Что хочется ему ли, им ли сказать? Видели вы когда-нибудь этакого напористого ребёнка, упорно пытающегося, чтобы в игре за ним всегда последнее слово было? И вот подходит он к дядьке «нехорошему», который в воспитании не искушён, и считает, что нельзя уступать младенцу по младенчеству его. Полезнее будет для него выиграть в этой игре. И выигрывает. А дитя это упорное бодаться начинает. Истерит, слёзы-сопли, но он же прав! Он должен выиграть!
Так вот к чему пример этот? Когда-то Лесник учил нас по Истине сверяться! А-а-а-а! Чего это вы на дыбки встали? Мол, вы такие-сякие-мазаные, на Истину посягнули? Не самомнение ли это?
Не самомнение! Так вот, Лесник учил нас по Истине сверяться! А она равна Вечности и Бесконечности. Выскажи что-то, а потом это к Вечности приложи, и увидишь, что сказанное тобой в недостатке!
Смотрите ещё раз: Вечность плюс 100 – сколько будет? А вечность минус 100 – сколько получится? Ни убавить, ни прибавить. А потому «выше» Вечности – считай, Истины – не прыгнешь. Вот и выходит, что всякое высказывание недостаточно. Несходно! Потому «больше – меньше» неприменимо к Истине. И к Ладу тоже! А чувства, которые многие упорно называют нерусским словом «эмоции» (от латинского emoveo – потрясаю, волную), к Ладу ведь ведут! И потому они всегда в недостатке к Ладу. А в Ладе нет чувств, но любовь там! Приходится «утюгом проходить» по одному и тому же. Видимо, иначе никак. Кстати, эмоции в нашей традиции блазнями или манками звались. Что манит, то и волнует! А то, чем мы воспринимаем чувства, называется чувствованиями!
Избыток же – это выродство, как и недостаток. По отношению к Истине они равнозначно являются недостатком. Однажды мы поднимем разговор о мытях, или слабинах наших. Но пока что загодя скажем: и сильные наши стороны – наши недостатки, и слабые – тоже недостатки наши. Мыти, которые дураками-дундуками в мир глядят.
Всё ли было сказано, чтобы раскрыть представления Спаса о чувствах? Или нужно ещё «пройтись утюгом» по этому месту не раз, чтобы уж не осталось никаких складок? Пожалуй, что так. Жизнь тому учит! Сколько же мы видели сметливых и дошлых на своём пути, которые с полуслова всё без исключения схватывали! Только схватывали они что угодно, но совершенно не то, что имелось в виду. А потому пройдёмся по уже сказанному ещё раз. Может, что-то ещё выяснится.
Когда наши чувства возвращаются к нам, когда их приток равен оттоку, мы обретаем ровность. Эта ровность не некое совершенство и не некое состояние, где человек становится безучастным к окружающему, подобно «ленивому богу», покинувшему своё творение. Его продолжает волновать, но не то или это, а всё и вся. Уравновешенный в чувствах получает сомнительную выгоду. Он становится способным охватить соучастием и сопереживанием весь мир. И хотя он болеет за вся, при этом перестаёт метаться. Его душевный огонь не колышется туда-сюда, отчего начинает яростно разгораться. Только горение это не мета нирваны, неги, услады, блаженства или чего там ещё. И нет в нём исключительного блага, поднимающего горящего над всеми остальными. Коромысло чувств, их обоюдоострие говорит о том, что человек подошёл к вехе возвращения. Мир близок к тому, чтобы изгнать его. И это изгнание – его Голгофа, на которую он взойдёт ради мира, его изгнавшего. Потому коромысло чувств вряд ли в трезвом уме можно назвать благом, хотя оно и открывает человеку неведомые раньше возможности.
Из сказанного выше становится видно, что чувства наши рано или поздно должны обрести обоюдоострие. Сейчас же мы, как говорил наказитель, «отупевшие» в чувствах. Сдержанность чувств в угоду какой-либо цели или в угоду кому-то ещё приводит к скоплению их в теле. В укладе этот клубок нерастраченных чувств называли смаком. О нём мы ещё упомянем ниже. А невозврат чувств сказывается ли как-то в теле? Да, сказывается. Несмотря на то что чувства – руки души, они пронзают и тело. Смак можно описать как некое телесное напряжение, которое спустя время становится аглыдью (об этом мы тоже скажем ниже). Отупение в возвращающихся чувствах называли в традиции Спаса Хлябью. Что это значит и как выглядит хлябь? «Хлябь» – устаревшее слово, означающее неизмеримую глубину моря или неба, бездну. И вроде бы её нужно описывать как нечто противоположное смаку, но тут легко сорваться в образцы и соврать.
Больше всего «конкретики» в отношении таких образований, как хлябь и смак, требуют люди практичные. В основном это целители, которых волнует «методика» работы с ними. Как их убрать? Но не так всё однозначно с подобны ми образованиями. В чём же неоднозначность в частности с хлябью?
Как вы знаете, у каждого человека есть свои слабые места. Они всё время «зияют и кровоточат». Выражается эта «кровоточивость» тем, что это место всё время в хроническом недомогании. У кого-то это бронхи, у кого-то кожа, у кого-то глаза, сердце, печень, желудок, простата. И никакая терапия тут не помогает. Сквозит и сквозит сквозь них. Хляби для нас – этакие щели, сквозь которые утекает наша жизненная сила, а с ней и памерки частично. Человек мучается хлябью десятилетиями. Иногда «безобидно», иногда на этих местах возникают серьёзные заболевания. Хлябь бросается в глаза сразу же. Она как язва нерубцующаяся. А вот смак сложно вот так сразу отличить. Напряжение и есть напряжение. Как и другие содержания сознания, в теле отражающиеся. Пока не растеребишь, не поймёшь, что это такое. Смак ли, лярва, мирёк? Ниже мы затронем все эти образования.
Хлябь есть спутница страсти. Должно быть «коромысло», чтобы колесо катилось, поучали наставники в Спасе. А тут отток больше притока. Не Лад! Потому и кажется, что чувство в избытке. Страсть!
Как же лечить эту страсть? Как хлябь заткнуть? А заткнуть её невозможно! И лечить тут не тело надо, когда зудит и зудит в одном месте. В медицине это называют функциональными нарушениями. В узком смысле это расстройства, обычно психогенной природы, имитирующие неврологические или соматические заболевания, характер или выраженность которых, однако, не удаётся объяснить определёнными структурными или метаболическими изменениями в организме. Со временем они могут стать органическими изменениями. Но, так или иначе, все эти болячки не от нервов, как принято говорить, но от изъянов души. Душу же лечить можно. Можно и руки тут накладывать, давая душе утешение и надежду. Можно словом душу окатывать подобно морской волне, чтобы она сгладила свои острые края. Но это лишь часть! И никакой механики. То есть никаких алгоритмов, как, что, сколько, когда, чтобы не стать маши ной. Помните, мы говорили об этой опасности уподобиться машине и потерять душу? Тут уж точно никакого исцеления не будет! А что же остальное, если накладывание рук – лишь часть? Весь наш разговор тут об этом. И уж извините, если вы этого не заметили, если продолжаете настаивать на методике, то не стали ли вы машиной?
Чувства есть желания души. Она с их помощью прикасается к миру, посягает его. И от этих прикосновений душу выхолаживает, разжигает, трясёт, колыхает, возносит куда-то вверх, низвергает вниз. То есть чувство как орудие души старики разделяли на две стороны. Взять, например, чувство стыда. В нём есть цапка – это та часть чувства, которая прикасается к предмету ли, явлению ли. Она снаружи. Другая часть чувства касается души. Там коснулся – тут отразилось. Отражается по-разному. Когда мы испытываем стыд, то душу начинает выстуживать. Мёрзнет она и охлаждается. Ту часть чувства, которая воздействует на душу, называли казнью. Казнь – это со старославянского «распоряжение, наказание». Наказание как указ. «Каз» же есть некое роковое слово, или Горнее слово. Всё в этом мире имеет воздаяние. Посягнул я на что-то – получил воздаяние в виде казни. В стыде это выхолаживание души, в восторге – вознесение ввысь, в отчаянии – низвержение, в печали – жар, в любопытстве – тряска снизу вверх, в злости –тоже тряска, но сверху вниз, и т.д. Казнь и есть то, что мы привычно называем нерусским словом «эмоция».
Эмоция (от латинского emoveo – «потрясаю», «волную») – психический процесс средней продолжительности, отражающий субъективное оценочное отношение к существующим или возможным ситуациям и объективному миру. Такое определение эмоции даётся в науке. Но для нас главное тут другое. Перевод! Потрясаю, волную. По трясение и есть казнь, или наказ душе в соответствии с её Задумью. Вот эту казнь принимают чувствования души, приводя в силу ермаки то ли душевные, то ли наддушевные. Нам сложно сказать это. Ермаками называли малые жернова для ручных мельниц. Есть такие и над душой. Они вроде как орудия судилища души, которые мелют её в муку, или мельчайшее. И там, в мельчайшем, человек и встречается со Спасом. Он начинает ведать то, что мы называем Божьим замыслом. Недаром мýка и мукá суть одно. Испытывая мýку, мы превращаемся в мукý! Мукá же есть то самое МАЛАко, которое есть изначальное мироздание. Не говорили мы пока о МАЛАке? Ничего страшного! Речь о нём впереди.
