– В Англии, в Англии, – успокоил его Артур, – И нынче все миротворцы, включая нас. Сегодня в парке девчонку побили, знакомую Виктора. Отправил к Георгичу, там ничего особенного, но неприятно. Вот, сидим, кумекаем, как бы нам помиротворить.
Молодец, воткнул-таки свой интерес. Я вообще не понимаю, чего в таком месте интеллигентничать – сказал бы сразу, зачем мы здесь. И не пришлось бы мне про армию витийствовать, подрывные свои мыслишки обнажать перед властью.
– На кого думаешь? – прямо спросил меня Виталик, моментально преобразившись.
Ишь ты… Хват! Оскалился, подбоченился, кобурой шевельнул силой мысли. Вполоборота ко мне сидел уже не рубаха-парень, но пёс, готовый умело схватить за нужное место. Схватить, отволочь хозяину… или на месте горло перегрызть, если надо. Надеюсь, я не отшатнулся от него физически.
– Ни на кого, – сказал я.
– Ага, – сказал Виталий, – Сильно ударили? Мне почему-то кажется, что в глаз. Я прав?
– Скорее нет, чем да, – ответил за меня Артур, – А чего тебе так кажется, дядя Виталий?
«Дядя» – это сокращенно. Полное название будет «дядий», но его мало кто употребляет. Несмотря на то, что парни обращались друг к другу «дядя», это ощущалось как полное уважительное «дядий».
– Да так, – пожал плечами дядий Виталий, – Захотелось с утра кому-нибудь глаз на жопу натянуть, как собачке.
– Да вы еще и зоологи, – польстил я Виталию.
– Зачем собачке глаз натягивать? – не понял соратника Артур.
– В контакте у собачки глаз зашнурован, – пояснил Виталий.
Он был на какой-то своей персональной волне, но мы с Артуром явно в другом месте сёрфили.
– Ничего не понимаю, – признался Артур, и повернулся ко мне, – Вить, ты его понимаешь?
– Когда страничка отключена, там собачка выскакивает, с глазиком! – Виталия явно обескураживала наша тупость, – В контакте! Собачка! Чего тут непонятного? Вы в контакте сидите?
– Ладно, – сказал Артур, – Сидим… наверное. Короче говоря, никого пока не подозреваем, сидим, кофе пьем.
– Заявы, как я понимаю, никакой нету, да? – спросил Виталий, оставляя надежду просветить нас насчет собачки с глазом в контакте.
Дядя Артур помахал головой – нету заявы. Придется с натягиванием глаза повременить, наверно. Мне даже жалко дядю Виталия стало, захотелось свой глаз предложить: на, понатягивай, только верни потом, хорошо? Нет, лучше не свой, конечно. Непонятно ведь, на какую такую, не избалованную гигиеной, жопу дядя Виталий набросится с моим глазом. Большой вопрос, захочу ли я потом этот глаз обратно.
– А что потерпевший? – вновь обратился ко мне дядя Виталий, – Ты же тоже потерпевший, верно? Что ты-то сам думаешь?
– А я не думаю, – сказал я, – У меня тишина в голове. Бить никого мне не хочется, да я и не умею особо. Позвоню через час Багире, а лучше поеду к ней, и попробую сделать так, чтобы ей стало лучше. Я давно ее знаю, она классная.
Выходило так, что не классных бить об асфальт можно, и я поспешил исправиться.
– Но наказать, конечно же, надо. Я понимаю, что надо, – сказал я.
– Это радует, – признал дядя Виталий, – Значит, натяну еще глаз, шанс есть. Ну что, орлы, собираемся?
– Да мы еще толком и не разобрались, чтоб собираться, – сказал Артур, – Можешь пока на кошках потренироваться.
Кошек, даже фарфоровых, в кабинете не было. Из скульптуры здесь вообще был только Дзержинский. Но он был железный, без задницы и, по большому счету, без глаз. Натягивать здесь было нечего и некуда.
Не знаю, чем бы меня еще развлекала родная милиция, но раздался звонок. Мой телефон сыграл что-то гитарное, лирическое, как испанский вечер. Захотелось подскочить к окну, проверить – стоит ли уже под балконом моя принцесса на белой кобыле? Но я не стал подскакивать, я посмотрел, кто звонит. Звонила Багира.
Я засмущался, все-таки подскочил и удрал от дивана к окну. Даже выглянул, вот что смешно. На улице было уже позднее утро, почти день, и никакого особенного пейзажа. Так, обычная улица Южная, вид из окна отделения полиции. По такому пейзажу не шляются принцессы на лошадях, да и пешком не особенно. Тем более, что с принцессой я не определился, не вычислил пока, какой ей не быть. В смысле – чего в ней не должно быть от мамы.
Скажи я сейчас об этом моим новым друзьям, они бы точно не поняли.
Багира дышала в трубку, заставляя меня паниковать. А я не хотел отвечать, и не знаю сам, почему.
– Да, – все-таки сказал я, и будь что будет.
– Витя, – позвала Багира, – ты приедешь?
– Конечно, – ответил я, – Тебе лучше?
Голос у нее был будто спросонья, или с большой голодухи. Наверное, они ей снова вкололи что-то от боли.
– Нормально, – сказала Багира.
Не было ей нормально, я это слышал. Когда ей нормально, она звенит. А сейчас не звенела, а сообщала. Колокольчик выключили, оставили тревожный громкоговоритель на площади, «от советского Информбюро». Вроде бы тоже слова, но радость не та.
– Сейчас приеду, – сказал я, чтобы не расспрашивать её глупо, – Приедем.
Она помолчала, раздумывая над моими словами. Дышала на том конце линии связи, как человек, лежащий на боку на кровати. В таком положении связки работают вполсилы, голос становится тягучим, слегка искаженным. Не приспособлен человек к говорению лежа.
– Один можешь приехать? – попросила она.
Я посмотрел на обоих дядьев. Они бесцеремонно вылупились на меня, информашку считывают. Хорошо быть полицейским – любое хамство тебе простят. Если ты и не на работе, так на профессиональную деформацию можешь списать. Или на оперативно-розыскной характер твоего мышления, выработанный в результате долгих лет деятельности. Это та же деформация, только приятно ценимая обществом.
– Могу, – сказал я, – Жди… то есть, не жди, не напрягайся. Я выезжаю.
Чувствую я, что она скажет мне про Ленни. Что это моя женушка была, озверевшая. И так мне от этого страшно сейчас, что я готов в окошко сбежать. Потому что меня все равно накажут за то, что я с первых минут не сообщил следствию о своих подозрениях.
Я встретился в Артуром глазами. В них было написано, что он давно все понял, и лишь давал мне шанс сделать шаг первым. Ну а теперь, что ж, теперь дело за государством, не обессудь. Машина запущена, не остановишь.
Может, сделать вид, что только сейчас до меня дошло, кто мог ударить Багиру?
Когда я решаю делать вид, то начинаю долго. Артур не дал мне времени даже начать начинать.
– Мы подбросим, – сказал он, вставая.
Его другу, дяде Виталию, тоже сегодня с утра нечего было делать. Он тоже встал, готовый ехать, глаз натягивать на собачку. Только офтальмолога-любителя мне не хватало. Понасмотрятся дешевых боевиков, словов понаберутся, и давай смущать простых граждан своими дикими навыками.
– Спасибо, – сказал я, – Вы меня здорово выручаете.
Они кивнули, мол, мы же свои, мы всегда на страже. Тем более, мы вообще на твои деньги живем, дорогой налогоплательщик.
– На тебе поедем, – информировал Артур Виталия.
Тот не возражал. На мне, так на мне.
О, это кое-что напоминало. Чёрт побери… нет, тысяча чертей, поберите! Пожалуйста, поберите, ради Бога!
Вот это вот «на мне» жутко напомнило маму. Это она такая была, у нее весь мир был «на мне». Она тащила и тащила, буквально волокла на себе весь мир. И одновременно его боялась. Наверное, потому и волокла. Это было ее очень странное качество, и я никоим образом не желал бы обнаружить его в моей новой барышне.
Но почему мне это «на мне» снова встречается, и не только в дамах?
Неужели, как говорят просветленные, я сам создаю этот мир? С высоты своего просветления они смеются над учеными, которые утверждают, что мозг человека используется всего на пять процентов. Мол, ученые просто не хотят признать, что оставшиеся девяносто пять процентов заняты созданием реальности. Значит, в данном случае я снова и снова создаю по своему детскому шаблону людей, напоминающих маму. Не хочу, мучаюсь – но создаю. Шаблон-то задан. И это просто кошмар, если он и для мужиков в моей жизни задан.
