Звук оборвался. И мое дыхание тоже. Я встала на колени и прижалась губами к стене.
– Ты кто? – Я снова постучала.
– Мейсон, – ответил мужской голос.
Мое тело напряглось и замерло – всё, кроме сердца – оно, наоборот, сильнее забилось в груди. Я почувствовала его вибрацию во всех костях.
– Он тебя тоже похитил? – спросил Мейсон.
Я открыла рот, но не издала ни звука. А вдруг это уловка?
– Нас много, – сказал незнакомец. – Я пробирался сквозь стены, через вентиляционные шахты.
Из коридора донесся шорох. Я подобралась, ожидая, что дверь распахнется и монстр ворвется внутрь.
– Эй? – позвал Мейсон.
Я задержала дыхание и сосчитала до пяти, пытаясь отодвинуть комод подальше от стены, но цепочка оказалась слишком короткой. Мейсон снова заговорил – что-то о трубах отопления и паре месяцев.
– Что? – переспросила я, стараясь говорить тише.
– … скажешь ему, ладно?
Моему мозгу потребовалось несколько секунд, чтобы заполнить пробелы в услышанном вопросе. Но прежде чем я ответила, Мейсон сообщил, что должен уйти.
– … завтра, – сказал он.
– Подожди. Что завтра?
Из коридора послышался лязг, словно упала труба; за ним последовал пронзительный свист.
– … по плану, – ответил Мейсон. – Ладно?
– Хорошо, – ответила я, даже не понимая, на что соглашаюсь.
– Подожди, как тебя зовут? – спросил он.
– Джейн, – сказала я и тут же об этом пожалела.
– Увидимся завтра, Джейн.
Правда? Он меня увидит? Я не знала, что думать. Но в кои-то веки мне захотелось дождаться завтра.
Сейчас
15
За завтраком мама садится напротив. Она уже поела, но теперь хочет просто посмотреть на меня.
– Всё в порядке? – Она неловко улыбается каждый раз, когда моя вилка ударяется о тарелку, а затем кивает, когда я откусываю, будто я маленький ребенок, который учится есть сам.
Ковыряю блин.
– Очень вкусно. – Наверняка, только вот я не чувствую.
Она смотрит на мои бедные ногти. Я обрезала их под корень. Памятуя, как я любила менять лаки, мама недавно купила мне десять бутылочек вместе с набором для маникюра.
– Тебе понравился какой-нибудь цвет? – спрашивает она.
– Да, все. – Но я еще не пользовалась ими, потому что жду, когда наберу достаточно баллов. Сейчас в моей карточке шесть звезд. Моя цель – десять, и я награжу себя маникюром.
Я ставлю себе по одной звездочке за следующие задачи: обед с родителями; двадцать с лишним минут пребывания вне комнаты; разговор с Шелли дольше пяти минут; сеансы терапии; прогулки; общение со старыми друзьями; посещения приюта.
– Но твои ногти не накрашены. – Ее рот слегка кривится.
Снова я ее разочаровала.
– Эй, я тут подумала, может, нам пойти на концерт на этих выходных? – предлагает она. – Или по магазинам? Что скажешь? Джейн?
– Да?
– Почему ты ешь пальцами? Я же положила тебе вилку.
– Ой. Точно.
– А может, мне отвезти вас с Шелли пообедать? Куда угодно, я угощаю. Джек тоже хотел бы тебя видеть. Я разговаривала с его мамой. Она сказала, он все время спрашивает о тебе.
Беру еще кусок, не забыв про вилку, мечтаю, чтобы мама остановилась, и не понимаю, почему моя стопка блинов, кажется, не уменьшается.
– Мы также должны обсудить твой сеанс с доктором Уайт.
– Прости, что сбежала, – говорю я ей. – Что просто бросила тебя там.
– Я беспокоилась о тебе. Ездила по округе, искала. Ты не отвечала на мои звонки…
– У меня не было телефона.
– Все равно…
Я знаю.
– Прости. – Но слова не улучшают ситуацию.
– Ничего страшного, если ты не хочешь возвращаться к доктору Уайт, но тебе нужно продолжить терапию. Если хочешь, найдем кого-нибудь еще.
– Я лучше напишу о том, что произошло, – говорю я, еще раз проверяя реакцию на свою идею.
– Дневник может быть чудесным средством, – кивает мама. – Но как он на самом деле поможет, если страницы записной книжки не могут отвечать?
На самом деле это их самый большой плюс.
– Джейн…
– Что?
– Мы найдем другого терапевта.
Прожевать.
Проглотить.
Отпить.
Повторить.
– Что скажешь? – спрашивает она.
– А вдруг меня уже не починить? Что, если я сломалась навсегда?
– Каждое сердце можно исцелить.
– Даже твое?
Ее губы складываются, образуя крошечную дырочку. Интересно, совпадает ли она с той, что у меня в груди, там, где раньше было сердце.
– Не беспокойся обо мне, – говорит мама. – Я исцелюсь, когда исцелишься ты.
Как будто мне и без того мало ответственности. Я встаю из-за стола.
– Доем наверху.
Она трет виски; от разговора у нее заболела голова.
– Ты слишком много времени проводишь в комнате. Теперь ты свободна, но все равно стараешься запереться. Тебе нужно выйти и восстановить связь со всеми своими друзьями.
Мне нужно.
Оказаться в своей комнате.
Поэтому я иду туда и запираю за собой дверь.
Сейчас
16
Долго я одна не сижу. Едва успеваю закончить главу, как мама стучит в дверь, настаивая, чтобы мы пошли за покупками.
– Что скажешь, если мы освежим твою комнату? – спрашивает она. – Сменим обстановку и все переделаем?
Не успеваю ответить, как уже сижу в машине.
Папа везет нас в торговый центр.
Музыка льется из динамиков – поет женщина, но все равно инструментальные партии слишком похожи на ту самую, поэтому я прошу выключить.
Странно ехать по магазинам с ними, сидя на заднем сиденье, точно маленькая. В конце концов машина останавливается. И тут я замечаю: мы приехали. Папа припарковался у входа. Я смотрю в окно на ряды машин.
– Джейн? – спрашивает мама. – С какого магазина ты бы хотела начать?
Мимо нашей машины проходит рыжеволосая девочка лет пяти. Какой-то парень пытается взять ее за руку, но она все время уворачивается.
Я присматриваюсь. Мой нос расплющивается об оконное стекло. Девочка меня видит. Наши глаза встречаются. Я машу ей, чтобы она знала: я здесь, смотрю, вижу, на какой машине приехал парень. Если нужно, я смогу позвонить в полицию.
Беру свой телефон, включаю его и на всякий случай фотографирую парня. Ему лет тридцать, у него румяное лицо и светло-каштановые волосы. Навожу камеру на девочку и тоже ее фотографирую.
– Джейн? – окликает папа.
В ответ на мое внимание девочка морщится и вцепляется в руку парня, словно в любимую куклу. Я для нее – угроза. А мне становится легче.
Откидываюсь на сиденье и выдыхаю.
Оба родителя пялятся на меня: папа в зеркало заднего вида, мама – через спинку кресла.
– Все в порядке? – спрашивает она.
Опять этот вопрос.
– Все отлично.
– С какого магазина ты бы хотела начать? – повторяет она.
Смотрю на торговый центр.
– «Вуд & Крейт», – отвечаю я, читая первую попавшуюся вывеску.
– Отлично! – сияет мама. – Купим ковры, шторы, постельное белье, картины…
Мы все заходим внутрь. Но как только папа замечает удобное место, то садится, достает телефон и говорит, что ему нужно ответить на несколько рабочих писем.
– Это тебя не беспокоит? – спрашиваю маму, как только мы уходим из зоны его слышимости.
– Что не беспокоит?
– Что он всегда работает? Даже по выходным…
Она хватает подушку с ближайшего дивана:
– Как тебе?
– Поэтому у нас больше нет воскресных посиделок?
Мама сникает.
– Хочешь снова устраивать посиделки, дорогая? Можем начать завтра, когда угодно… Блины? Омлет?
Слегка киваю. Не нужны мне посиделки.
А ей не нужна реальность.
И где же мы в итоге остаемся? Потерянные? Одинокие? На острове Красивых Подушек?
Мама гладит ту, что держит в руках, словно подбадривая меня сделать то же самое.
– Что ты думаешь об этой ткани?
– Красиво, – говорю я, поглаживая мягкий искусственный мех.
– Мы могли бы подобрать шторы в тон.