Он облизывает губы и смотрит на мой рот.

– Можете начинать прямо сейчас.

Я включаю диктофон. Загорается красный глазок – наблюдающий и записывающий циклоп. Я остро сознаю точку зрения моей потенциальной аудитории и формулирую вопросы таким образом, чтобы получить желаемые ответы. Передо мной возникают разные линии разговора и лучшие способы их проведения. Я ощущаю себя автором этого продукта.

– Как было упомянуто в письме, мой подкаст…

– Я знаю о вашем подкасте, – говорит он тихим, скрипучим голосом. – Я слушал. Мне известно о вас.

– Я… да, я была не уверена, что вы можете получить доступ к таким вещам.

– Есть многое, чего вы еще не знаете, Тринити Скотт.

Он внезапно подается вперед и хлопает ладонями по столу. Я вздрагиваю.

Он смеется, потом сипло хохочет.

– Но я приложу все силы для вашего просвещения, юная Тринити Скотт.

Возмущение нарастает изнутри, превращается в гнев, а затем перерождается в нечто гораздо более темное, сложное и глубокое. Я стискиваю зубы.

– Так же, как вы «просветили» Лиину Раи? – спрашиваю я, глядя ему в глаза. – Вы были ее консультантом по профориентации, вы давали ей внешкольные уроки по английской литературе.

Он проводит языком по нижней губе.

– Да, все верно. Многообещающая ученица. Так скажите мне, что вы хотите узнать?

Я немного смещаюсь на стуле, беру блокнот и карандаш и просматриваю свой список вопросов, потому что мои мысли разбежались в стороны. Я уже выбилась из графика, и мне нужно эффектное высказывание. Я сразу перехожу к одному из главных вопросов.

– Почему сейчас, Клэйтон? Вы не говорили ни слова о вашем преступлении, но почему-то решили сделать это сейчас, – я делаю паузу. – За эти годы вы получили множество запросов от ученых, журналистов и авторов документальных детективов. Почему вы выбрали меня?

Он откидывается назад и сцепляет руки за головой, демонстрируя свои мускулы. Доминантная поза.

– Вы имеете в виду, зачем я выбрал хорошенькую начинающую радиожурналистку? Не потому ли, что старый Клэй Пелли хочет посмотреть на свеженькую, живую женщину? Он хочет, чтобы она пришла к нему, потому что ему наскучило столько лет жить за решеткой… потому что у него никого не было после четырнадцатилетней Лиины?

Жар ударяет мне в щеки. Он снова подается вперед.

– Как вы думаете, почему?

Теперь будь осторожна.

– Власть, – отвечаю я. – Ваше молчание было последним остатком некоей власти и контроля над Лииной и ее родителями. Вы лишили их объяснения в суде. Вы не дали прессе никаких ответов. Ваше молчание было чем-то вроде последней заявки на контроль над общиной Твин-Фоллс, над школой и учениками. Над следователями, которые пришли за вами, арестовали вас и посадили сюда, – я ненадолго замолкаю. – Но со временем эта власть истощилась, потому что никто больше не приходит к вам со шляпой в руке и не умоляет об откровенной беседе. О вас забыли. Вы потерялись за монотонностью времени в четырех стенах. Потом вдруг появляется популярный подкаст о настоящих преступлениях, и вы принимаете мое предложение. И… да, это своеобразное развлечение. У вас снова появляется возможность немного поуправлять чужим поведением, – я прищуриваюсь. – Например, поведением молодой женщины.

Он ухмыляется и склоняет голову набок.

– Но вы получаете кое-что взамен, правда? Расскажите, Тринити, в чем состоит ваша цель. Рейтинги?

– Расширение аудитории. Да, больше людей будут слушать мои подкасты. И… ваш случай действительно интересует меня.

– Мой случай нельзя назвать необычным. Мужчина насилует и убивает юную женщину. Это происходит постоянно.

– Но учитель не каждый день становится насильником и убийцей. Муж. Отец. Это поднимает стоимость ваших акций.

– Думаю, вы мне понравитесь, Тринити Скотт, – он широко улыбается. Сексуальный контекст считывается без труда. И мне вдруг становится нехорошо. Слишком много кофе и адреналина, слишком мало сна. И он мне не нравится. Отвращение подкатывает мне к горлу, и, что бывает очень редко, я задаюсь вопросом, что я вообще здесь делаю. Но часы тикают. У меня есть обязательства. У меня есть спонсоры. По многим причинам мне нужно довести дело до конца.

– Давайте начнем с Лиины, – твердо говорю я. – Почему она?

– Вы имеете в виду, зачем выбирать ее среди всех остальных учениц?

– Да. Я получила копии всех материалов вашего дела. Судя по записи вашего признания, Лиина не случайно оказалась в ту ночь на мосту Дьявола. Пьяная и одинокая. В темноте, где никто не мог ничего увидеть. Вы пестовали ее. Вы нацелились на нее. Финал под мостом был результатом этого. Так почему Лиина?

– Она была не такой, как остальные.

– В каком смысле?

На его лице появляется странное выражение. Скрипучий голос звучит еще тише, чем раньше.

– Почему она была не похожа на остальных? Думаю, вы знаете ответ. Наверное, все знают. Лиина не была хорошенькой и сексуальной девушкой. Она была… слово «обыкновенная» было бы явным преуменьшением, да, Тринити?

Кровь бросается мне в лицо.

– Значит, ее внешность делала ее отверженной среди сверстников? Это делало ее более легкой мишенью?

– Давайте, скажите это, – поддразнивает он. – Лиина была безобразной. Во всяком случае, так она сама говорила о себе. Другие девочки и мальчики из школы называли ее уродиной. Они придумывали ей разные клички: «толстуха», «чудо-юдо», «бетономешалка», – он следит за моим взглядом. – Они тиранили ее.

– Значит, ею было легче манипулировать, поскольку она была лишена любви и внимания? Потому что она была изгоем?

– Лиина была неуклюжей в обществе сверстников, и да, она изголодалась по ласке и доброжелательности. Но она также была одаренной девочкой. Поэтому она перешагнула через два класса в уроках английской словесности и поэтому я дополнительно занимался с ней. Думаю, в наши дни ей бы поставили диагноз «расстройство аутистического спектра». Она была талантливой поэтессой. Глубоко внутри нее обитала прекрасная душа. Люди не замечали эту душу за всем остальным.

Я испытываю легкое потрясение.

– И поэтому вы убили ее? Потому что она была одаренным изгоем и обладала прекрасной душой?

Молчание. На его виске пульсирует жилка. Он оценивает меня, возможно, размышляет о том, что собирается сказать мне, изменяет свое мнение.

Я нацеливаюсь на трещину, которую различила в его броне.

– Вам нравилась Лиина?

В его глазах мелькает огонек неподдельного чувства. Понимание ошеломляет меня, как удар: Лиина действительно нравилась Клэйтону. Мой интерес вытеснил страх.

– А вы ей точно нравились, Клэйтон. Это очевидно из нескольких страниц ее дневника, которые удалось обнаружить. Она писала о том, как вы обучили ее юнгианской концепции Тени. Она писала, что у нее и у вас опасные Тени.

Он барабанит пальцами по краю стола. Я наклоняюсь вперед и говорю:

– Она мечтала выбраться из Твин-Фоллс. По ее словам, вы были единственным, кто понимал ее.

Молчание.

– Она доверяла вам, Клэйтон.

– Я плохой человек, Тринити.

Я удерживаю его взгляд и чувствую, как что-то изменилось. Атмосфера в комнате стала более гнетущей. Жаркой и душной.

– Вы это хотите услышать? Что я ненормален? Так и есть. Я психически ненормальный человек, поэтому мое место здесь.

– В какой момент у вас появилась мысль об изнасиловании и убийстве Лиины? – медленно, тихо спрашиваю я. – Или вы с самого начала хотели изнасиловать ее? Но потом, как вы признались следователям, вам не понравилось содеянное, поэтому вы вышибли из нее дух. Что это было? Проецирование вашего отношения к себе на другого человека?

Молчание.

Охранник стучит в окно и показывает два пальца. Остается две минуты.

– Не очень-то хорошо выглядит, да, Тринити? – скрипит он.

Мне нужен эффектный момент, яркая реплика. Время утекает между пальцами.

– Почему вы хотите, чтобы мир узнал о вашем преступлении? – быстро спрашиваю я. – Что должны вынести слушатели из первого эпизода подкаста об убийце Джее Клэйтоне Пелли?