Вдруг грохнула дверь и колокольчик, испуганно дринькнув, улетел с громким звоном куда-то в противоположную стену. Словно стадо коней, а может и тайфун ворвался в кафе. Льюис обернулся.
– Ох, извините. Я затормозить не успела.
В прилавок с разлету уперлась девушка. Льюис ошалело уставился на неё, потеряв разом и мысли и дар речи, он даже забыл, кто он и где. Такого существа он еще никогда не встречал в своей жизни. Девушка была ростом под два метра, и шириною в два обхвата, щеки ее горели здоровым румянцем, золотые волосы были распущены и волнами спускались по округлым плечам.
– Пока бежала, заколка куда-то улетела. Можно? – она, не дожидаясь от онемевшего Льюиса ответа, схватила вилку из стаканчика со столовыми приборами и, ловко подцепив копну одной рукой, подколола её вилкой так, что трезубец показался сбоку её головы.
– Бежали? – наконец сказал Льюис, – от кого?
– Зачем от кого? – пожала широкими плечами девушка. – Просто бежала навстречу ветру. Вот только не надо смотреть на меня так.
– Как, «так»?
– Как будто вы из рода ханжей и отряда мещан обыкновенных серомыслящих. Лучше налейте мне скорей кока-колы.
– А… – Льюис замялся.
– Я бежала со скоростью двадцать пять миль в час, обогнала велосипед, еще немного и я выпью воды из этой вазы с цветами. Так что поторопитесь. Нет колы, налейте пепси.
– Извините, но это кафе. Я предлагаю здесь пирожные и чай.
– Кафе без колы? – она с презрением смотрела на него.
– Ага, – Льюис отодвинулся чуть подальше, боясь, что ее неудержимая энергия обрушится на него, и быстрей добавил: – Есть холодное молоко.
– Я понимаю, что на столичную штучку не тяну, но дуть молоко…
Льюис хотел было начать извиняться, но девушка примирительно сказала:
– Ладно давайте свое молоко, иначе я пересохну и лопну как жаба в Африке.
Когда перемирие было установлено посредством стакана молока, девушка, осушив в раз пол стакана, довольно выдохнула и сказала:
– Такая барная стойка пропадает, могли бы подавать всяческие напитки, не только свой чай.
Прилавок слева и правда переходил в высокую барную стойку, черную, голую и блестящую как горный пласт черного сланца после дождя. Это было единственное напоминание того, что раньше это помещеньице служило баром.
– Да я только открылся и еще не думал, как использовать это пространство.
– Конечно, за два дня что вы здесь многого не успеешь. С одной витриной только до полуночи провозились…
– Вы что следили за мной? – насторожился Льюис.
– У меня бессонница. А звезд вчера не было видно, пришлось смотреть, как вы по десять раз меняли местами свои несчастные три торта.
– Они не несчастные, – нахмурился Льюис. – Так вы живете в доме напротив?
– Почти напротив, вон в том, коричневом двухэтажном доме, с белыми колоннами у входа. – Она кивнула на окно.
Льюис глянул туда. Да, когда впервые, еще прошлым летом, он оказался на этой улочке, он сразу обратил внимание на дом, самый старый и красивый особняк в этом районе. Правда дом явно знавал лучшие времена, краска и штукатурка пооблезли, северная стена была сплошь увита сухим плющом, во дворе высилось какое-то несчастное старое сухое дерево, а одно из чердачных окон было заколочено фанерой. Льюису хотелось спросить, с кем живет там девушка с мужем или с родителями, но знакомы они были всего-то пять минут, и он промолчал. Хотя он мог бы и поговорить с ней по-соседски, но что-то его смущало. Жаль что Льюис, прожив тут неделю, даже в окно не сповадился глянуть. Может он бы её увидел прохаживающуюся по улице под ручку с мужем?
– Кстати, меня зовут Брун, – девушка протянула руку, но не как прочие девушки не костяшками вверх, а по-мужски боком для широкого рукопожатия. И рукопожатие Льюис ощутил крепкое, какое и у мужчин редко встретишь. – Брун сокращенно от Брунгильда, – пояснила она.
За окном крича пролетела мимо чайка и Льюис, невольно вздрогнув, пробормотал:
– Черт, может опять адвокат?
– Что? – удивилась Брун.
– М…м, – замялся Льюис и вдруг, улыбнувшись, неожиданно для себя искренне произнес: – Так странно, мне до этого показалось, что чайка разговаривает с мужчиной, конечно, если б наоборот. Тогда сумасшедшим можно было назвать не меня, а этого мужчину. А так…
– Как странно, – протянула девушка, не понятно с каким чувством.
– И ладно бы мне только раз такая чушь привиделась! Всего не перечесть, привидения играющие в кости, русалки в заливе. – Никому в жизни Льюис не рассказывал о своих видениях, а тут его вдруг понесло. – Как-то на лекциях показалось, что один из студентов, однокурсников, в воздухе светящиеся письмена рисует.
– У вас богатое воображение, – сдержанно проговорила Брун.
– Я потому и сбежал, все бросил, я хотел поймать эту магию, но она все продолжает ускользать от меня.
– А откуда вы сбежали?
– Из самого серого и скучного мира какой только можно представить. – Льюис уставился задумчиво в окно. Пожилая дама, опершись на трость, наклонилась, чтобы получше разглядеть торты. – Вот смотрю на неё и кажется мне, что под этой шляпой с огромными фазаньими перьями, круглыми очками на длинном носу, и странным длинным платьем скрывается вовсе не старая мадам, а очень даже молодая лепреконша. Да, – Льюис оживился. У него будто разыгралось воображение, или как он всегда считал шестое чувство. – Очки в золотой оправе, трость с серебряным наконечником, цепочка от часов, да и сами часы все же стибрено!
Дама распрямилась и глянула поверх очков прямо сквозь витрину на Льюиса.
– Надеюсь, она не услышала, – пробормотал он. – Да и вы не слушайте.
– А почему? У вас это презабавненько получается.
– Вы наверное считаете, что я сумасшедший? – сказал он.
Брун постучала пальцами по столу, будто что-то решая, а потом улыбнулась и сказала:
– Какая разница, что и кто о вас думает. Наплюйте вы на мнения абсолютно чужих вам людей, я вот так всегда делаю.
Льюис улыбнулся, на душе его вдруг потеплело. А может и правда махнуть на все рукой, и перестать думать, кто сошел с ума он или мир, просто наслаждаться жизнью и все. Может так даже веселей, если все будет слегка приукрашено его воображением?
В кафе вошла дама в шляпе с фазаньими перьями, что до этого торчала у витрины и, не дойдя и до половины залы, въедливо глядя на Льюиса сквозь очки, спросила:
– А кто кондитер? Кто печет эти торты?
– Я сам, – скромно проговорил Льюис.
– Что? – воскликнула Брун и засмеялась.
Его кольнул ее насмешливый взгляд, и он быстрей сказал, обращаясь к Брун, а не к старой даме:
– Я учился у мистера Ле Коленье, лучшего из столичных кондитеров. Если хотите знать, он поставлял свои шедевры даже королевскому двору.
– Н, да? – фыркнула дама. – Ну, это не ваши заслуги. Сами же вы молоды и слишком худы!
Она развернулась, качнув фазаньими перьями на шляпе, и вышла из лавки.
Льюис насупился, а потом пробормотал:
– И куда я дену эти торты и пирожные завтра, когда не продам?
– Если не продадите, позовите меня и заварите чай. Хотя я бы предпочла какой-нибудь другой напиток.
Брун расплатилась за молоко и направилась к двери.
– Надеюсь, я вас не испугал своим сумасшествием? – вдогонку ей сказал Льюис.
Брун обернулась и, улыбнувшись, сказала:
– А колокольчик-то с полу исчез. Он у вас серебряный был?
Льюис кивнул.
– Так может вы и правы, и это была лепреконша, – сказала Брун.
Они дружно засмеялись.
Все-таки ему удалось в этот день продать два торта и несколько пирожных. Но слова златовласой энергичной Брун все время вертелись в его голове. Он был с ней согласен, что нужен был напиток, вот только не кола и её эквиваленты. И когда в конце рабочего дня он запирал изнутри дверь кафе, потому что уходить ему никуда не надо было, жил он тут же в подсобке, его взгляд невольно притянул коричневый дом с колоннами у входа. Отсюда он был виден лишь наполовину, и сейчас там горело два окна внизу и одно в угловой комнате наверху. Может за этим окошком, на втором этаже, сейчас Брун сидит и читает или вышивает? Хотя нет, такие спокойные дела не в её неугомонном характере.
