Я снимаю коробку с полки и отношу ее наверх, к себе в кабинет. Ставлю на стол и открываю крышку. Она отходит вместе с облачком пыли, от которой я начинаю кашлять. Документ, лежащий наверху, – это посмертный эпикриз.

Мои мысли погружаются в мутные глубины времени. Я медленно беру документ в руки.

Дело № 97–2749–33. Покойная женщина.

Морг расположен в бетонных внутренностях большой городской больницы в Ванкувере. Покойников привозят сюда из других здравоохранительных учреждений в районе Большого Ванкувера, Солнечного Берега и «Коридора от моря до неба»[4]. Местный патологоанатом также производит вскрытие по запросам из Юкона и Британской Колумбии.

Я в перчатках и защитном халате, с медицинскими бахилами на обуви. Я нахожусь здесь, чтобы наблюдать, вести записи и приобщать к уликам все, что будет обнаружено на теле. Рядом со мной в таком же облачении стоит сержант Люк О’Лири, детектив из отдела убийств в Канадской конной полиции. Рэймонд Дойл, глава отдела полиции Твин-Фоллс, обратился в RMCP[5] за содействием в расследовании убийства. Это высокий статус, привлекающий неустанное внимание национальных СМИ. Репортеры требуют знать, кто и как убил девочку-подростка. Где-то бродит маньяк-убийца. Наше общество боится за молодых женщин. А полицейский отдел в Твин-Фоллс совсем крошечный. У нас скудные ресурсы и ограниченный опыт в расследовании убийств. С сержантом О’Лири у нас появились техники-криминалисты из RMCP, их лаборатории и другие эксперты и сотрудники, которых мы можем затребовать.

Люк – дородный, мрачноватый офицер с соломенными волосами и ярко-голубыми глазами. Ветеран уголовных расследований, начинавший службу как сотрудник К9. По пути в Ванкувер он рассказал мне, что до сих пор отправляется добровольцем с поисково-спасательными группами в провинции, помогая инструкторам обучать поисковых собак. Полагаю, Люку немногим более тридцати лет. Здешний патологоанатом – доктор Хана Бекманн, седовласая женщина, давно преодолевшая порог пенсионного возраста. Ей помогают лаборант-препаратор и студентка медицинского колледжа. Такер присутствует для фотосъемки.

Лиина лежит на металлическом столе перед нами. Она обнажена, если не считать лифчика и дешевого топика, все еще обмотанного вокруг шеи, как в то время, когда мы нашли ее. Стойка поддерживает ее голову. Ее лицо разбито и изрезано до неузнаваемости. Мои внутренности завязываются в узел, зубы непроизвольно сжимаются. Я не присутствовала на вскрытии после окончания полицейской академии. Мне нужно пережить это, не избавившись от завтрака. Я должна сделать это ради Лиины.

Ради ее родителей.

Ради Ганеша, младшего брата Лиины, и ради ее старшего кузена Дарша, который обожал ее. Ради ее любящих дяди и тети, которые профинансировали переезд родителей Лиины из Индии пятнадцать лет назад. Я должна сделать это ради детей из средней школы Твин-Фоллс. Ради их учителей. Ради моего города. Ради моей собственной карьеры, если я собираюсь следовать по стопам моего отца и доказать, что в будущем я смогу возглавить городской отдел полиции, как он и ожидал от меня.

Ради моей дочери, которой сейчас столько же лет, как и этой истерзанной девочке, лежащей на анатомическом столе в морге.

– С вами все в порядке? – тихо спрашивает Люк. Я киваю, не глядя на него.

Мрачное настроение ощутимо давит на нас, такое же безрадостное, как и серая ноябрьская погода на улице. Доктор Бекманн совершает внешний осмотр, передавая свои действия на звукозаписывающее устройство, установленное у нее над головой.

– Дело № 97–2749–33, – произносит она хриплым голосом курильщицы. – Покойная женского пола, южноазиатской внешности. Рост пять футов шесть дюймов. Вес 182 фунта.

Вот во что превратилась Лиина.

Порядковый номер. Покойная. Низведенная до описания внешности, параметров роста и веса.

– Очевидно, покойная подверглась жестокому избиению, – продолжает Бекманн. – Наиболее явные следы на лицевой части черепа. Синяки, шишки, резаные раны образуют почти сплошную маску, вплоть до черепной кости… Нос выглядит сломанным. Кожные покровы запачканы землей и каменной крошкой.

Далее патологоанатом изучает нежную кожу на внутренней поверхности рук Лиины. Ее прикосновения кажутся почти ласковыми.

– Следы от уколов отсутствуют. Нет явных признаков употребления наркотиков. – Срабатывает вспышка фотокамеры. – Внешняя сторона рук частично ободрана.

– Защитные травмы? – спрашивает Люк.

– Вполне возможно, – отвечает Бекманн, – она осматривает кисти и пальцы рук. – Сломанные и сорванные ногти, – ее внимание переключается на остальную часть тела. – Внешние признаки каких-либо болезней отсутствуют. Девушка выглядит здоровой.

Очередная вспышка камеры. Я замечаю, что у Такера дрожат руки. Его лоб блестит от пота. Я ощущаю запах его стресса, несмотря на густые слои формальдегида и дезинфицирующей жидкости в холодном помещении.

Тем не менее руки доктора Бекманн остаются твердыми, а лицо спокойным. Это уважаемый специалист в своей области. Во время поездки из Твин-Фоллс Люк рассказал мне, что доктор Бекманн приобрела опыт исследования колотых ранений, изучая проколы при обработке свиной шкуры. Она научилась определять признаки утопления, изучая легкие утонувших кошек. Параллели с тем, как серийный убийца может осваивать и совершенствовать свое ремесло на мелких животных, не ускользают от меня. Пока Люк рассказывал мне об этом, он смотрел на меня и улыбался. И я поняла, что, несмотря на суровый вид и устрашающий опыт, сержант О’Лири был славным парнем и добродушно пытался успокоить меня перед вскрытием. Сначала это немного помогло, а потом нет. Мне была ненавистна мысль о том, что я для него – открытая книга, раз он может так легко читать мое расстройство и дает понять, что мне еще далеко до настоящего профессионализма.

– Тело не повреждено, – хрипловатым голосом заключает доктор. – Но кожа на ладонях и пятках начинает облезать. – Еще одна вспышка камеры. – По моей оценке, она провела около недели в холодной воде.

Я откашливаюсь.

– Значит, скорее всего, она попала в реку вскоре после вечеринки у костра четырнадцатого ноября, когда ее видели в последний раз?

Доктор Бекманн оглядывается на меня.

– Или ранним утром пятнадцатого ноября. Это согласуется с первичным внешним обследованием.

Из-под ногтей Лиины берут соскобы, потом берут ряд мазков изо рта и вагинальной области. С помощью ассистента патологоанатом снимает лифчик Лиины и разрезает топик, завязанный вокруг горла. То и другое отправляется в пакеты для улик, которые мне нужно будет заверить своей подписью. Эти вещи отправятся в криминалистическую лабораторию RMCP.

– Кровотечение из носа. Хм-мм… Хм-мм… – Патологоанатом смотрит через увеличительное стекло. – Похоже на термический ожог на внутренней стороне левой ноздри. – Она наклоняется ближе. – И круглая красная отметина в центре лба. Сделана чем-то горячим.

Вспышка фотокамеры.

– Вроде зажженной сигареты? – спрашивает Люк.

Я смотрю на него.

– Я видел такое раньше, – тихо объясняет он. – Обычно на внутренней стороне рук. К сожалению, чаще всего у детей.

Доктор Бекманн кивает.

– Травмы соответствуют ожогам от сигарет.

– Кто-то ткнул сигаретой ей в лоб? – спрашиваю я.

– И, возможно, в ноздрю, – Бекманн указывает пальцем.

В морге воцаряется тишина. Мне становится тошно.

Врач берет пинцет и начинает извлекать мусор из ранок и ссадин на лбу и щеках Лиины.

– Мелкие камешки, грязь, сосновые иглы… и кусочки коры. Волокнистая кора.

Она кладет вынутые кусочки в металлическую кювету, принесенную ассистентом.

– Техники-криминалисты нашли кровь у подножия кедра, растущего под мостом Дьявола с северной стороны, – говорю я. – Это может быть кедровая кора?