– И она говорила в свои последние дни – самые важные для неё слова, вывод из её сложной многострадальной жизни – из переездов вслед за дедом, куда бы его ни направили по линии работы. Который каждый раз, как механический повтор, таких перемещений в разные точки Союза было шесть. Их сопровождала сброшенная на бабушкины плечи нагрузка: обустройство деревенского дома, складывание печки в доме, терпение его измен, встреча дедушкиных коллег и готовка для них кулинарных шедевров буквально из ничего, уход за коровами и огородом, ежеденное ношение полных вёдер воды из колодца на коромысле, рождение четверых детей. Но итог: последние десять лет её жизни, обездвиженные; она нечасто что-то говорила, но часто пела; часто повторяла, смеясь в редкие моменты, когда боль временно отступала: «я такое вижу, такое вижу, вы даже себе представить не можете!», а на вопрос «что именно?» не хотела пояснять; она сверх меры израсходовала жизненные силы (дедушка, по-моему, недостаточно её берёг, у неё не было ни выходных, ни отпуска, потому что «дом и хозяйство не на кого было оставить», а сам один он ездил в санатории). Она говорила мне свой основной, выделенный и подчёркнутый за всю её такую долгую, насыщенную, мудрую житейской мудростью жизнь, вывод: что она считает необходимым для меня: «Думай только о себе. Думай только о себе». Получается, они, бабушка и двоюродная бабушка, две родные сестры, сделали в конце своих долгих жизней противоположные выводы?
– Тивентия, я думаю, как бы то ни было, твоя родная бабушка – единственная в нашей семье, у кого в жизни была настоящая любовь и семья. А ещё, помнишь, мы заходим с улицы домой, а она, идёт по коридору, из кухни в комнату, с кружкой воды, шаркает ногами. А на спине у неё стоит, и, таким образом, «едет» наш кот. И она идёт осторожно, чтобы он не спрыгнул, и радуется. Как же она любила животных! Вокруг неё всегда была жизнь: богатый урожай и здоровые домашние животные. Она ведь слегла окончательно, когда услышала весть о смерти дедушки, и повторяла самой себе, чтобы окончательно поверить: «он живой, просто ушёл к другой женщине, зачем я ему такая больная нужна?». Дедушка, ведь, умер в деревне, в одиночестве, от четвёртого инфаркта в семьдесят семь лет: он сильно болел, и не мог за ней ухаживать, и их пришлось разлучить. Бабушка Тивентия пережила своего мужа ровно на десять лет (ты же помнишь, я поддерживала в ней жизнь всеми силами), и она ушла, вслед за ним, в тот же самый день: двадцать третьего августа. – Она ничего не говорила, только пела – наверное, чтобы поддерживать остатки жизненных сил, я очень ясно это запомнила, чтобы помнить всегда.
– Как бы то ни было, в очень раннем возрасте я поняла, что нервная, очень быстро устаю и отличаюсь от окружающих меня девочек. И моя семья сильно отличается, сильнее всего это ощущалось среди ровесников, в нашей престижной школе с погружением в изучение иностранных языков. Тогда это могло послужить поводом для насмешек: в семье бабушек не понятно откуда «вывелась» девочка. Потом, в атмосферу опять нахлынула волна лояльности. Я даже часто наведывалась тогда в гости в две самые богатые семьи города, к подружкам, с которыми неожиданно обнаружилось взаимопонимание: меня там угощали йогуртами, а они начинали лучше кушать, когда я составляла им в этом компанию. Обычно, девочки из богатых семей тогда плохо ели, чаще всего из-за того, что мечтали похудеть, чтобы стать моделями. Новелле это действительно удалось! Но, ты же помнишь? Те подружки показывали мне очередную подаренную им дорогую игрушку, искренне удивляясь, что у меня нет ничего похожего, чтобы продолжить играть. Эти две мои подружки из детских лет и богатых семей, мягко говоря, не любили друг друга, и каждая из них говорила, чтобы я не общалась с другой, если я общаюсь с ней. И даже, по-моему, в ход шли небольшие подарки, вроде маленького радужного плюшевого чуда из игрового автомата в супермаркете, для того, чтобы «подкупить» моё решение. Но я тогда хотела общаться со всеми, в равной степени, не выделяя кого-то одного. И в итоге, как это часто бывает, мои друзья того времени становились всё больше занятыми собой, своими делами, кружкАми (музыкальные инструменты, клуб юных техников, студия юных натуралистов, танцы). Меня водить в кружкИ было некому, и бабушка Клаудна тогда сказала, что «это лишние расходы». И я просто довольно одиноко слонялась по нашему дворику…. «А я думала, что вы переехали», – увидев меня, однажды, после нашего прекращённого общения из-за требования её родителей, заявила одна из этих десятилетних девочек.
После этого, у меня произошло ещё несколько болевых расставаний с подругами моего детства – уехала за границу семья Наташи, моей подруги детства из учёной семьи, её обстоятельная бабушка-профессор математики впервые угостила меня «мармеладными мультяшками», и раньше я не знала, что такое угощение есть в природе. И помнишь, даже ты мне не верила, что есть «мармеладные мультяшки», и спрашивала: «это что-то, диетическое? Или для диабетиков?». Наташина бабушка любила подчёркивать свою роль перед гостями: «какая она хорошая хозяйка», «и какой всё-таки заботой окружены её внуки»: «Тивентия, а тебе твои бабушки польские косички заплетают?», «Тивентия, а какую сдобу тебе выпекают?», «Почему у тебя брюки неглаженные, с «волдырями» на коленках?». – Я была уверена, что она прекрасно знала, что все мои бабушки получили инвалидности, и хорошо бы, чтобы с самими собой справлялись (чтобы не было бы этого ужасного дивана, пропахшего мазями и болезнями, дивана, который тогда нельзя было заменить другим, потому что, в 90-е годы в Новокамп – не было на это ни средств, ни пособий по старости и инвалидности, не было и детских денег, я помню, что тогда люди часто иронизировали: «кто-то на невыплаченные в 90-е годы детские пособия себе яхту купил»). Я прекрасно помню, как моя родная бабушка Тивентия ещё возила меня (тогда совсем маленькую) на санках своими трясущимися руками (наработавшимися за жизнь от непосильных для женской выносливости работ).
Помню, о том, когда ты, мам, уезжала на работу, как бабушка Тивентия купала меня, пятилетнюю-шестилетнюю, и после этого, заворачивала в полотенце, и переносила меня (когда я была совсем маленькой, и она могла это делать) из ванны в комнату, чтобы я не простудилась. То, что она стала тяжёлой больной, это произошло как-то в одночасье. Сначала, наша соседка, заметила, что бабушка «как-то странно ходит», а потом, бабушка слегла, как оказалось, на больше, чем десять лет жизни. Так что, я думаю, об этом сложно было бы не знать, скорее всего, окружающие тогда предпочитали об этом не знать. Может быть, я слишком остро чувствовала эту подчёркнутость отличницы Наташиной бабушки в её снисходительных вопросах ко мне?
Но моя двоюродная бабушка Клаудна продолжала возглавлять лабораторию измерительных приборов в исследовательском институте, поэтому я твёрдо относила себя к детям из научных семей (хотя меня и некому было водить на экскурсии в клуб юных техников и натуралистов, а главное, на моё любимое рисование). Я просто не могла понять, почему у меня дома такая ранящая ситуация: «почему мы в тесноте и обижаемся друг на друга, и нет никакой финансовой поддержки, и почему трое остальных детей бабушки Тивентии давно от нас абстрагировались, и живут далеко от нас? А может быть, потому, что у нас была контрастная, сорняковая ситуация, может быть, именно благодаря этому – во мне сформировалась художественная наблюдательность; я любила ходить в гости к Наташе, когда нам было и шесть, и десять (да, точно, потому что в её двенадцать – они уже уехали в Айсандию; перед отъездом Наташа обняла меня, подарила игрушки всей коллекции «мягкие игрушки из мультфильмов Диснея» и несколько новых кофточек и топиков в стиле «лапша», которые я потом долго и с удовольствием носила). У неё было два младших брата, один из которых всегда играл с нами, и часто впадал в истерику, рыдал, кричал, что «тоже хочет быть феей, также, как и мы» (потому что мы играли с Наташей в фей, снимая тюлевые занавески с окон, и заворачивались в них). Интересно, где они сейчас? – Наташа, Ваня, я искала их во всех социальных сетях, возможно, она под nik-ом, или в принципе ими не пользуется.
