Олег вздохнул и послушно последовал за ним.

Вдалеке снова завыла собака.

========== Часть 4: Утро ==========

«…Имя твое — ах, нельзя! —

Имя твое — поцелуй в глаза,

В нежную стужу недвижных век.

Имя твое — поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток…

С именем твоим — сон глубок.»

Марина Цветаева

Засыпать в три ночи Клыку было не впервой, поэтому, когда в полвосьмого утра по комнате пошёл запах чипсов и громко заиграла мешанина из битов с бессмысленными звуками, он был в состоянии встать и тяжёлым взглядом окинуть шикующих фараонов. Колонка лежала посередине комнаты и даже как будто вздрагивала от музыки. Фараоны шумели не меньше: их гогочущий смех, недалёкие шутки и шуршание упаковок — прелюдия перед завтраком — удивительным образом заполняли промежутки тишины между припадочными завываниями исполнителя. Клык почувствовал тревогу еще когда сквозь сон услышал разговоры. А с того момента, как включилась музыка, прошло около пяти минут, и всё это время он безутешно надеялся, что стая угомонится сама. Кажется, для Фараонов такой подъем был чем-то обыденным: в комнате помимо Клыка спал (и недовольно морщился) только Спичка.

— Можно потише сделать? — громко спросил Клык, практически перекрикивая музыку.

Внимание на него обратили не сразу, только со второй попытки. Кремень обернулся и переспросил:

— Чё надо, братан?

— Потише, говорю. Не одни же.

«Потише». Даже не «выключить», что там, Клык понимал, с кем делит пространство. Но и на такую смехотворную просьбу Кремень отозвался смешком и пожиманием плечами:

— Сорян, не могу. Привыкай.

— Между прочим, — взвился Сверчок, — Полезный образ жизни включает в себя не только ранний отбой, но и подъём в семь утра.

Сверчок был низкий, прыщавый и костлявый. Они с огромным Кремнём часто ходили парой, похожие на Тимона и Пумбу из мультика.

Слова про образ жизни от Сверчка звучали смешно. Если Фараоны и просыпались для чего-то пораньше, то только чтобы набить животы той гадостью, которую тащили контрабандой из магазина. Ещё они занимались зарядкой. Вернее, считали, что занимаются. Зарядка здесь проходила под режущий уши скрип кроватей (на них прыгали), грохот вещей (ими кидались), и возмущенные причитания Мелочи (чьи вещи, собственно, использовали в качестве снарядов). Вот и вся польза. В случае Фараонов «здоровый образ жизни» действительно был «образом».

— Клык, а ты всё спишь? — с ядовитой радостью воскликнул Комиссар. — Нельзя же так отрываться от жизни! Подъем, подъем!

Его вечный прихвостень Мелочь кинул в Клыка подушкой. Клык зарычал и начал рыскать глазами по комнате в поисках мусорки. Туда впоследствии и полетела подушка, но вместо ожидаемого эффекта — Клык надеялся, что от него отстанут — Фараоны дружно загоготали. Мелочь смеялся тоже, пусть не так активно. Ему, наверное, думалось, что он весельчак и «необидчивый», а не козёл отпущения.

— А Спичка, чё, тоже спит? Че, не выспались оба? Поня-я-ятно… — подлил он масла в огонь. — Может ещё в Спичку подушкой?

— Эй! — крикнул Клык, чувствуя, как шея стремительно краснеет, — Вам чё, словами непонятно? Музыку сделайте потише! А лучше, вообще заткнитесь и валите отсюда в коридор.

— О-хо-хо, в коридор! Че придумал! Может вас двоих лучше в коридор? Не дал тебе Спичка выспаться, так это ваши проблемы, — проговорил Комиссар, оскалившись.

Клыку стало мерзко это слушать. Сам не до конца понимая, как, он обнаружил себя стоящим уже на полу, почти вплотную к Комиссару. Кто-то сделал музыку тише.

— Ещё хоть слово про меня скажешь…

— И что? Ударишь меня?

Комиссар, в отличие от него, был взрослый, одетый, выше почти на полторы головы и смотрел, согнув шею, как на мелкую букашку.

— Ударю, — сквозь зубы прошептал Клык. — Заебал.

Комиссар вскинул брови и ухмыльнулся. Глядя на него, другие тоже одобрительно захмыкали.

— Ты? Меня? Мальчик, тебе объяснить, как устроен Дом?

— Да насмотрелся уже.

— Если такая малявка, как ты, подерется с кем-то вроде меня, — всё равно начал нравоучения Комиссар, — то у неё будет огромные неприятности. Ты если сам гордый и к Спичке притёрся, так защищай его, я не запрещаю! Но только место-то своё знай.

Улыбка сползла с его лица, уступив место злобной гримасе:

— Шавка хозяина защищает от других собак. Собак! А если кто не по уровню — так до могильника недалеко.

— Это кто шавка? — пробормотал Клык, подобравшись.

— Ну ты. А чё?

Кулак прилетел ему в нос молниеносно, так, что Комиссар даже отшатнуться не успел. Наверное, Фараоны не ожидали, что кто-то осмелится драться с их вожаком, замерли все. В нерешительности и шоке.

Комиссар медленно поднёс ладонь к лицу. Вид у него был ошарашенный. Клык, глядя ему в глаза, сделал шаг в сторону и щёлкнул кнопочкой колонки. Тишина теперь казалась такой же оглушительной, как и музыка.

— Ты чё наделал, — первый очнулся Мелочь. — Мы с-час тебе так накостыляем, что больше не будешь кулаками махать, потому что нечем будет махать, понял?

Он дёрнулся вперёд, но никто его не поддержал, а Комиссар даже остановил, выставив ладонь.

— Не надо, — тихо сказал он. — Пусть себе радуется.

Он посмотрел на Клыка, зловеще сверкнув глазами. Из-под ладони выкатилась капелька крови.

— Радуйся, пока можешь, — послушно сказал Мелочь.

— Да заткнись ты, — сморщился на него Комиссар. Потом развернулся ко всем и хмуро приказал:

— В коридор.

Послышался гул, Фараоны начали недоуменно переглядываться.

— В коридор, — громко злясь, повторил Комиссар, — Идиоты, блять. В коридор. У нас собрание.

Он первый вышел из комнаты, хлопнув дверью. Клык не веря своим глазам, пронаблюдал, как Фараоны в полной растерянности потянулись за ним, даже почти не толкаясь от удивления.

Перед тем, как последний покинул комнату, Клык успел услышать кусочек разговора между Кремнём и Сверчком.

— Один Чумной в стае — это ещё ладно. Это можно терпеть. Но если их двое…

— Бешеный, — прошипел Сверчок. — Так накинуться, и на кого?

Сверчок обернулся, увидел, что Клык их внимательно слушает, и прикусил язык.

Только когда дверь за ними закрылась, Клык облегчённо выдохнул. Сердце стучало вагонами по рельсам, голова слегка кружилась. Ему приходилось драться раньше, даже много раз, но никогда не было вот так. Если бы Фараоны захотели, если бы почувствовали слабину, притворство в его самоуверенности, они бы точно его избили. Одного целой стаей. В этом Фараоны были правы: против них всех Клык был почти что беспомощным щенком.

Он потёр руками плечи и шею, чтобы успокоиться, и повернулся к своей кровати.

Спичка сидел и во все глаза смотрел на него.

Волосы у него были растрепаны. Солнце падало на них из-за свисающего покрывала, и они светились, как тонкие шелковые ниточки, похожие на ангельский нимб. У Спички был заспанный вид — подушка отпечаталась на щеке и немного возле глаза, как шрам. А на длинной футболке виднелись полоски грязевой пыли — остались от перил, когда они сидели на крыльце вчера.

— Не заметил, как ты проснулся, — неловко сказал Клык.

Это было правдой только отчасти. Конечно, Клык знал, что Спичка не спит. Невозможно было спать в таком шуме, разве что усиленно делать вид, чтобы эти подонки устыдились и заткнулись. Но Клык точно помнил, что когда говорил с Комиссаром, Спичка лежал с закрытыми глазами. И когда Фараоны выходили, он лежал. Наверное, радовался, что наконец-то сможет доспать положенные восемь часов. Честно говоря, было бы правильнее сказать: «Не заметил, с какого момента ты сидишь и смотришь на меня. Вдруг я сделал что-то, чего обычно не позволяю себе, когда на меня смотрят, а ты увидел, и теперь мне следует думать об этом весь день». Но первый вариант был короче.

— Я проснулся как только они включили музыку, — признался Спичка. — Но когда ты попытался м-м-м… Отвоевать наше право на сон? — признаться, немного струсил.