– Ну так что со стипендией? Не дали её тебе? – осведомился Анри.

– Не то чтобы не дали… Только оказалось, что это не стипендия, а освобождение от платы за учёбу! Они ошиблись, похоже.

– Ничего себе… – живо посочувствовал Анри. – А где ты живёшь?

– У одного француза, знакомого моего школьного учителя. Но нельзя же там обитать вечно! Думал, получу стипендию – найду жильё. Маман в Москве страдает – понимаешь, она хотела, чтобы я уехал во Францию. Чтобы в армию ненароком не забрали. А теперь переживает – зачем я вообще это затеял? Каждый день звоню ей, успокаиваю…

– Да, ситуация… – посочувствовал Анри. – А помнишь, как мы в Москве зажигали в общаге перед моим отъездом?

– Это когда Нина Поярчук танцевала на столе? Ну да, я вообще пожалел, что туда пошёл! – Боря очень хорошо помнил тот день и радовался, что их с этой шумихой не замели в полицию.

– Да ладно, классно было! Просто зашибись! Кстати, а Нина как поживает? Я всё ей хотел написать, но как-то… некорректно получилось. – Анри многозначительно ухмыльнулся, но наивный Боря не сразу понял почему. – Мы же тогда после этой вечеринки… В общем, я обещал позвонить, но потом передумал, – расплывчато пояснил Анри.

– Поярчук, кстати, тоже сюда приехала учиться, в Нантер, – без энтузиазма заметил Боря. Хоть бы не столкнуться с ней где-нибудь ненароком: провинциально-гламурная Нина всегда его раздражала.

– Вот как… Слушай, чувак… Я тут подумал… – Анри ловким жестом бросил пустую бутылку прямо в урну. – Я сам учусь в магистратуре Ля Гранд-Эколь. Кстати, живу с приятелем в collocation20. Не хочешь с нами?

– Collocation – снимаете квартиру вскладчину, так?

– Ну да. Дёшево выходит – по триста в месяц, половину ещё компенсирует государство.21

– И правда недорого. Но у меня сейчас триста евро всё равно нет! Жди ещё, когда дадут стипендию…

– А хочешь, поехали пока ко мне, потусим немного? – немедленно предложил Анри, по-видимому не намеренный ограничиваться газировкой: в Москве он, как казалось Боре, здорово пристрастился к недорогому крепкому алкоголю. – Это в двадцатом округе – далековато, конечно… Бельвиль, знаешь?

При этом слове Боря чуть не присвистнул. Во время прошлой стажировки он влюбился в этот необычный и разнообразный район, хотя его восторги разделили бы далеко не все: Бельвиль находился несколько на отшибе и считался небезопасным.

– Шутишь – да я всегда хотел там жить! Культовое место – бывший рабочий пригород, арт-тусовка, этнические уголки… Фантастический квартал, могу там гулять часами!

– Обалдеть, чувак, откуда ты всё знаешь? Ну поехали тогда, не будем тянуть время!

Приятели немедленно снялись с места и отравились к ближайшей станции метро, по дороге обсуждая Бельвиль, запахи парижской подземки и Нину Поярчук.

Милан – Париж, 2018

Пинакотека Амброзиана – небольшая художественная галерея при старинной библиотеке – всегда была излюбленным местом Санти-Дегренеля в Милане. Сравнительно слабый поток туристов, небольшая, но изысканная коллекция, изящные интерьеры – это чем-то напоминало камерную галерею Боргезе22 в Риме. Осмотрев все знакомые до мелочей шедевры, Рафаэль остановился у «Мадонны дель Падильоне» Боттичелли23. Это был их фирменный женский типаж…

На этот раз здесь была назначена встреча. Да, Валери должна появиться с минуты на минуту!

– Раф, я здесь!

Она уже стояла за его спиной, даже в помещении не снимая тёмных очков: внешне очень похожая на свою мать, Валери Обенкур, как и Марианна, отличалась многими странностями. Они с Рафаэлем не стали целовать друг друга в щёку, как принято у старых друзей, и ограничились лёгким кивком головы.

– Предлагаю перейти в библиотеку, – сказал он, заметив, что к ним приближается небольшая экскурсионная группа.

К счастью, в роскошной библиотеке Амброзиана они оказались почти одни – идеальное место для предстоящего разговора.

– Итак, у тебя всё получилось? – осведомился Рафаэль.

– Да, Дидье сделал так, как я просила… И материалов там больше чем достаточно. – Валери всё же сняла очки, и теперь Рафаэль видел, как она постарела и измучилась: по-видимому, всё это далось ей непросто.

Он не видел дочь своей прежней возлюбленной много лет – с тех пор, как она ещё была беспечной кареглазой студенткой, привыкшей к светскому круговороту в гостиной родителей. Впрочем, она всегда ему симпатизировала, и он это знал. Именно поэтому она позвонила ему около года назад, когда о медийном скандале вокруг семьи Обенкур ещё не было речи: у Валери возникли вполне обоснованные подозрения, что новый фаворит её матери месье Барнье стал зарываться… Что ж, Марианна нуждается в помощи, для Рафаэля это было очевидно!

– С тех пор как наши семейные дела стали всеобщим достоянием, я места себе не нахожу… Если бы Доминик дожил до этого… – еле слышно произнесла Валери.

Она обожала своего покойного отца, Доминика Обенкура, и даже после замужества продолжала носить его фамилию.

– Дорогая Валери, это рано или поздно забудется, уверяю тебя! Но ты всё абсолютно правильно сделала. Учитывая откровения мэтра Гарди, скандал всё равно разразился бы. Франсуа Барнье заслужил небольшую взбучку, назовём это так… Украсть несколько миллионов – это ещё туда-сюда; но вот завещание Марианны – нет, это уже никуда не годится! Неужели кто-то всерьёз поверит, что Марианна оставила ему все своё состояние? Записи, сделанные вашим верным поваром, будут очень кстати – и, думаю, ты найдёшь средства отблагодарить Дидье за рвение… О, я до сих пор вспоминаю его тюрбо24 c морскими гребешками!

Валери привычно поджала губы: она предпочла бы ни с кем не обсуждать свои проблемы, но Санти-Дегренель, хоть уже давно отдалился от Марианны, по-прежнему оставался частью их клана.

– Я пока ничего не сказала мужу, но… Раф, что теперь делать – я должна передать записи в полицию? Но ведь получается, что… Ведь они тайно записывали разговоры моей матери, её юриста, этого мерзавца Барнье… А я и так с ней почти на ножах, мы не виделись несколько лет… И всё из-за этого чёртового фотографа!

– У тебя есть выбор: ждать, пока правосудие сделает своё дело, или же действовать самой. А правосудие может заблуждаться – понимаешь, о чём я?

Валери прекрасно понимала. Да, ей придётся передать следователям ещё одну порцию грязной информации: необходимо нейтрализовать этого прожорливого типа… Нет, она не допустит, чтобы кто-то воспользовался слабостью её матери!

***

Солнце неприятно светило прямо в ухо, и сейчас Анастасья это ясно почувствовала – как будто дело было не в ноябре, а в разгар лета. На этот раз взамен изношенного старого кресла ей предложили новенькое, с претензией на эргономичность, но оно оказалось ещё хуже предыдущего: она безуспешно пыталась найти удобное положение, силясь сосредоточиться на вопросах психотерапевта.

– Простите, вы спрашивали о моём сне?

– Да, вы сказали, что на прошлой неделе плохо спали и видели неприятные сны. – Перед внимательно смотревшей на неё мадам Гросс лежал открытый блокнот. Неужели она собирается всё записывать? – Не волнуйтесь, я буду просто делать небольшие пометки, для себя – надеюсь, вы не возражаете? – осведомилась она.

Сны обрушивались на Анастасью каждую ночь: с тех пор как Рафаэль уехал в Милан, она постоянно просыпалась в три часа и больше не могла заснуть – электронный Толстой неизменно приходил на помощь… Анна и Вронский уже встретились на злополучном вокзале, и теперь Анастасью занимало одно: почему судьба вновь столкнула этих случайных людей – или же в этом не было ничего случайного? Как получилось, что умная, благополучная, добрая женщина, так любившая своего ребёнка, оказалась перед этой пучиной ада? Да, тогда существовали нелепые условности, нерасторжимость брака – наверное, кому-то теперь показалось бы странным даже читать об этом. А сейчас, наверное, уже сам брак стал условностью – во Франции уж точно!