И, он подумал, но не произнес вслух: времена, когда мы рожали детей.

Теперь Эсме дрожала и несмотря на холод и сырость темного помещения на лбу у девушки проступил пот. Михай осторожно протянул руку, чтобы коснуться ее, и почувствовал тепло, исходящее от нее, еще до того, как его пальцы достигли прикоснулись к ее коже. Он знал, что происходит. Он проходил через это дюжину раз, но никогда не наблюдал за этим извне. Он думал, что наблюдать будет сложнее, чем проходить самому через боль.

Душа Эсме и анимус Королевы стали близнецами и переплетались друг с другом в течение четырнадцати лет, и теперь они будут разорваны на части. Как и рождение, появление Королевы случилось тогда, когда должно и его ничего не могло остановить. Он надеялся, что ему удастся больше рассказать своей Королеве об их истории. После все будет… сложнее. Она снова станет собой, намного сильнее его, и она увидит, что он сделал. Как он обманул ее и украл четырнадцать лет, держал все ее племя в плену цитры животных, в то время как глаза ее шпионов гнили в их серебряных веках, и ее цитадель пала под натиском чудовищем.

Чудовище взревело и со всей силы ударился о дверь, прервав раздумья Михая. Весь шпиль задрожал и Михай не смог сохранить спокойствия. Он испугался. Его сотканную из лоскутов душу передернуло от страха настоящего, но он любил даже страх, ибо до сих пор помнил то онемение пустоты. Если бы у него вновь был выбор душа или бессмертие, выбор был бы очевиден. Существовал только один способ, которым его раса могла слиться с человечеством — этот тайный путь, который он открыл.

Он надеялся рассказать Королеве больше до того, как ее анимус вылупится из души Эсме, — гораздо больше, — но сейчас было не время. Голубые глаза Эсме остекленели. Боль уже уносила ее прочь. Тем не менее, была одна вещь, которую Михай думал, что он мог сказать ей сейчас, которая могла бы помочь. Взяв Эсме за подбородок, он сказал:

— Мазишта, послушай меня. Твое настоящее имя, когда ты была человеком, было Мажарин. Золотая луна. Моя прекрасная Мажарин.

Глаза Эсме открылись и затрепетали, когда в ней развернулись бутоном воспоминания. С ее губ сорвалось рыдание. Чудовища завыли за дверью. И боль накрыла ее, как ночь.

Она давно забыла свое имя. Его забрали туманы.

Но ее звали Эсме. Она была девушкой с длинными‑предлинными рыжими‑прерыжими волосами. Ее мать заплела их в косу. Мальчик из цветочного магазина стоял позади нее и держал эту косу в руке. Ее мать отрезала косу и повесила на люстру.

Она была Королевой. Мазишта. Ее волосы были черными, служанки украшали их жемчугом и серебряными шпильками. Ее плоть была золотистой, как пустыня. Ее плоть была бледной, как крем. У нее были голубые глаза. Карие.

Она знала, каково это — держать глазные яблоки между пальцами. Бросать кошек зверям. Вырывать ребенка из рук матери. Поцеловать клыкастого охотника в снегу. У ее ног был склеп воспоминаний, уходящий глубоко в землю. Из него начали подниматься предметы на крыльях и клочьях тумана. Вещи, которые ужасали ее.

Мажарим.

Она забыла, как ее зовут.

Она попыталась удержать свой разум, подобно коридору с открытыми дверьми, ясным. Ей хотелось быть готовой сделать шаг, к тому, что может преподнести прошлое. Волки, звери, девочки‑матери, украденные мальчики.

Танцы на крыше, котомка с вишнями и кружевом, книги сказок с золотым тиснением.

И ее тело помнило то, чего не помнил разум. Всякий раз, когда она держала младенцев на сгибе руки, ее осаждали почти‑воспоминания, как светлячки, которые никогда не приближались достаточно близко, чтобы она могла за них ухватиться.

Мажарим. Она выхватила это имя из воздуха и держалась за него, когда боль опустилась, как барабаны и гром, и она почувствовала, что начинает разрываться на части. Она была девочкой, и она была Королевой, которая в туманном прошлом схватила луну с неба и выпила ее свет, чтобы никогда не умирать. И она не умирала.

Боль ослепила ее, превратив мир в водоворот зазубренных крыльев, бьющихся возле нее и рвущих ее плоть. Упав на колени, она вообразила, что находится в длинном коридоре, и хотя она не могла видеть или чувствовать двери, она пыталась держать их открытыми, чтобы боль нашла выход после того, как ее разорвет надвое. 

Михай держал голову Эсме в ладонях, когда та корчилась на полу Обители. Ее крики заставили даже чудовищ умолкнуть, но через мгновение они вновь завыли под дверью. Глаза Эсме были открыты, но Михай знал, что она ничего не видит, лишь тьму да разрозненные путанные воспоминания. Он держал ее голову в руках, а тело между коленями, чтобы она не навредила себе, пока ее била крупная дрожь.

Тело Королевы в нише по‑прежнему не шевелилось, но вот‑вот это должно произойти. Михай хотел верить, что его ожидание подходило к концу, но он не был дураком. Она может убить его за то, что он сделал, и он даже не винил бы ее. Это был бы красивый конец его долгой безумной жизни, и порой смерть казалась совсем неплохим вариантом, и даже немного приятным. Конечно, он надеялся на что‑то другое.

Он надеялся на это с того самого дня пятнадцать лет назад, когда поцеловал свою Королеву, и все наконец прояснилось.

Это была удача или судьба, что их пути вообще сошлись. Из всех мест, где могут прибывать два тела на Земле, все проспекты, шахты и поля сражений, они нашли друг друга на одной и той же пустынной снежной равнине в горах на рваном краю России.

Михай порой подавался в какие‑нибудь безлюдные места, когда ему нужно было убежать от выбранной им жизни, насыщенной палитрой чувств и танцами почти воспоминаний, открывающихся ему одним за другим. Он пожил в тринадцати человеческих телах и познал хатру с ними, и теперь частичка каждого из них стала и его частью, подобно крови в его венах. Он смеялся и плакал вместе с ними, помогал давать имена их детям, знал, о чем они мечтают, и помогал им это заполучить. И благодаря магии, что они сотворили с Язадом, они не провели свои долгие жизни в одиночестве. Их долголетие, скорее, было пропорционально распределено соразмерно с людьми, которых они по‑настоящему любили — к родственным душам, детям — лета подаренные каждому с тем, чтобы любимый супруг мог прожить как можно дольше рядом с ними, возможно не столько, как у Язада, но насыщеннее.

Михай собрал воедино из разрозненных кусочков что‑то вроде лоскутного полотна души, но по‑прежнему не знал кто он такой. Туман, обволакивающий воспоминания, уже истончился, был едва заметен, и за этим туманом всегда что‑то двигалось: то поманит, то отступит. Это изводило его, заставляя вглядываться, пытаться понять, что это.

Его потянуло к Кавказским горам, то ли по воле инстинкта, то ли неведомого импульса. И это оказалось невероятным совпадением, когда после нескольких дней тишины он услышал волчью песню и понял, что это Друджи. Они направлялись к нему. Он мог спрятаться, но не сделал этого. Он ждал, и вскоре из леса показались выпрыгивающие черные фигуры, а за ними скользили королевские сани, запряженные огромными козлами с рогами, похожими на мечи.

В мгновение ока они набросились на него. Волки рычали, огрызались. Королева взглянула на него и его душа дрогнула. Он не видел ее сотни лет, с тех пор, как покинул Герезаян. Ее красота оставила отпечаток в памяти, ее просто невозможно было забыть. Но когда он посмотрел на нее сейчас, проникновеннее, прежние воспоминания пробудились, которые спали, когда они виделись в Герезаяне.

Она встретилась с ним взглядом. Ее бледные глаза были полузакрыты и выражали безразличие. Волкам она сказала:

— Охотники, разве не признаете родню? — и те отступили, но рычать не перестали. Она не отрывала взгляда от лица Михая. — Не наш ли это наециш‑кузен из высокого Герезаяна? То, что без вести пропал?

Михай напрягся. Наециш. Это был никто. Ничто. Так Друджи называли изгнанников. Ни для кого не секрет, что изгнанников убивали. Два самых крупных волка — Ерезав и Исвант — рычали и пускали слюни, всем своим видом демонстрируя, что будут рады вцепиться Михаю в горло и разорвать на части. Он перевел взгляд на Королеву. Ее холодность и отстраненность давала понять, что она не собиралась его спасать. Он не мог прошептать заклинание и превратиться в сокола, чтобы улететь, это означало бы, что ему придется вечно носить эти перья, ведь некому было бы прошептать нужные слова, чтобы он принял облик человека. Он мог был начертить окно в воздухе и сбежать через него, но они последуют за ним. Королева была гораздо могущественнее него; она могла бы даже внушить ему, что он мертв, если бы захотела, и он бы умер.