Серега в ауте. Он даже рот чуть приоткрыл, во все глаза, смотря на подругу. Светка сердито бьет меня острым локотком в бок, заставляя отвлечься от именинницы. Торжествующая Алена подходит к Мальцеву, и аккуратненько, кончиками пальцев, поправляет ему отвисшую челюсть.

Шатенка сердито дергается, когда я, приобняв её за плечи, подтягиваю к себе.

— А ты все равно лучше и красивее, — шепчу в розовое ушко, и девушка успокаивается.

— Больше глаза на Аленку не пяль, иначе получишь, — шепчет Светка в ответ.

— Не буду, — покаянно обещаю шатенке.

Начинается вручение подарков. Девчонки мило щебечут между собой, вручают Алене полотенца, книги и другие безделушки, обмениваясь поцелуями. Мы берем презенты и цветы, и идем поздравлять именинницу. Меня удостаивают поцелуя в щечку и ослепительной улыбкой. А когда Сергей вручил рыжей английскую статуэтку, она счастливо взвизгнула, подпрыгнула, обняла застеснявшегося Мальцева и страстно поцеловала в губы. Серега первое мгновение растерялся, а потом сгреб девчонку в своих медвежьих объятьях и так ответил на поцелуй, что его пришлось совместными усилиями, с криками и смехом отрывать от раскрасневшейся Алены.

Играла музыка. Лирические песни гениальных «Песняров» сменялись печальными хитами Эдит Пиаф и задорными джазовыми мелодиями Эллы Фицджеральд.

Девчонки щебетали о чем-то своем. Серега пил со студентками вино, я обходился лимонадом, закусывал жареным куриным окорочком и салатиками, и отбивался от девчонок, жаждущих пообщаться со старым знакомым. Затем Светка их разогнала и потащила меня танцевать.

Мы медленно плыли на волнах бархатного баритона Луиса Армстронга

Рядом качались, обнявшись Сергей с Аленой, но мы не замечали никого вокруг. Всё окружающее пространство растворилось в карих глазах шатенки, и только проникновенный голос короля джаза звучал в сознании, наполняя душу теплом и нежностью.

Затем Луис замолкает, начинает играть новая мелодия, мы нехотя размыкаем объятья, но идиллию нарушает противный тонкий голос.

— Это что такое? — злобно орет толстая прыщавая деваха, стоящая на пороге. Рядом с ней с суровым лицом стоит тощая черноволосая подруга с длинным, как у Буратино, носом.

— И это советская молодежь! — продолжает орать толстая, — Что за идолопоклонство перед Западом? В нашем общежитии комсомолки слушают и танцуют под музыку капиталистов! Это возмутительно!

— Вот сука, — тихо шепчет Светка, — Это Таня Ильина. Комсорг моей группы. Редкая сволочь. Парни её десятой дорогой обходят, вот она и самоутверждается таким образом. А с ней, Инга Бойер — подружка и подхалимка.

— Чего орешь? — спокойно спрашиваю у полной, — Спокойно разговаривать, папа с мамой не научили?

— Ты кто такой вообще? — Ильина смотрит на меня бешеными глазами, — Посторонним здесь не место. Немедленно покинь общежитие!

— Никуда я не пойду, — отвечаю я, — Сейчас во всяком случае.

— Значит так, — заявляет толстая, — немедленно идем все вместе к коменданту. Там уже Добрынина находится. Будем с вами всеми разбираться.

— Кто такая Добрынина? — тихо спрашиваю у Светки.

— Секретарь комитета комсомола техникума, — отвечает она.

— Хорошо, — киваю я, — Сереж, останься пока здесь, а мы с девчонками пройдем, пообщаемся.

— Он здесь один не останется, — решительно заявляет комсорг, — слишком уголовная рожа. Ещё сопрёт чего-нибудь, а нам потом отвечай.

Останавливаю вспыхнувшего и желающего высказаться Сергея.

— Пусть тогда с ним Алена, Рая и Маша побудут, а мы с тобой пройдем.

Комсорг меряет меня неприязненным взглядом, несколько секунд молчит и соглашается.

— Хорошо, — цедит она сквозь зубы, и разворачивается к выходу.

— Серый собираешь всю зарубежную музыку, и грузишь в машину, систему и кассеты с Лещенко и Песнярами, можешь оставить пока, — тихо говорю Мальцеву.

Мальцев кивает.

Догоняю толстую, чернявую и девчонок.

Через пять минут, я со Светой, Ольга и Аня стоим перед пожилым усталым мужчиной и энергичной блондинистой девицей. Шнобатая Бойер к коменданту не зашла, осталась в коридоре.

— Вот полюбуйтесь Вячеслав Иванович и Алина Викторовна. Вы им ключи от зала доверили, чтобы день рождения по-человечески справили. А они там музыку американскую слушают, как у нас говорится, «сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь», — ябедничает толстая, — налицо моральное разложение комсомолок Анисимовой, Творогиной, Семеновой, Доценко и Ефимовой. Считаю, что такое поведение безответственно, и предлагаю исключить провинившихся из комсомола, — тараторит толстая, — а также поставить вопрос перед руководством техникума, об отчислении этих студенток из нашего учебного заведения, за пропаганду западной идеологии.

— А где остальные девушки? — спрашивает комендант.

— В зале ждут. Там ещё с ними такой здоровенный бандит остался. Смотрят, чтобы он ничего не украл, — информирует Ильина

Мужик ерзает на стуле и вздыхает. Неудобно ему. Похоже, человек нормальный, но связываться с толстой идиоткой, не желает.

— Что можете сказать в своё оправдание? — холодно смотрит на нас Добрынина.

Дергаю за запястье, приготовившуюся разразиться возмущенной речью Светку. В глазах Оли и Ани блестят слезы.

— Позвольте, я все расскажу и объясню, — обращаюсь к «Алине Викторовне».

— А кто ты такой? — интересуется главная комсомолка техникума.

— Я парень Светы.

— Хорошо, попробуй, — Добрынина с усмешкой смотрит на меня.

— Прежде всего, давайте разберемся по сути. Я вижу, у вас тут магнитофон кассетный лежит, — киваю на «Десну»

— Ну да, мы тезисы 18 съезда ВЛКСМ разбирали в кабинете у Вячеслава Ивановича, впрочем, не важно, — обрывает себя блондинка, — Что ты предлагаешь?

— Прежде чем делать далеко идущие и неверные выводы, предлагаю послушать песни, которые мы ставили, прямо здесь, а потом уже и решать, насколько они соответствуют обвинениям Ильиной, — смотрю на Доронину невинным взглядом, — у меня с собой как раз одна из кассет имеется. Слушаем?

— Давай, — с сомнением соглашается главная комсомолка, — ставь свои песни.

Достаю из кармана кассету, переданную мне накануне Серегой, вставляю в «Десну» и включаю магнитофон.

И через несколько секунд в кабинете звучит:

У коменданта изумленно поднимаются брови. Он гримасничает, стремясь не заржать, и поспешно закрывается книжкой. Секретарь комсомольской организации тоже с трудом удерживает губы, пытающиеся расползтись в безумной ухмылке. Из-под книги раздаются полузадушенные всхлипы, переходящие в звуки, похожие на рыдания. Плечи Вячеслава Ивановича трясутся как у припадочного.

Ничего не понимающая Ильина переводит растерянный взгляд с коменданта на свою начальницу.

А магнитофон продолжает греметь, воспроизводя бессмертные звуки левого гимна Серджио Ортеги:

— Достаточно, — секретарь комсомольской организации с безумным выражением лица, кусает губы, стремясь успокоиться.

— Там дальше «Белла, чао» и «Венсеремос» есть. Тоже можем послушать, — предлагаю я, невинно смотря на Добрынину.

— Выключай, — хрипит Алина Дмитриевна, прикрывая лицо ладонями, булькая, раскачиваясь и дергаясь.

Послушно отключаю магнитофон.

Минуту стоит тишина, а потом главная комсомолка техникума усилием воли душит подступающий смех и делает серьезную мордочку.