«Женщина эта принадлежала к тем удивительным явлениям русской жизни, которые мирят с нею, которых все существование – подвиг, никому неведомый, кроме небольшого круга друзей, – писал о Левашовой Александр Герцен. – Сколько слез утерла она, сколько внесла утешений не в одну разбитую душу, сколько юных существований поддержала она и сколько сама страдала. "Она изошла любовью", – сказал мне Чаадаев, один из ближайших друзей ее, посвятивший ей свое знаменитое письмо о России». В салоне Левашовой бывал весь цвет русской литературы того времени: И. И. Дмитриев, В. А. Жуковский, А. С. Пушкин, В. Л. Пушкин, Е. А. Боратынский, А. А. Дельвиг, А. И. Герцен, Н. П. Огарев, Н. К. Кетчер, М. А. Бакунин, М. Ф. Орлов, А. М. Раевский и многие другие.

П.Я. Чаадаев

Но – главное. Здесь у Левашовых, с 1831 по 1856 г., во флигеле этого дома жил философ, публицист Петр Яковлевич Чаадаев (внук академика-историка М. М. Щербатова). Здесь им, «басманным философом», как звали его, уже были написаны знаменитые «Философические письма», посвященные, как уже говорилось, как раз хозяйке дома (первое из них опубликует журнал «Телескоп» в 1836 г.), здесь ученый был официально объявлен «сумасшедшим», и здесь, в 1856 г., Чаадаев скончался, завещав похоронить себя рядом с Е. Г. Левашовой. Это единственный дом ныне, где сохранились следы жизни философа, все прочие, увы, утрачены (Серебряный пер., 3; Мал. Кисловский пер., 7; Погодинская ул., 8—10 и Петровка ул., 15/13).

Чаадаев – легендарная фигура русской словесности и политической жизни России. Храбрый офицер, в войну 1812 г. ходивший в штыковые атаки и бравший Париж, «модный денди» после отставки (А. С. Пушкин, характеризуя именно «дендизм» друга, сравнивал с ним Онегина – «Второй Чадаев, мой Евгений») и «первый из юношей, которые полезли… в гении», как писал о нем Вигель, чей «разговор и даже одно присутствие действовали на других, как действует шпора на благородную лошадь», наконец, арестант по «делу декабристов».

Публикация уже первого его письма стала «выстрелом, – по словам А. И. Герцена, – раздавшимся в темную ночь». Закрыли «Телескоп», сослали редактора, уволили цензора, а автора вызвали к полицмейстеру и объявили, что по распоряжению правительства он отныне «считается сумасшедшим». Врач, который должен был наблюдать за ним, еще при знакомстве якобы сказал ему: «Если бы не моя семья, жена да шестеро детей, я бы им показал, кто на самом деле сумасшедший…»

Именно «Письма» Чаадаева и написанная позже «Апология сумасшедшего» (1837) поделили общество на «западников» и «славянофилов», чей спор продолжается и поныне. Недаром Пушкин написал про него: «Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес…», а Грибоедов вывел Чаадаева (так считают!) в «Горе от ума» в образе Чацкого.

Что ж, поклонимся ему у его дома и будем помнить, что здесь навещали философа Пушкин, Вяземский, Гоголь, Боратынский, Хомяков, а позднее – Герцен, Тютчев, Белинский и многие другие.

При советской власти, в 1960-е гг., в этом доме жил поэт, литературовед, переводчик, гл. редактор издательства «Художественная литература» (оно находилось и находится поныне через улицу – Новая Басманная, 19) и газеты «Литературная Россия» Николай Васильевич Банников. А в одном из флигелей дома в 1920-е гг. жил академик-транспортник, председатель правления общества «Знание» (1967–1999), лауреат Ленинской (1988) и Госпремии (1976) – Владимир Николаевич Образцов, в семье которого рос будущий художественный руководитель Театра кукол, прозаик, мемуарист, Герой Социалистического Труда (1971), народный артист СССР (1954), лауреат Ленинской (1984) и Сталинской премии (1946) – Сергей Владимирович Образцов. Позже С. В. Образцов жил на Бахметьевской ул., 12, на Бол. Дмитровке, 4/2, и, наконец, с 1938 по 1992 г. – на ул. Немировича-Данченко, 5/7.

Остается добавить, что в этом же доме в 1930-е гг. располагалась и редакция журнала «За промышленные кадры», в которой с 1931 по 1936 г. работал поэт, прозаик и будущий мемуарист В. Т. Шаламов.

40. Басманная Нов. ул., 27 (н. с.), – особняк адмирала графа Н. С. Мордвинова. Ж. – с 1810 по 1812 г. – поэт, прозаик и историк, редактор «Московского журнала»(1791−1792) и «Вестника Европы» (1802−1803), издатель альманахов «Аглая» (1793−1794) и «Аониды» (1796−1799) – Николай Михайлович Карамзин, а также поэт, критик, будущий академик и цензор, мемуарист Петр Андреевич Вяземский. Это один из десяти московских адресов Карамзина (см. Приложение № 2) и один из семи адресов Вяземского.

Е.А. Денисьева «О, как убийственно мы любим…»

Позднее, в 1819 г., на месте сгоревшего здания был выстроен нынешний деревянный дом (с.). В нем с 1820-х гг. жила мещанка по происхождению, ставшая гражданской женой графа А. К. Разумовского, – Мария Михайловна Соболевская и их внебрачные дети, получившие фамилию Перовские (как утверждают, по названию имения А. К. Разумовского – Перово): Василий Алексеевич (будущий оренбургский генерал-губернатор), Лев Алексеевич (будущий министр внутренних дел, отец народоволки С. Л. Перовской), Алексей Алексеевич (будущий писатель Антоний Погорельский), Анна Алексеевна (мать писателя и драматурга А. К. Толстого) и др.

В конце 1820-х гг. Соболевская вышла замуж за генерала Петра Васильевича Денисьева, у которого в 1850-х гг. останавливалась Елена Александровна Денисьева – родственница генерала, возлюбленная Федора Тютчева, адресат его многочисленных стихов и мать внебрачных детей поэта.

Елена Денисьева могла бы стать фрейлиной при дворе, все шло к этому, если бы не знакомство и вспыхнувшая любовь к дважды женатому уже Тютчеву (ей было во время знакомства с поэтом 20 лет, ему 42). Вот тогда и свет, и общество отвернулись от нее. С ней, которая вся была «соткана из противоречий», готовая на «попрание всех условий», все началось у Тютчева с легкого флирта, но две стихии, два беззаконных сердца столкнутся так, что искры из глаз!..

Биограф поэта К. Пигарев (кстати, правнук его) позже напишет, что Тютчев в любви всегда был «мучительно раздвоен». Он умел, как пишут, «испытывать подлинную любовь одновременно к двум женщинам» – к любимой жене и к… Денисьевой, связь с которой длилась больше десяти лет, которая родила ему троих детей и которую Тютчев переживет на девять лет. «Пускай скудеет в жилах кровь, – писал ей в знаменитых стихах, – Но в сердце не скудеет нежность… О ты, последняя любовь! Ты и блаженство, и безнадежность».

Через 15 лет после знакомства с ней поэт напишет про нее: «Как душу всю свою она вдохнула, // Как всю себя перелила в меня…» Сын поэта, Федор, позднее утверждал, что, полюбив Денисьеву, отец принес в жертву свое «весьма в то время блестящее положение. Он почти порывает с семьей, – пишет Ф. Ф. Тютчев, – не обращает внимания на выражаемые ему двором неудовольствия, смело бравирует общественным мнением», то есть, другими словами, – крушит безжалостно свою собственную карьеру.

А она, она в 1862 г. и здесь, в Москве, решительно скажет своему родственнику, мужу своей сводной сестры А. Г. Георгиевскому, у которого часто останавливалась (Бол. Дмитровка, 34/10): «Мне нечего скрываться и нет необходимости ни от кого прятаться: я более всего ему жена, чем бывшие его жены, и никто в мире никогда его так не любил и не ценил, как я его люблю и ценю, никогда никто его так не понимал, как я его понимаю, – всякий звук, всякую интонацию его голоса, всякую его мину и складку на его лице… Ведь в этом и состоит брак… чтобы так любить друг друга…» Она уже звала его молитвенно «Боженькой», а в 1864-м, незадолго до смерти от туберкулеза, сказала о поэте в одном из писем: «Это мой Людовик XIV Неразвлекаемый…» И бешено ревновала, из-за чего они часто ссорились.