Литмир - Электронная Библиотека

Лакшми – дочь буддистов, давно укативших в Мадрас и практически пропавших без вести. Она очень маленького роста, чуть выше полутора метров. На фоне рослой Женьки и не менее рослой Мадо, конечно, теряется. Со школьных лет все зовут ее Точкой Джи за миниатюрность, граничащую с полным отсутствием. Лакшми своя в доску, беззлобная и совершенно не умеет обижаться. Насмешки Мадо скребут Женьке по уху, но вступиться она не решается. Перечить Мадо можно только с позиции цинизма, а вступиться за кого-то – это рыцарские сопли.

Euguar: Спасибо, ты подняла мою самооценку, как подумаю, что есть вещи до которых я не опущусь…

MAD MADO: Про секс ради карьеры?

Euguar: Про твои вонючие ботинки, которые я никогда не буду целовать. Кто хоть она, твоя радио-фея?

MAD MADO: Опередить меня хочешь?

Euguar: Больно надо.

MAD MADO: Не скажу. Просто она многое решает.

Euguar: И кем будешь?

MAD MADO: Если она будет довольна, директором по PR. Так что им и буду – она же будет довольна!

Euguar: А если не так довольна – я табуретку-то тебе принесу.

MAD MADO: Зачем?

Euguar: Как зачем… и веревку. А мыло какое предпочитаешь, может, жидкое лучше?

MAD MADO: Дошутишься…

Euguar: Я после стоматолога, если жива буду, заеду в Икею. Подойдет тебе Икея для ритуала самоповешения или в музее украсть? За удовольствие увидеть тебя качающейся на люстре я пойду на преступление.

MAD MADO: А казалось бы, такая дальновидная женщина!

Euguar: ты о чем?

(Ей почему-то сделалось не по себе).

MAD MADO: Ни о чем Увидишь. Если я ее ни с кем не путаю, она безумно хороша в постели. И безумна к тому же. Я про твою стоматологиню… Может всё-таки одолжишь мне денег? Я тебе еще кое-что про нее расскажу.

Euguar: Абонент недоступен. Извини, мне надо работать. Пока!

MAD MADO: Бай, привет малышке Лу.

«Передам», – подумала Женька и вышла из чата. В легком недоумении она откинулась в кресле и думала о Мадо. Переспать с ней было бы интересно, не небезопасно. Неизвестно, какие заразы носит в себе человек, Южный Полюс которого – касса оплаты натурой. Завтра она пойдет на «переговоры» и уже скоро станет далеко не последним человеком на «3FM», уж директором по PR вряд ли, но теплое место ей обеспечено, потом переспит с кем-то еще и или взлетит еще на одну жердочку, или просчитается – и кубарем вниз. Такое не раз случалось, но отряхнувшись, она снова ползет вверх. Удивительная жажда жизни. Рано или поздно ей всё удастся – таким удается. Женька гадала, почему? Ни способностями, ни внешними данными Мадо не выделяется. Ничем, кроме неистребимого стремления урвать кусок посочнее. Ее мир – мир ценников и планок. Высоты, глубины, скорости. Мир барьеров, взять которые стоит любой ценой. Она не боится унизить и унизиться. Продать и продаться. Женьке хотелось думать, что всё-таки есть вещи, на которые Мадо не пойдет. Опыт утверждал обратное. Женька не раз видела, как нравственность подруги не выдерживала испытания даже сиюминутным соблазном. Женька гнала эти мысли. «Ну чем таким я могу быть полезна Мадо? Да ничем! Денег я не дам, протекции не обещаю, пожить у себя не зову и не предлагаю никакой помощи. Я неуязвима для этой изобретательной стервы. И зачем глубоко копаться?»

Женька и в своей моральной чистоте не уверена, что ж тут требовать от других. Вон Лакшми, хорошая, всегда готова помочь, всегда в приподнятом настроении – но до появления Мадо Женька и не замечала, как с ней скучно. А ведь и правда скучно. С Лакшми никогда не выкинут из «Вивалави» среди ночи по многочисленным просьбам постоянных посетительниц, с Лакшми никогда не попробуешь вещества, о которых еще даже толком ничего не известно. С Лакшми даже перчёных сплетен не узнаешь. С ней только и можно, что надежно дружить и полагаться на ее дружеское плечо. И вовремя подставлять свое. Всё. Это неплохо, но хочется же и праздника. «С другой стороны, – подумала Женька, – нельзя отрицать этическое несовершенство наших отношений. Мадо всячески притесняет Лакшми, а я молчу, словно так и должно быть. А что делать! – оправдывалась она, – Лакшми совершенно не вписалась. Она не от мира сего. Глупенькая, блаженная…» Что-то в этом оправдании было столь нечестным, что Женька предпочла оборвать внутренний диалог. Слышать доводы разума об интересах Мадо и бескорыстии Лакшми совершенно не хотелось.

Такие споры Женька вела регулярно, особенно в дороге и перед сном, но мало в них преуспевала. Поиск истины сводился к тому, что та в конце лабиринта оказывалась иной, чем хотелось. Лабиринт кончался, а истина лежала в его тупике всё та же – Лакшми не воткнет нож в спину, а Мадо – всегда рада.

Но признавая все достоинства Лакшми, Женька раз за разом относила ее к области скучного, к рукоделию, энциклопедиям, фольклору и фрешу из сельдерея. Кроме того, что-то нашептывало ей, что, невзирая на крайнюю доброту и нетребовательность, Лакшми не лишена самолюбия, а даже наоборот, уважает ближнего именно из уважения к себе, и скоро, совсем скоро ей эта роль надоест. Тогда Женька окажется в весьма незавидном положении, в распоряжении Мадо без тыла за спиной. Трудность заключалась еще и в том, что обилие знакомых, с кем провести вечер, съездить на пляж или сгонять на очередную премьеру усыпляло бдительность: казалось, всегда рядом друзья. Между тем, дружба складывалась только с непритязательной, по-щенячьи безобидной и преданной Лакшми, ну еще с эмо-Эйми. А хотелось – с ураганной Мадо, с ее спонтанными шопингами на последние деньги или за чужой счет. С ее нюхом на бесплатные способы получить платное. С ее кругом знакомств, от которого за версту разит большим пороком и мелкими грешками. Общение с Мадо попахивало сексуальной борьбой, борьбы, собственно, не было, но душок… Мадо хотела полностью владеть разумом и кошельком Женьки – та хотела владеть ее сердцем. Было ли у Мадо вообще сердце, Женька поручиться не могла, но хотелось быть в нем так же надежно, как в сердце Лакшми. Лакшми за это ничего не требовала, Мадо требовала всего, сразу и, в принципе, ни за что. И потому отказать ей было невозможно.

Ночь прошла весело, на чьем-то дне рождения сначала в баре «Саарейн», потом несколько девчонок просто гуляли по Йордану, болтали и смеялись. В голове шумел алкоголь. Сколько именно исполнилось имениннице, Женька не запомнила, но определенно с кем-то целовалась. Это она, правда, тоже помнила смутно. Затем, не дожидаясь рассвета, ушла домой, чтобы выспаться, насколько возможно, и выехать на казнь к зубной фее.

***

Проснувшись, она с удовлетворением отметила, что за окном не слишком солнечно. Собирался дождь. Она распахнула окно и высунулась наружу. Улица была пока еще свежа, город просыпался и колесил на работу. Машины, велосипеды, мопеды. Женька решила пройтись пешком. Велосипед после пьяной ночи хорошей идеей не казался.

На улице ее встретил долгожданный дождик и проводил до самого крыльца клиники. Спать хотелось невыносимо. Даже после душа в носу стоял запах сигаретного дыма. Чего бы ни касались ладони, ощущения явно лгали. «Надо спать, красота и здоровье – в регулярном сне! Надо ложиться вовремя! Сегодня же и начну», – она знала, что не начнет.

Не верилось, что в такой день кто-то кроме нее может находиться в этом гулком помещении с отталкивающим светлым пластиком повсюду, однако люди были – и куда бодрее нее.

«Что они тут делают, ведь они совершенно здоровы! Что тут делаю я, ведь мои зубы в порядке! Мне нужен невропатолог, возможно, психотерапевт. Даже нарколог. Но что я делаю у стоматолога!»

Прием, однако, прошел без потрясений. Кроме разве, момента, когда доктор весьма бесцеремонно положила ей ладонь на коленку, объясняя, что будет делать с зубом. Оказалось, на семерке кариес, небольшой, но многообещающий! Как романтично, не правда ли. От этой ладони Женьку нисколько не прошибло током, не накрыло оргазмом, даже мурашки не побежали. Просто сразу захотелось остаться тут жить. Спать в этом кресле, смотреть на всё белое, листать чужие медицинские карты, знать, как называется каждый аппарат и кто его производитель, а главное, приходить с ней и уходить с ней, дышать ее туалетной водой, чуть древесной, чуть цитрусовой… И пусть касается железяками губ, залезает прохладным латексным пальцем в рот, пусть будет рядом и думает о ней, заботится, трогает ее уверенными руками. Неужели и она спала с Мадо? Мадо же воплощенная грязь… Тут всё белое, и доктор сама излучает стерилизующие лучи, как возможно, что эти чистые пальцы бывали черт знает где без перчаток, а у нее во рту – только в них? Захотелось разыскать в этих глазах хоть кроху искренней симпатии, внимания не профессионального, живого… Ведь не могла же она с Мадо без симпатии. Хотелось и себе ее тоже. Привыкать понемногу к сатанинским глазам. Ну не такие и сатанинские. Просто странные. Даже приятной такой оригинальности… Она как-то ближе всех прочих, к другим уже не хочется, хочется остаться. «Какая-то своя», – другого определения в Женькину голову не приходило.

11
{"b":"730822","o":1}