- Что у тебя было в руке. Ты вырубил свет? - подозрительно, с хмельным возмущением спросил Вадим.

      - Что? Какой свет? Это монетка моя счастливая, - продемонстрировав какую-то металлическую деньгу удивленно ответил Колян.

      - А что в баре произошло? Как ты выбежал? Почему этот за нами не побежал? - неугомонно тараторил Вадим.

      - Не знаю я! Там такой кипишь начался. По ходу, когда они начали, всех нас в углу забивать кто-то прорвал ментовскую шеренгу и часть ментов свалилось. И снова суматоха, крики. Я увидел как дверь на улицу открылась и побежал к ней. Упал. С кем-то сцепился. Вырвался. Выскочил. А там тебя прессуют. Бежать особо некуда, ну я прыгнул всем весом в одного - он и вырубился. Я быстро дубинку поднял и вот, этих двоих сумел достать, - будто оправдываясь ответил Колян.

      - А этот че не побежал? - напоследок спросил Вадим, хотя уже был вполне удовлетворен ответами товарища и даже испытывал некоторую неловкость, по сути высказывая претензии своему спасителю.

      - Да куда ему. Ну догнал бы он один нас двоих. И? Пока бы эти черепашки доползли до нас, - сворачивая тему, ответил Колян.

      - Ну да.., - еле слышно пробормотал Вадим и до самого дома они шли молча. Точнее до остановки, на которой обычно стоят таксисты-гастарбайтеры. Попрощались и поехали по домам.

      Любопытно, но Вадим до этого сна помнил только смутно драку в баре. Отчетливо помнил как хотел навалять Длинному. Не очень хорошо помнил как в итоге они отхватили сами и конкретно он от Джинсового. Не помнил ЧОПовцев. В виде картинок помнил ворвавшийся омон. Отключившийся свет, улицу и генерала не помнил совсем. Не слишком правдоподобно выглядело это псевдовоспоминание, но другого у него не было.

      Кстати, с тем баром потом происходили весьма странные вещи. Его сперва закрыли и опечатали. Потом обвинили администрацию в какой-то противоправной деятельности. Вылезший из девяностых комерс, владевший не только этой точкой, а еще целой сетью аналогичных в Питере и рядом с Питером, через ряд социальных сетей открыто пинал силовиков за откровенный беспредел, подняв шумиху и почти спровоцировав повышение градуса народного возмущения. Но резко пропал, а спустя неделю выпустил пост, посвященный низкому качеству управленческих кадров, совершенно не способных повышать эффективность работы. Предпочитающих только имитировать бурную деятельность, проворачивая при этом сомнительные дела, нацеленные на сиюминутные выгоды. Больше не было ни слова про опечатанный бар, который впоследствии так заново и не открылся.

      Да, и друзья тоже ничего не помнили. Но в этом не было ничего удивительного. Все только и спрашивали друг у друга кто что помнит. Вадим смутно помнил, как платил таксисту и поднимался к себе. Макс и Киряс помнили, что очухавшись после порции люлей, ничего не соображая и все еще пьяные кое как вышли из бара и поймав тачку уехали домой. Димаса кто-то вытащил на улицу, выпытал адрес и закинул в такси. Еще два товарища, только оклемавшись, по одиночке, не задерживаясь ни на миг поспешили свалить и понятия не имели остался там кто-то из своих или нет. Колян тоже смутно помнил омон, а потом сразу шатающегося себя в каком-то дворе, принимая попытки вызвать такси через приложение.

      Мысли неторопливо сменяли друг друга. Вадим отлично подремал после плотного ужина. И как часто бывает после дневного или вечернего сна, чувствовал себя немного разбитым, потерявшим чувство времени. Вставать совсем не хотелось. Мышцы были расслаблены и ощущения были такие, будто Вадим отлежал все тело. Мозг не хотел включаться в активную работу, возмущаясь не самым подходящим временем для сна. Даже слюну глотать было лень. А еще совсем непонятно сколько сейчас времени. Может быть как раннее утро, а может вообще сон занял от силы пятнадцать минут.

      Как эти Римляне вообще определяли время? - недовольно пробормотал Вадим, словно ослабший старик, медленно поднимаясь с кровати, чтобы выглянуть в окно и попробовать хотя бы примерно прикинуть время.

      На улице уже совсем стемнело. Луны не было видно, хотя небо было абсолютно чистое. Улица освещалась масляными светильниками, похожими на висящие на высоких столбах банки для закруток. Света они давали немного и расставлены были не часто, но этого было вполне достаточно, чтобы видеть дорогу под ногами. В комнате легата было темно. Лишь свет проникающий с улицы и с первого этажа позволял ориентироваться в его комнате. Легат обратил внимание на два канделябра с похожими на уличные фонари светильниками, но не желая сжечь дотла жилище гостеприимного офицера, решил даже не пробовать разобраться в устройстве античных торшеров.

      Поправив слегка помятую тунику, не снятую перед сном, Вадим направился на первый этаж. Ему хотелось ополоснуть лицо и сходить по малой нужде. Лукретиуса внизу не было. Вторая рабыня хлопотала с уборкой.

      - Как тебя зовут? - спросил Ремус.

      - Алания, господин, - отбросив все дела, повернулась лицом к легату рабыня.

      - Который час?

      - Девять вечера. Ночь.

      - Спасибо. Это все, - поблагодарил легат и немного задумался. Время в классическом понимании было далеко не ночным, но он все равно понял ответ. В Древнем Риме была немного иная форма представления времени. День и ночь здесь разделялись исходя из восхода и заката солнца, а традиционный час в зависимости от времени года мог составлять как 45, так и 75 минут. И ночь здесь начиналась в шесть вечера, а утро в шесть утра. Но в голове у Вадима как будто был маленький переводчик, который незнакомое представление времени донес до мозга в привычном формате.

      - Еще бы Википедию поставить, - улыбнулся про себя легат.

      - Во сколько здесь встают, - вновь обратился к Алании легат.

      - В 4-6 утра, господин, - не выражая никакого недовольства несмотря на то, что ее снова отвлекли от своих дел, ответила рабыня, также полностью выпрямившись и повернувшись к легату.

      Ремус молча показал рукой, что она может заниматься дальше своими делами и не вставать в стойку смирно каждый раз как он к ней обращается. Кажется, она не совсем поняла, что ей на самом деле позволена такая вольность и приняла этот жест как необходимость вернуться к работе.

      Ремус испытывал некоторую неловкость от избыточной, по его мнению, услужливости женщины и решил больше не отвлекать ее своими вопросами. Он сходил во двор. Затем вернулся в дом, двинулся в сторону выхода и вышел на улицу. Людей здесь уже совсем не было. Улица выглядела мрачно. Давно забытые детские страхи темноты будто вылезли наружу. Складывалось впечатление, что безопасно только здесь - внутри дома и еще немного на освещенном лучиной крыльце. А в глубине улицы, в мрачных переулках непременно кто-то затаился, задумав недоброе. Или даже не кто-то, а что-то зловещее поджидает неосторожного путника в ночи.