Прошло уже шесть месяцев, как я здесь. Шарло оказался прав: в день своего торжества я выиграл первую битву против соблазна совершить дурное дело. С тех пор как я бежал с каторги, меня все дальше и дальше относило от сточной канавы. Благодаря друзьям я одержал крупную победу над самим собой: начисто отказался от мысли прибрать к рукам миллион долларов. Что же я получил взамен? Ясно одно: впредь будет весьма непросто подбить меня на подобный поступок. А отвергнув такую добычу – целое состояние! – я уже не смогу с легкостью переменить установившийся образ мыслей. Правда, где-то в глубине души я был не совсем в ладах с самим собой. Деньги нужно добывать другим путем. Только не воровством! Для поездки в Париж, чтобы свести счеты, требовалась все-таки порядочная сумма. Много-много денег!

Бум-бом, бум-бом, бум-бом! Насосы беспрерывно откачивали воду, просачивающуюся в штольни. Жара стояла несусветная. Просто небывалая. Восемь часов ежедневно я проводил под землей. Теперь я работал с четырех утра до полудня. Сегодня после работы мне предстояло съездить к Марии в Кальяо. Пиколино жил там уже целый месяц. Так было удобнее для врача. Он навещал его каждый день. Пиколино обеспечивали хороший уход: Мария и сестры старались изо всех сил. Надо было повидаться с приятелем, да и к Марии тоже тянуло. Мы с ней не виделись уже неделю. Я чувствовал потребность в ее близости и морально, и физически. На попутном грузовике я добрался до Кальяо.

Шел проливной дождь, когда я ступил на крыльцо дома. Был час дня. Все, кроме Марии, сидели за столом. Она встретила меня у двери:

– Почему ты так долго не приезжал? Целую неделю! Промок до нитки! Ну, иди переоденься сначала.

Она увела меня в комнату, раздела и вытерла насухо большим полотенцем.

– Ложись в кровать, – потребовала она.

Мы предавались любви, нисколько не заботясь о том, что за дверью, в другой комнате, нас с нетерпением ждали остальные. Заснули как убитые. И только ближе к вечеру нас осторожно разбудила Эсмеральда, зеленоглазая сестра Марии.

Ужинали всей семьей. Хосе-пират предложил прогуляться.

– Энрике, ты писал начальнику, чтобы он запросил Каракас об отмене ограничения в перемещении для тебя?

– Да, Хосе.

– Пришел ответ из Каракаса.

– Положительный или отрицательный?

– Положительный. Ограничение снято.

– Мария знает?

– Да.

– Что она говорит?

– Что ты твердишь ей все время, будто не можешь оставаться в Кальяо. Когда намерен отчаливать? – поинтересовался Хосе после минутного молчания.

Хоть я и обалдел от этой новости, но тут же без лишних раздумий ответил:

– Завтра. Шофер, который меня подкинул сюда, сказал, что завтра он едет в Сьюдад-Боливар.

Хосе опустил голову.

– Amigo mio,[13] я тебя обидел?

– Нет, Энрике. Ты же всегда говорил, что не останешься здесь, но бедная Мария! И горе мне!

– Пойду поговорю с шофером, если разыщу.

Водителя я нашел. Договорились, что отъезжаем завтра в девять. Поскольку у него уже был один пассажир, Пиколино должен был ехать в кабине, а я – в кузове на пустых бочках. Я побежал к начальнику, и он вручил мне документы. По-человечески дал несколько добрых советов и пожелал удачи. Потом я обежал всех, кого знал в Кальяо и кто не отказал мне в дружеской поддержке и помощи.

После этого помчался в Караталь забрать кое-какие вещи. На прощание мы обнялись с Шарло. Оба были взволнованы, Кончита плакала. Я поблагодарил их за гостеприимство.

– Пустяки, друг. Ты бы сделал для меня то же самое. Удачи тебе! Если будешь в Париже, передавай от меня привет Монмартру.

– Я напишу.

Симон, Александр, Марсель, Андре – все пришли попрощаться. Я полетел обратно в Кальяо. Шахтеры, искатели алмазов и золота – мои товарищи по работе, все они, мужчины и женщины, нашли для меня сердечные слова. Все желали мне удачи. Я был очень растроган и еще раз убедился: обзаведись я домом и хозяйством с Марией, так же как Шарло и другие, мне никогда было бы не вырваться из этого рая.

Самым тягостным было расставание с Марией.

Наша последняя ночь любви, со слезами на глазах, превратилась в ни с чем не сравнимый накал страстей и буйство ласк, рвавших душу на части. Разыгралась целая драма, когда я дал понять Марии, что не следует надеяться на мое возвращение. Кто знает, какая участь меня постигнет, если я осуществлю задуманное?

Я проснулся, потревоженный лучом солнца. На часах было уже восемь утра. Оставаться в комнате было невмоготу. Даже на минуту, чтобы выпить чашечку кофе. Это выше моих сил. Пиколино, весь в слезах, сидел на стуле. Эсмеральда одела его и ушла. Я поискал глазами сестер Марии и не нашел: они попрятались, чтобы не видеть нашего отъезда. Только Хосе стоял на ступеньке перед открытой дверью. Мы обнялись по-венесуэльски (две наши руки сцеплены в один кулак, свободными обнимаем друг друга за плечи). Он был взволнован не меньше моего. Я просто онемел, а он сказал мне единственную фразу:

– Не забывай нас. Мы тебя никогда не забудем. Прощай! Храни тебя Господь!

Пиколино держал узелок, в котором были аккуратно уложены его чистые вещи. Бедняга заливался слезами. Мимикой и гортанными звуками он изо всех сил пытался выразить свое горе и свою благодарность, хотя на это не хватило бы и тысячи слов. Я взял его под руку и повел за собой.

Каждый со своим багажом, мы подошли к дому шофера. Приготовились к дальней дороге в большой город! Вот тебе раз – выяснилось, что машина сломалась. В тот день отъезд отменялся. Надо было ждать, пока заменят карбюратор. Делать было нечего, и мы вернулись к Марии. Можете себе представить, что за крик поднялся, когда они увидели, что мы идем назад.

– Слава богу, Энрике, что машина сломалась! Оставь Пиколино здесь, а сам прогуляйся по деревне, пока я готовлю обед… Странно, – добавила Мария, – но, может быть, Каракас не для тебя.

Я вышел на улицу и задумался над последними словами Марии. Мне было тревожно. Каракас – крупный колониальный город. Я незнаком с ним, но знаю понаслышке. Он привлекает меня, это верно. Но чем я буду заниматься, когда попаду туда? Как буду жить?

Заложив руки за спину, я медленно шел по направлению к площади. Солнце стояло в зените и пекло нестерпимо. Я укрылся под деревом с широкими листьями. В тени стояли два мула, привязанные к дереву. Какой-то старик укладывал на них груз: сито для промывки алмазов и лоток для золотоносного песка, очень похожий на китайскую шляпу. Разглядывая эти новые, необычные для меня вещи, я продолжал размышлять. Перед глазами разворачивалась библейская картина тихой и мирной жизни, с отблесками и отзвуками самой природы, спокойного и патриархального бытия. А что в этот миг творилось в Каракасе, шумной и многолюдной столице, которая так влекла меня? Все, что я слышал о ней, немедленно превратилось в реальные образы. Четырнадцать лет я не видел большого города! Надо ехать, и как можно скорее. Теперь я мог делать все, что захочу.

Черт возьми, да ведь это пели по-французски! Старикан-коротышка. Я прислушался:

Я был потрясен. Он исполнял песню медленно, как реквием. И «тра-ля-ля» с веселой иронией, и «виват закон», над которым зубоскалят парижские пригороды, звучали совершенно правдиво. Но чтобы до конца прочувствовать всю иронию, надо было самому побывать на каторге.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.