– Того Рычкова, чьим именем названо село у нас районе? – спросила круглолицая Маша Перчина.

– Да, Машенька! Но вернёмся к предкам-переселенцам. С 1736 по 1745 год в нашем крае беглыми крестьянами были основаны Сок-Кармала, Русский Кандыз, Соковка, Коровино, Бугуруслан, ставший впоследствии уездным городом.

– Светлана Марковна, Сок-Кармала – это прежнее, то есть, бывшее название райцентра Северное? – снова озадачилась любознательная Перчина.

– Ты молодчина, Маша, что вникаешь во все детали! – Девочка, довольная похвалой, покраснела от удовольствия, а учительница продолжала: – Прошли столетия. Крестьяне жили в курных, топящихся по-чёрному избушках, болели из-за этого трахомой, теряли зрение и слепли. Много жизней из-за антисанитарии и невежества уносили оспа, холера, дифтерия, скарлатина, дизентерия. Свою лепту в увеличение жертв от страшных болезней вносил голод, вызываемый неурожаем, который ослаблял иммунитет людей. Больниц долгое время в Самарской губернии не было. Медицинские пункты появились лишь после отмены крепостного права при земствах и насчитывались единицами. Не везде были и школы, называемые церковно-приходскими училищами, где нерадивых секли розгами.

– Валикову точно бы перепало розог! – сердито предположила Перчина.

– С какой это стати! – раздосадованный буркнул тот, не понимая, чем мог не угодить ей. Может, тем, что вызывал у неё интерес к себе, вполне понятный в её подростковом возрасте, но это увлечение объектом своего внимания, увы, не совпадал с её представлением о дружбе между девочкой и мальчиком с образом одноклассника, красивого, доброго, но не устойчивого и даже хулиганистого.

– После революции, в 1921-1922 годах в стране, в том числе в Самарской губернии из-за засухи разразился сильный голод, – опережая ссору, продолжала Луговая. – Люди питались травами. Были даже случаи людоедства. На станции Дымская, например, 28-летняя женщина зарезала ночевавшего у неё 10-летнего мальчика, чтобы съесть его.

– Не может быть! – потрясённо воскликнули дети. «Я зря рассказала им об этом, травмирую их психику», – запоздало подумала Светлана и, чтобы отвлечь их внимание от этой трагедии, продолжала: – В школах были организованы столовые. Кроме супа, ослабленным ребятишкам раздавали шоколад и какао, вкуса которых они до сих пор не ведали. В спасении голодающих России помогали американцы, англичане, Украинский комитет помощи голодающим, Шведский Красный крест и другие организации европейских стран…

Не успела Светлана завершить повествование, как теплоход причалил к пристани, – ребята высыпали на набережную Волги.

– Не разбегаться! – захлопотала вокруг егозливых семиклассников Луговая. – Сейчас поедем на экскурсию по городу.

О его достопримечательностях: площади Славы, ослепительно белом храме с золочёными куполами, настоящем самолете на постаменте, высотных зданиях, отличающихся изяществом архитектурного стиля, Светлана, выпускница Самарского пединститута, рассказывала детям сама. Подкрепившись в ресторане «Макдоналдс» гамбургерами, юные туристы, переполненные впечатлениями, поехали домой. Над дорогой, блестящим от дождя асфальтом, на начавшем светлеть лиловом небе ярким многоцветным коромыслом на богатырских плечах земли раскинулась радуга-дуга. «Как там Арсений с Леночкой, не попали ли под дождь? Малыш упрям, его не загонишь домой», – забеспокоилась Светлана. Но в Северном дождя не было.

После того, как учеников развезли по домам, учительницу ждало неприятнейшее известие: пропал Арсений, которого она оставляла с двенадцатилетней дочерью. В обед тот вынес машинки, привозимые папой с командировок, на песочницу и раздал поиграть товарищам, но те, утаив, унесли их по домам. Это было досадно, но было не самым страшным в тот злополучный день. Наигравшись, малыш попросил сестру вынести трёхколёсный велосипед. Такой роскоши ни у кого не было во дворе – дети наперебой стали просить Арсения покататься на нём. Тот разрешил попользоваться крохотным средством передвижения даже тем, кто давно перерос его. Наконец владелец сам оседлал «коня», прокатился по детской площадке и вдруг исчез с поля зрения Лены, готовящейся к предстоящему сочинению. При виде подъехавшего автобуса, со ступенек которого выпрыгнула мать, девочка встрепенулась и, соскочив со скамейки, бросилась искать братца, выспрашивая у прохожих, не видели ли они мальчика, катающегося на велосипеде.

– Леночка, где Арсений? – обратилась мать к подошедшей дочери.

– Не знаю, только что был здесь… – растерянно пробормотала та.

Светлану словно обухом по голове ударили. Плохо соображая, она шагнула к Лене – раздалась звонкая пощечина. Та, отшатнувшись, заплакала, а мать метнулась в поисках Арсения к тропинке, ведущей к центральной улице, начинающейся за домами-коттеджами. Движение по ней было довольно интенсивным. Женщина буквально неслась по обочине, зорко высматривая, не мелькнёт ли в потоке машин белая панамка ребёнка и моля Бога сохранить сынишке жизнь. Лишь бы не попал он под колёса автомобиля или не увезли с собой чужие люди. Наконец дорога, тянувшаяся змейкой вверх, к далёкому горизонту, свернула на республиканскую трассу, а на повороте она увидела плачущего малыша. Не помня себя, Светлана подбежала к сыну, целуя заплаканные глазёнки, потом, успокаивая, несла, прижимая его к себе и таща за руль велосипед.

Лена, вся потерянная, убитая тем, что недоглядела братишку, увидев мать с Арсением на руках, облегчённо вздохнула и тут же с книгой в руках бросилась домой, заперлась у себя в комнате. На ужин девочка не вышла. Светлана корила себя, что так сурово обошлась с ней, но было уже поздно. Она уложила малыша спать, в доме всё стихло, но угрызение совести, гнетущей тоской и щемящей болью сжимающее сердце, мешало уснуть. Женщина ворочалась с боку на бок, пытаясь найти удобное положение для сна, обрести покой, но, как на грех, в памяти всплывали воспоминания с чёрными жизненными красками, что ещё больше усиливало чувство вины, душевную пустоту и ощущение безнадёжности. Светлане припомнилось, как однажды, после бесконечных хлопот во дворе и по дому, усталая и разбитая, прилегла на диван. Подошла трёхлетняя Леночка с намерением забраться на диван и приласкаться к ней. Как же жёстко она тогда обошлась с дочкой! Проклятая работа, отнимающая и выжимающая последние силы! Раздражённая тем, что муж сидит без дела возле телевизора, а ей нет ни минуту покоя, она, подтолкнув к нему малышку, проговорила сердито: «Иди к папе на колени!». Та расплакалась – мама отказала ей в любви и нежной привязанности.

Сердце Светланы ещё больше затосковало при мысли, что она невольно недодала в раннем детстве дочурке ласки. Услышав, как Лена вышла из комнаты попить воды, дождалась, когда та снова ляжет. Подойдя к постели дочери, женщина включила ночник, присела на табуретку.

– Деточка, – Светлана ласково коснулась руки девочки, та, вздрогнув, отдернула, спрятала её под одеяло. Чувствуя себя виноватой, мать погладила Лену по волосам, но та, отклонившись от ласки, сердито сказала:

– Не трогай меня! Тебе нет дела до меня – ты Арсения только любишь!

Потрясённая Луговая окаменела на табуретке от бездны отчуждения, пролегшей между ней и дочерью. Как переубедить ту, что она любима, какие слова подобрать для этого? Подчиняясь бессознательному внутреннему наитию, она покаянно проговорила:

– Прости, Леночка, что порой была безучастна, лишала тебя материнского тепла, потому что папа превратил меня в рабочую лошадку. А сам всё время сидел перед телевизором, как именинник. – Светлана всхлипнула, а потом и вовсе расплакалась из жалости к дочери и к себе. – Маме, загруженной делами, просто не хватало времени, сил, энергии ни на себя, ни на вас. Мне же тоже нужно свободное время, ибо человек всё время развивается, этот процесс безостановочный. И как учителю, всё время надо находиться в состоянии поиска, душевного беспокойства. – Девочка притихла, испуганно взирая при свете ночника на плачущую мать. А та продолжала жаловаться, запоздало оправдываясь перед ней за свою несдержанность. – Я превратилась в примитивную машину, выполняющую бесконечную физическую работу, которая изнуряла, выматывала, изнашивала и истощала меня телесно и духовно. До ласки ли тут к детям! Тебе перепадали одни шлепки да окрики.