– Всего лишь пару раз, и то мельком, – смешно сморщил нос Макар Иванович. – Да, юноша, у вас же ко мне дело? Выкладывайте!

– Я придумал план! – понизив голос, значительным тоном сказал Мишаня. – Думаю, галка опять полетит над вашим домом, а я тут как тут с рогаткой. Бац в неё! А она бац! И выронит на землю двадцать копеек. А может быть даже и полтинник! – совсем уж шепотом закончил он свою мысль.

Макар Иванович, склонив голову к плечу, внимательно посмотрел на Мишаню.

– Нет, так не годится! – сказал он тоном директора школы. – Никакой стрельбы по галкам! Ты вот по гусю своему стал бы стрелять? (Мишаня отрицательно помотал головой). То-то. А по галке что ж? Чем же она хуже твоего гуся? Мы лучше вот что сделаем. Тут на грядке еще есть место, посадим в нее твою рогатку и посмотрим, что назавтра вырастет? Идет?

Мишаня округлил глаза, сделал губы трубочкой и пожал плечами. На призывный жест Макара Ивановича, он отдал ему рогатку и смотрел, как тот откапывает ямку и укладывает в нее его личное оружие. Потом обильно поливает из лейки.

– Все, довольно! – перевел дух Макар Иванович. – Расход. Завтра встречаемся в это же время.

Подходя к дому, Мишаня заметил маячившего на своем огороде деда Пахома. Значит, и гуся шатается где-то рядом. Мишаня переоделся, наскоро перекусил оставленными матерью картофельными оладьями и дунул в соседский огород.

Хозяйство Пахома Григорьевича Железнова, одинокого бобыля, если когда-то и было крепким, то давно пришло в упадок по причине старости и ветхости хозяина. Грядки в огороде он уже который год не вскапывал, покосившийся сарай не подправлял. Забор вокруг его участка, давно мечтающий упасть, держался лишь на медленно сгнивающих подпорках. Стены избы, как щеки неизлечимо больного, покрылись глубоким серым налетом, и лишь отдельно стоящая, сложенная в стожок поленница, выглядела нарядной и веселой – за наличием дров и воды в домах участников революций и войн следили местные пионеры-тимуровцы. Но их было мало, а ветеранов – как августовских звезд в Млечном Пути. Однако что-что, а ведро воды в доме деда Пахома, как и у других героев Революции, всегда было полным! Чего ему еще не хватало? Буханки хлеба, головки лука, кисета с махоркой? Это, благодарение Богу, имелось в достаточном количестве. Разве что подкормки для гуся, единственного его домашнего животного? Но тут, очень кстати, приходилась помощь сынка соседки Нины Сергеевны…

Старик, стоя под яблоней, дымил самокруткой.

– Здравствуй, деда! – громко поздоровался Мишаня.

Дед в ответ улыбнулся в бороду и чуть заметно кивнул. Гусь в паре от него метров перебирал клювом траву. Из лопухов выглядывал ничейный щенок Булька. Заметив Мишаню, он радостно затявкал, но подойти не решился – из страха и уважения к забияке-гýсе. Мишаня кинул ему горбушку. Потом поманил птицу:

– Гýся-гýся-гýся!

Гусь вытянул шею, повернул к нему черную пуговицу глаза и вразвалку пошел на сближение. Кормить птицу из рук Мишаня не отваживался, поэтому покрошил хлеб на землю. Пока тот лакомился, Мишаня спросил у старика Пахома:

– Деда, а ты смог бы в гýсю пульнуть из рогатки?

– Из рогатки? – старик от удивления поперхнулся дымом. – Из рогатки, пожалуй, нет. А вот из берданки, завсегда, пожалуйста. Хотя сподручнее будет голову ему срубить топориком.

– И не жалко тебе, деда, друга своего?

– А чего жалеть-то? – старик, сплюнув на пальцы, затушил окурок и затоптал его в землю. – Я столько друзей на тот свет проводил, что никакого жалка не хватит. Вот, поглядишь, к Рождеству и зажарю твоего гуся с яблоками.

– Я тебя самого зажарю, деда! – пригрозил Мишаня и, сердито махнув на него рукой, пошел к себе домой.

Старик, улыбаясь, смотрел ему в след…

В своей комнате он сразу сел за письменный стол – единственную в их доме новую вещь, купленную в мебельном магазине. Некоторое время рассматривал тонюсенький альбом с марками. Ядро его коллекции составляли несколько монгольских марок с лошадьми, антилопами, бегущими спортсменами и солдатами в буденовках. На всех марках было написано: монгол шуудан. Они с Серегой пытались понять, что это за шуу дан монголу? Но так ничего и не выяснили. Зато Серега, пока суд да дело, сумел выменять у него самую красивую марку с верблюдом на вырезанную из журнала «Советский экран» фотографию Гойко Митича в роли Чингачгука. Мишаня разгладил ладошками складки и морщины на изображении индейского вождя и приладил его на стену. Потом, тяжко вздохнув, открыл учебник по арифметике…

К вечеру вернулась с работы мать, стала расспрашивать сына, как тот провел день. Мишаня всеми силами пытался не проговориться про то, что был у Макара Ивановича. Он ругал деда Пахома, объяснял, какая добрая и полезная птица гусь. Рассказывал, что скоро их направят работать на школьный огород.

– Вот бы и нам разрешили там бутылки в грядки сажать, – размечтался он вслух.

– Какие еще бутылки? Для чего? – насторожилась мать.

– Для эксперимента, – пояснил Мишаня.

– Какого еще эксперимента?

Мишаня пыкнул-мыкнул и тут же раскололся, что называется, от верха до низа. Так что через несколько минут мать знала о всех его приключениях в тупичке Бригадного переулка.

– Ну, все! – не на шутку рассердилась она. – Теперь уж точно пойду к участковому Брагину, пусть найдет укорот на этого алкоголика! Сам допился до чертиков, бутылки на грядки сажает и ребенка в свои темные дела втягивает!

– Не ходи к Брагину, у него, вместо мозгов, овёс в голову просыпан, так тётя Вера из столовки говорит! – захныкал Мишаня и пропел дурашливым голосом:

Пошел Брагин за овраги,

Нашел Брагин банку браги,

Прямо с горла брагу пил,

Очень он ее любил.

– Цыц! – прикрикнула мать. – Дура – твоя тетя Вера! В наказание, завтра после школы сходи на 1-ю Полевую к Саньке Непушкину, он у меня уж как две недели назад трешку занимал. Пусть отдает, охламон. В общем, пой, пляши, а деньги от него выблазни. Без трешки не возвращайся!

Мишаня насупился и пошел доделывать примеры по арифметике…

На другой день в школе он получил две четверки и тройку. А Серега, заглядывая ему в рот, слушал рассказ про чудо-огород Макара Ивановича.

– Везет же тебе, Мишаня, – опять позавидовал он другу…

Учить детей – дело необходимое,

следует понять, что весьма полезно и нам самим учиться у детей.

Максим Горький, советский писатель

Из школы домой Мишаня, подгоняемый ветром, бежал со всех ног. На привокзальной площади слонялся давешний бородатый мужик. Он, похоже, окончательно отбился от своих. Заплечных мешков с ним не было, зато под левым глазом отсвечивал огромный фиолетовый синяк. Раскинув, как крылья мельницы, руки, он пытался уловить прохожих и с мукой в голосе вопрошал:

– Братцы, где эта Стремутка?

Мишаня ловко уклонился от его объятий, миновал дремавшего у фонарного столба постового милиционера, поздоровался с торгующей пирожками тётей Клавой и нырнул в хмурые глубины Завокзалья.

Замедлил шаг он лишь у заветного тупичка в Бригадном переулке. И тут же увидел Макара Ивановича. Тот сидел на завалинке у стены дома, подперев щеку рукой, и о чем-то думал. Подкравшись, как казалось ему, незаметно, Мишаня присел рядом.

– Как считаешь, – тут же спросил Макар Иванович, – заколосятся нынче наши нивы?

Мишаня не ответил, он, со смесью ужаса и восторга, смотрел на возделанную ими накануне грядку, там метра на полтора поднялся от земли густо покрытый листвой куст, плодов и ягод на нем, правда, не обнаруживалось.

– Ветерок сегодня, не находишь? – вздохнув, сказал Макар Иванович, – А всхожесть, однако, плохая, и урожайность ноль.

– А это-о кто-о? – растягивая слоги, шепотом спросил Мишаня, указывая на место, где вчера была закопана его рогатка.

– Не кто, а что, – поправил Макар Иванович, – это саксаул, древесное растение семейства Амарантовых, произрастает в пустынях и служит кормом верблюдам и курдючным овцам.