Я убираю ей волосы за ухо. Прикладываю все усилия, чтобы оставаться спокойным и быть рядом с Хейли, даже если меня убивает то, как ей больно сейчас.

– Внуки или кошки? – тихо переспрашиваю я.

Хейли кивает:

– Мы всегда представляли, как вместе состаримся и будем сидеть в своих креслах-качалках в симпатичном домике на берегу озера. А вокруг нас армия внуков – или, если не выйдет, бесчисленное множество кошек.

Не могу сдержать улыбки, потому что нарисованная ею картина такая странная. Милая, но странная. Но в голосе Хейли столько тоски, и моя улыбка становится все меньше, пока наконец не исчезает совсем. Для меня картина с кошками может быть просто очаровательной фантазией, но для нее и Кэти это было их будущее. Будущее, которого теперь нет.

– Я не знаю, что делать без нее, – шепчет Хейли. Печаль в ее глазах затмевает все остальные эмоции. – Понятия не имею, как двигаться дальше…

– Но ты уже это делала. Ты все лето продолжала жить дальше.

– Только потому, что знала: все закончится шестого сентября. Просто потому, что понимала: никаких последствий не будет. Я хотела, чтобы Кэти гордилась мной, когда мы снова встретимся. Только поэтому я была такой смелой.

– Ты смелая и без нее, Хейли.

Она мне не верит. Я замечаю это по ее поведению. Она не видит того, что вижу я. Она не признает в себе смелую, невероятную женщину, которая прошла через столько боли, потеряла так много, но все еще находит в себе силы бороться. Не ради меня. Не ради Кэти или Джаспера и не ради кого бы то ни было еще. Нет, Хейли сидит здесь, потому что хочет жить, даже если не знает как. И я бы не хотел ничего другого, кроме как помочь ей в этом, но я пребываю в таком же смятении. И это меня убивает.

– Иди сюда… – бормочу я.

На этот раз она не целует меня, но обнимает и утыкается мне в шею лицом. Ее теплое дыхание касается моей кожи. Неровное. Прерывистое. Ее плечи трясутся. Меня разрывает изнутри, но я крепко держу ее. Как и на плато, я просто обнимаю Хейли. Столько, сколько она захочет.

Понятия не имею, как долго мы так сидим. Снаружи постепенно начинают доноситься привычные звуки, словно мир медленно пробуждается – проезжающие мимо машины, первые прохожие, останавливающиеся перед витринами, чтобы поболтать, смеющиеся и визжащие дети. Даже в закусочной этажом ниже нас становится громче. Посетители приходят и уходят. Голос Бет эхом разносится по комнате. Приглушенные голоса и музыка там, внизу, воспринимаются как отдаленное жужжание. И хотя, по-видимому, все в Фервуде в это субботнее утро продолжают жить своей обычной жизнью, я все еще пытаюсь понять, как это вообще возможно. Как люди могут вести себя как прежде? Как мир может продолжать вращаться, будто ничего не произошло?

Хейли медленно успокаивается в моих объятиях. Ее дыхание становится ровнее, всхлипы реже, сердцебиение тише.

– Мне нужна помощь…

Слова трудно разобрать, но я уверен, что услышал все правильно.

Я мягко заправляю ей за ухо несколько прядей.

– Шарлотта… – начинаю я, откашливаюсь, потом пробую сказать еще раз. – После похорон Джаспера Шарлотта стала ходить к терапевту. Этот врач специализируется на том, чтобы помогать другим справляться с горем утраты. Она работает здесь, в Фервуде.

Это обычное заявление. Никаких вопросов, но мгновение спустя Хейли кивает.

– Хорошо…

Я удивленно моргаю и пытаюсь разглядеть сомнение в ее глазах, но ничего не вижу.

– Хорошо?.. – тихо переспрашиваю я.

Она кивает – и я с трудом могу поверить, что этот маленький жест вызывает во мне. Облегчение. Благодарность. Надежду. Чертовски много надежды. Но есть кое-что еще, нечто гораздо большее, что я не могу выразить словами. Знаю только, что мне нужно еще сильнее притянуть Хейли к себе.

– Мне так жаль, – шепчет она. Хейли дрожит, и я понятия не имею, то ли от холода, то ли от усталости.

– Не нужно, – отвечаю я, поглаживая ее по спине.

– Я испортила твою рубашку.

Только приложив усилия, мне удается подавить смех. Из всех возможных ответов ей именно этот приходит на ум. Это так типично для Хейли, что причиняет мне боль. Поверить не могу, что я чуть не потерял ее двадцать четыре часа назад.

Знаю, что опоздал тогда. Если бы Хейли хотела умереть на самом деле и проглотила таблетки, то никто не смог бы ее спасти, потому что любая помощь пришла бы слишком поздно. На смотровую площадку трудно добраться даже на машине, а уж «Скорой помощи»…

Решение жить Хейли приняла в полном одиночестве.

Осознание того, как близко на самом деле она была к смерти, а я ничего не мог с этим поделать, сводит меня с ума. Я не должен думать об этом, иначе свихнусь. Бой прошлой ночью тоже ничего не изменил. На несколько минут он стер тревожные мысли из головы, отвлек, но потом они вновь вернулись. Мне некуда бежать. Но я и не хочу этого делать. Больше нет. Каждая клеточка внутри меня хочет помочь Хейли, быть с ней рядом, когда она снова будет учиться жить. Жить без тех людей, которых любила и потеряла.

Я могу только надеяться, что она позволит мне сделать это для нее.

Мы проводим в комнате Хейли всю субботу. Время от времени я ненадолго спускаюсь в закусочную, чтобы принести нам что-нибудь попить и поесть, игнорируя как убийственные взгляды Бет, так и любопытные взгляды некоторых гостей. Я возвращаюсь к Хейли как можно скорее. Мы разговариваем, смотрим по одной серии сериала зараз, и я позволяю ей засыпать всякий раз, когда у нее начинают закрываться глаза. Она позвонила Шарлотте больше часа назад, рассказала о произошедшем и спросила, можно ли договориться о встрече с ее терапевтом. Я видел, сколько мужества и усилий ей потребовалось, чтобы просто набрать правильный номер, но она это сделала. После разговора ее затрясло, а на глаза снова навернулись слезы.

Когда в воскресенье первые лучи солнца падают через окно на деревянные половицы, Хейли все еще лежит в моих объятиях. Полночи она беспокойно ворочалась. Всего несколько часов назад она смогла как следует заснуть. Она прижимается ко мне, ее рука лежит на моем торсе, прямо над татуировкой на ребрах, и я обнимаю ее одной рукой. В обычных обстоятельствах мне пришлось бы встать и поехать домой на семейный завтрак. В обычных обстоятельствах я бы спросил Хейли, не хотела бы она отправиться со мной и встретиться с остальными членами моей семьи. Но это не обычные обстоятельства. Не для Хейли, да и не для меня.

Лекси придумает какое-нибудь оправдание, почему сегодня меня нет дома, хотя я понимаю, что не могу вечно избегать родственников и вопросов, которые наверняка у них возникнут. Но я не хочу об этом думать. Не этим утром. Нет, если я могу проснуться, обнимая Хейли, то я это сделаю.

Я поглаживаю ее по плечу и целую в волосы, затем очень осторожно отстраняюсь от нее. В ванной я мысленно благодарю кузину за то, что она принесла еще кое-какие вещи вчера: в основном чистую одежду и зубную щетку. Я лезу в душ и вздрагиваю, когда сначала из крана льется холодная вода. Ну, зато проснусь как следует. Постепенно, однако, вода нагревается, поэтому я могу вымыться. Я быстро промываю волосы, и не проходит и пяти минут, как я хватаюсь за полотенце, чтобы вытереться. Лекси подумала об этом, но не оставила мне ни крема для бритья, ни бритвы, и я понимаю, почему. Одна мысль об этом вызывает у меня тошноту.

Вздохнув, я провожу пальцами по щетине на лице, а после одеваюсь. Вода капает с моих волос на белую футболку, но мне все равно.

Когда я возвращаюсь в комнату, Хейли все еще в постели. Она не шевелится, но уже не спит и потому замечает меня.

– Хэй, – улыбаюсь я и сажусь рядом с ней. – Доброе утро.

– Доброе, – бормочет она, озираясь по сторонам. – Который час?

Я смотрю на телефон.

– Чуть позже десяти, – убираю мобильник обратно и кладу руку на щеку Хейли. Я слегка поглаживаю ее кожу большим пальцем. У меня и раньше была потребность касаться Хейли? Или это мой новый бзик? Честно говоря, не знаю.