Баст вздохнула. Она протянула руку, и видение исчезло, а вода с плеском обрушилась на пол. Баст перешагнула через лужу и ушла в свои покои.

Она грустила, ее тело изнывало без мужских рук, а сердце страдало от любви. Баст любила Осириса. Когда-то давно, когда мир только зарождался, наивная и прекрасная Баст, плясунья и шутница, влюбилась в рыжеволосого красавца Осириса, но он пренебрег ею. В противовес страстной Баст он выбрал томную и нежную Исиду. Баст с трудом пережила это, ей стала не мила власть над смертными, собственная сила. Она с ужасом думала о предстоящей вечности с неутихающей болью в душе. И хотя у Баст было полно поклонников, никто не мог сравниться с прекрасным Осирисом, а он и думать забыл о ней.

Как-то, поддавшись слабости, Баст рассказала о своем горе Сетху – брату Осириса. И тот вызвался помочь, ведь он тоже безнадежно был влюблен в Исиду – жену Осириса. Но в свои планы Сетх не посвятил наивную Баст. И когда она узнала, что Осирис убит, было уже поздно что-то предпринимать. Она разругалась с Сетхом, но он убедил ее, что все будет в порядке, если Баст не будет его торопить. И Сетх возродил из Осириса Амена. Он стер Осирису память, и Осирис перестал быть собой. Он стал робким и замкнутым, в нем больше не было бога. Таким он не нужен был Баст.

Это понял и Сетх. Но ему удалось водить за нос Баст, уговорить ее помогать ему. Он убеждал Баст, что вернет для нее Осириса, хотя не собирался этого делать. А потом появилась Стелла – ненавистная смертная. И всем надеждам пришел конец. Баст сама метнула посох, пронзивший грудь Амену. В тот миг она мало, что понимала, ее ослепила ревность. Ей больно было смотреть, как он сражается ради другой. В глубине души она наивно полагала, что Сетх убьет смертную и вернет Осириса ей. Ведь он получил все, что хотел и не без помощи Баст.

Но все повернулось иначе. Сетх и думать забыл о своих обещаниях. И когда смертный воин выдернул посох из груди Амена, кричала не только Стелла-смертная. За троном Сетха кричала Баст, затиснув рот руками, прощаясь с последним воспоминанием о любимом. С того дня богиня долго лила слезы, первые за тысячи лет. Она скорбила.

Сетха не стало, некому было даже выдрать глаза за мерзкое предательство.

Теперь скорбь отступила, Баст снова хотела жизни, любви и страсти. Она думала, как вернуть любимого.

Вечерело. Баст оделась. Она взяла кусок пергамента и написала на нем несколько иероглифов, потом подожгла от свечи. Баст, не мигая, наблюдала за тем, как сгорает, корчась в огне, пергамент. Пепел Баст сдула. Она вызывала Беса – светловолосого бога веселья, покровителя рожениц и странников.

Бес появился сразу. Он казался хрупким, по сравнению с другими богами. У него был гибкий стан и светлые волосы. Голубые глаза его смотрели слегка насмешливо.

– Ты темнее тучи, Баст, что случилось?

– Здравствуй, Бес, – промолвила Баст, улыбнувшись гостю. Но улыбка вышла несколько натянутой. – Хочешь чего-нибудь?

– Зачем ты позвала меня? Чтобы накормить? – Бес залился смехом.

Баст слегка нахмурилась. Она прошлась по комнате и остановилась у окна.

– Я хочу попросить тебя об услуге, Бес. Ты давно виделся с Анубисом?

Бес прищурился.

– Что такое? Уж не влюбилась ли ты в собаку, Баст? Вот потеха! – Бес снова засмеялся. – Ну, ладно, не злись. Недавно мы кутили вместе. Ты же знаешь: Анубис любит повеселиться, только в его мире не с кем…

– Я хочу попросить тебя, Бес, разузнать у него о душе… Осириса… Что с ним стало после последней битвы… Анубис твой друг, он все тебе расскажет.

– А что сама не спросишь? – удивился Бес.

– Мы с ним повздорили недавно…

– Как любопытно, – Бес приблизился к Баст. – Из-за чего, скажи?

Баст покачала головой. Бес развел руками.

– Ты просишь меня об услуге, и Анубис спросит, зачем мне это знать. Я должен буду врать, врать доброму другу. Ты знаешь, как нам сложно говорить неправду. И ради чего? Ты даже не хочешь мне сказать причину вашего раздора…

Баст с досадой поглядела на Беса.

– Это же просто любопытство, да?

Бес кивнул.

– Мы повздорили из-за смертной, – Баст закрыла глаза и замахала на Беса руками. – Я больше ни слова тебе не скажу, пока ты не узнаешь все об Осирисе.

– А если узнаю, скажешь? – Бес приблизил к кошке свое лицо.

– Да, – выдохнула Баст.

И Бес исчез.

– Твое любопытство тебя погубит, Бес… – сказала Баст в пустоту.

Она закрыла стеклянную дверь. Стемнело, и с песчаных холмов потянуло холодом…

Стелла подошла к окну. Август в этом году выдался холодным. Пахло сыростью и грибами, словно в октябре.

– Не задергивай занавески, – тихо попросил Амен. – Я хочу посмотреть на небо.

– Хорошо, – Стелла отошла от окна и селя рядом с ним.

Амен лежал на спине, и густые черные волосы его свисали почти до пола. Он пристально смотрел на небо, не мигая. Стелла села рядом, но он никак не отреагировал. Он продолжал смотреть на звезды.

– Мне нужно поработать, – тихо сказала Стелла. – Я в гостиную спущусь, хорошо?

Он не ответил, только прикрыл веки в знак согласия. Стелла закусила губу и, подхватив ноутбук под мышку, вышла из комнаты. Уже на лестнице она начала плакать. Теперь Стелла часто плакала, тайком ото всех, особенно от Амена. Она знала, что это огорчает его, и он станет винить себя, а Стелла этого не хотела.

Прошло три месяца с того дня, когда Стелла застала Амена, сидящим на подоконнике в больничной палате. После этого события, Амена обследовали еще пару недель, а потом выписали домой. Амен, будучи для внешнего мира Кириллом, наотрез отказался жить в доме родителей Кирилла. Родителей такое поведение сына удивило: они считали, что он поступает необдуманно или просто абсурдно, ведь в маленьком доме Стеллы было мало места, в то время как огромный дом родителей Кирилла пустовал. Тем более, они планировали на полгода уехать из страны. Убедить сына не получалось, а давить они не стали. Поэтому Стелла и Амен поселились в комнате Стеллы.

И тут начались новые проблемы. Во-первых, Амену было невыносимо тяжело видеться с родителями Кирилла. Изображать их сына у него получалось с трудом.

– Я не имею права жить его жизнью, – шептал Амен, уткнувшись Стелле в плечо лбом. – Я лгу этим людям, их сын мертв! Мерзкое лицемерие.

Стелла пыталась его успокоить, она говорила, что Кирилл умер, и его нельзя было спасти. Его родители не перенесли бы такой утраты, а так у них остался сын, ведь в голове у Амена осталась память Кирилла. Но это мало помогало.

Все чаще Стелла заставала Амена, стоящим у зеркала: он с отвращением смотрел на свое отражение.

– Меня запихнули в тело покойника, я чувствую тлетворный запах разложения… Мое место в могиле…

Стелле становилось страшно.

– Но он сам выбрал себе такую участь, – твердила она. – Он сам…

– Я был живым духом, призраком, – промолвил Амен. – А теперь я ходячий мертвец… Мерзость…

Стелла была в отчаянии. Все было просто ужасно. В первый же вечер, когда они остались наедине, Амен заявил, что не может прикасаться к ней чужими руками, целовать ее чужими губами.

– Ты же не любила его. Он был тебе противен. Значит, теперь и я тебе противен?

Стелла пыталась объяснить ему все, что пережила с той минуты, как согласилась переселить его душу в смертную оболочку Кирилла, все свои ощущения, как они менялись за время, проведенное в больнице. Что он, Амен, теперь неотделим для нее от этой оболочки.

– Тогда зови меня Кирилл, ведь так зовут это тело.

Стелла начинала плакать. Тогда Амен пугался и успокаивал ее, твердил, что будет стараться ради нее. Но проходили дни, и все начиналось сначала.

Что греха таить, Стелла порой думала, что переселить дух Амена в тело Кирилла было ошибкой. Он так и не сросся с ним. Иногда он смотрел на свои руки долго, часами.

– Он выдернул ими посох из моей груди… этими руками… Знаешь, Стелла, теперь я знаю, как он ненавидел меня в этот миг… я помню эту ненависть…