Обычно Боря засыпал на этом месте, но Зумруд всегда читала историю до конца – уже скорее для себя, чем для сына:
– Пока посланец шагал по дороге, члены его тела заспорили между собой о том, какой из них заслуживал почестей за свершение подвига по добыче львиного молока. «Это наша заслуга, – похвалялись ноги, – ибо если бы мы не подошли к логову, молоко не было бы добыто». – «Нет, наша, – возразили руки, – если б мы не подоили львицу, молока бы не было». «А как же мы? – воскликнули глаза. – Не мы ли обнаружили тропу к логову?» – «Вы забыли про меня, – возмутился мозг. – Это мне с самого начала пришла такая блестящая мысль!» Общий шум был прерван языком, который заявил: «Все вы ничто передо мной! Если бы не я, где бы вы были?» Услышав такое, все члены закричали: «Как осмеливаешься ты сравнивать себя с нами? Ты просто мягкий нарост, заточенный в тёмную пещеру!» Оскорбившись, язык ответил: «Подождите, и я покажу всем, кто властелин над вами всеми!» Посланец прибыл ко двору персидского царя, и его спешно подвели к трону. Он хотел было произнести подобающие слова, но язык его вдруг сказал: «При сём я преподношу тебе, о великий, собачье молоко, о котором ты просил!» Царь впал в ярость и приказал немедленно повесить посланца. Когда беднягу вели к виселице, все его члены содрогались. «Теперь вы видите, что я важнее всех вас?» – заявил, торжествуя, язык. «Мы признаём это, – в один голос закричали все члены. – Ты распоряжаешься жизнью и смертью!» Язык был доволен. «Я должен передать царю очень важное сообщение, – воскликнул он, – прошу, на один миг приведите меня обратно к нему!» Стражники услышали его слова и вернули посланца к царю. «За что меня казнят?» – спросил посланец. «Ты принёс мне собачье молоко!» – закричал царь. «Уверяю тебя, – сказал посланец, – что это молоко исцелит тебя. Мои слова были просто оговоркой, ибо на языке моей родины одно и то же слово означает и «собака», и «лев». Царь поверил ему, выпил молоко и излечился. И тогда он помиловал посланца.
Прочитав историю до конца, Зумруд ещё долго сидела в комнате Бори и слушала его дыхание. Оно было спокойное и ровное, и Зумруд нравилось дышать с ним в такт. Это успокаивало и утешало её. Если только Боря сможет обнаружить связь между языком и остальным телом, между языком и мозгом, то он рано или поздно заговорит. Рано или поздно. Зумруд верила в это. Очень хотела верить. Она яростно боролась с неверием, жёстко контролируя свои мысли, ловя себя на каждом неправильном слове, каждый раз принося жертву, если чувствовала, что её язык или помыслы были греховными. Она убедила себя, что провинилась перед Ним, раз у её сына было отобрано Слово. Конечно, она могла отправить Борю в школу для глухонемых, его бы там обучили грамоте и жестовому языку, она бы тоже обучилась жестовому языку ради него, но это значит, что он навсегда будет зависим от кого-то, кто также знает этот сложный язык рук, кто способен понять, перевести, посредничать. Нет, не такой судьбы она хотела для него. Она будет биться до последнего, будет цепляться за малейшую надежду, чтобы Боря заговорил. Борина немота стала новым врагом Зумруд, и она готова была бросить на него все силы.
Тем временем открыли границы, и еврейские дома в городе один за другим пустели. Люди бросали всё и убегали от этих бесконечных продовольственных карточек, от баснословных очередей, от невостребованности и ненужности. Зумруд убеждали, что и им надо поехать – хотя бы ради Бори – ведь израильская медицина – одна из лучших в мире, там любой заговорит. Если раньше Зумруд могла закрыть глаза на происходящие в стране изменения, просто выключив телевизор, то теперь она и этого не могла. Достаточно было просто выглянуть за калитку их дома, чтобы заметить перемены. Всё как будто замерло в ожидании. Было очевидно, что страна переживает невиданные до сих пор катаклизмы. Перемены очень пугали Зумруд, и она сутками не выходила на улицу, а когда выходила – возвращалась бледной и осунувшейся, будто за ней всю дорогу бежали вооружённые грабители. В один из таких дней Зумруд и уговорила Захара купить на чёрном рынке пистолет, который мог защитить их семью, если милиции не окажется рядом. Захар удивился, но посчитал желание Зумруд вполне разумным – ведь это он сам рассказал ей, что у Натана было ружьё – и в один из дней пришёл домой с таинственным видом и показал ей завёрнутый в кучу старья чёрный стальной ствол.
Какой будет новая жизнь, не знал никто. Но Захар и Гриша были на коне. Они все чаще ездили в Москву по торговым делам, а когда они возвращались, у них в доме появлялся новый тайник, полный пятидесяти- и сторублевых купюр. Зумруд могла беспрепятственно брать из тайников деньги на лечение Бори, которое требовало все больше и больше вложений. Болезнь Бори была её главной тревогой. Порой Зумруд часами не могла уснуть и долго ворочалась, проигрывая разные сценарии борьбы с ней, все больше тревожные, и когда наконец засыпала, уже начинали петь петухи и лаять собаки из соседних дворов.
Её проблемой была усталость – часто ей казалось, что по голове проехали гусеницы танков, подмяв её под себя. Но она старалась держать себя в руках, не отягощая Захара своими заботами. «Мужу жена нужна здоровая», – говорила она про себя и молчала. «Ничего, потерплю, – говорила она себе, – наши родители терпели и не такое, а мы все неженками стали». Во время одной из поездок мужа и сына в Москву Зумруд осталась с Борей дома одна. Лёжа в кровати, она проматывала произошедшее за день. Татьяна Ивановна, логопед-дефектолог, которую ей советовали как лучшего специалиста, добавила к диагнозам Бори ещё один. «Он у вас гиперактивный». И несмотря на то, что встречи с ней Зумруд ждала как манны небесной, потому что её рекомендовали сразу несколько человек, она через десять минут была выставлена за калитку. Распущенные седые волосы, растрёпанные и сухие, морщинистое лицо без намёка на улыбку, делали её похожей на Бабу-ягу, а не на ангела, которого она ждала. Она даже не пыталась найти подход к Боре, а плаксиво показывала на него: «Почему он у вас такой невоспитанный?» Боря крепко уцепился за юбку Зумруд и не разжимал кулачки даже за обещание дать ему конфет.
Потом был рефлексотерапевт. Он был раздражённый и вздыхающий, деловито хватался своими большими руками за Борину голову и крутил её в разные стороны, пытаясь рассказать Зумруд о дефекте речевого аппарата и порекомендовав ежедневный массаж ротовой полости в течение месяца.
– Вот, возьмите, – он протянул ей визитку.
«Сергей Валентинович Бобровский. ЧП Эскулап», – прочитала она.
– Там мой телефон и на обороте стоимость сеанса. Если возьмёте месячный курс, получите скидку. Если это для вас слишком дорого, я могу сделать для вас смесь из трав. Многим помогает.
Зумруд проводила Сергея Валентиновича, заплатив сто рублей за приём. Конечно, можно попробовать массаж ротовой полости. Хоть Зумруд и сомневалась в эффективности этого метода, она решила, что попробовать стоит. Ещё один шанс. Но может ли этот человек помочь? В его глазах Зумруд не видела любви, как не видела она любви в десятках, сотнях людей, с которыми общалась из-за Бориной болезни раньше. Неужели люди с таким выжженным сердцем могут им чем-то помочь? Себе бы помогли. Но деньги у Зумруд были, хоть с этим, слава Всевышнему, проблем нет. И Захар ещё ни разу не спросил, куда уходят деньги. Всё-таки отличный у неё муж, щедрый и работящий. Вот бы ещё ей самой не подкачать.
Зумруд чувствовала, что силы у неё на исходе. Чем больше она боролась, тем меньше оставалось надежды. А без надежды – как жить? Как жить без сил? Хватит ли оставшейся на донышке её колодца воды на то, чтобы напиться самой и напоить Борю? Уже начались тревожные звоночки, говорящие о том, что она слишком долго шла, слишком много отдала и, возможно, не дойдёт до конца. Звон в ушах возникал внезапно и одолевал её часами. Чуть ли не каждый день ей теперь приходится жить с таким шумом, будто все городские пожарные решили вдруг проехаться через её голову, как через подземный тоннель, а иногда ей казалось, что она находится где-то у них на пути и никак не может спастись бегством, потому что обездвижена. Машины одна за другой проезжают по ней, вдавливая её в асфальт, а она крепко держит себя за живот, боясь, что с её ребёнком случится непоправимое. И тут в темноте она видит, что ребёнок кричит, но она не может его услышать, потому что крик его заглушается воем сирен. Машины с визгом проезжают мимо. Вдруг появляется резник, и отлично заточенный нож падает на Борину шею, голова отлетает и катится прямо под колёса автомобиля. Зумруд бежит и кричит: «Подождите, я должна его похоронить!» Она берет голову и кладёт её в маленький гробик, а рядом кладёт его тело. Она не плачет – слёз больше не осталось. Рядом какие-то люди – они тоже не плачут. Всё проходит в мёртвой тишине. Вдруг она слышит голос – он доносится прямо из гробика.
