– Я тут к чему?

– Ни к чему, наверное.

– Наверное?

– Точно ни к чему. Но, Олеж, мы же люди свои. Разве нет?

– Мы тут все свои. – Он жестом показал на компанию за первым столом.

– Видишь. А она чужая. У девицы проблемы. Толчется тут, прячется от кого-то, не иначе. Вдруг найдут.

– Кто?

Зоя поставила второй кофе, легла грудью на стойку, дав этим понять Кобзарю – нужно наклониться ближе.

– Не знаю. Не мое дело. И не хочу, чтобы дело стало моим. Глаз у меня наметанный. С девкой что-то не так. Глядишь, завалится сюда какое-то одоробло. Начнут разборки, выяснять, кто кому чего должен. Убегает она от кого-то, разве не видишь?

– Перекинулся с ней парой слов на улице. Испуганной не выглядит. Немного наглой – есть такое.

– А наглость – она от страха! – Зоя перешла на громкий шепот. – Голос у нее дрожит. Олеж, я тут работаю скоро десять лет. До того – в другом месте. Но точно таком, если понимаешь, о чем я. Знаешь, сколько мне лет?

– Я не сватаюсь.

– У меня муж, зять и внуки, – прошипела она. – Слушай, я то и делаю, что разливаю водку людям. Не наливаю, именно разливаю, вот в такую тару. – Она с заметным отвращением кивнула на горку пластика. – Книжек не читаю, в газеты разве что-то заверну. Зато те, кто приходит ко мне, как книга открытая. Пусть впервые вижу того, кому лью, и никогда не увижу больше.

– К чему это все? – Кобзарь говорил, прикипев взглядом к девушке, которая и дальше старательно делала вид, что никого не замечает и ко всему равнодушна.

– К тому. Люди, Олеж, в таких местах пьют только по двум причинам: радость или горе. Даже они, – кивок в сторону постоянной группы, – никогда не просто так. У каждого чаще беда, чем счастье. Они не могут сидеть с горем сами, каждый со своим. Потому и держатся тут, что никто ни у кого ни о чем не спрашивает.

– Ты психолог, Зоя. Не знал.

– Теперь будешь знать. Говорю же: водку разливаю. У меня те психологи, из дорогущих больниц, могут поучиться. Курсы открою, еще и бесплатные. – И опять без перехода: – Случилось у девушки что-то.

– Пришла и водки заказала?

– Чаю. Вид, будто ее избили. Или гнались за ней.

– По глазам прочитала, что у нее проблемы?

– Это тоже. Но про трудности сама мне намекнула.

– То есть?

Зоя подалась вперед, выпрямилась.

– Спросила, тут ли стоянка такси. Я ей: собираются таксисты, правда. Дальше она – знаю ли я кого-то из таксистов лично. Я такая: всех знаю. Ну, тогда она – кто из них надежный, как я думаю.

Теперь девушка смотрела прямо перед собой. Кобзарь дернул головой, отворачиваясь и отводя взгляд. Так делают все, кого застали за чем-то непристойным, преимущественно за подглядыванием.

– Что значит «надежный»?

– Спросила. Ее нужно вывезти отсюда.

– Пусть платит – кто угодно повезет. И куда угодно.

– То же самое объяснила. Она не сядет к тому, кому не поверит на сто процентов. И тут же попросила чаю, картошку с котлетой. Потом еще чаю, потом кофе. Я не выгоню, пока заказывают.

– Чего ждет?

– Пойди спроси. И слушай, Олеж, – буфетчица снова наклонилась ближе, – раз мы уже «при чем», окажи услугу. Мы же все свои. Забери девчонку. Чем дольше торчит здесь, тем меньше все это меня греет. Ты же надежный?

– Не знаю, такой ли, как нужно.

– Такой, такой. Поверь мне.

За два кофе Зоя ничего не взяла.

Качнула головой, когда Кобзарь полез за деньгами.

– Можно?

– Нет.

Олег сел напротив незнакомки спиной ко входу. Поставил перед ней стаканчик, содержимое которого уже успело остыть. Девушка к нему не прикоснулась. Олег глотком опустошил свой, положил на стол руки, переплетя пальцы.

– Мне тетя Зоя тут кое-что рассказала.

– Ничего так у тебя тетка.

– Вот так, на «ты» сразу?

– Почему сразу? Знакомы уже.

Кобзарь физически ощутил ее напряжение, в глазах прочитал плохо скрываемый испуг. Тут, пусть даже при тусклом свете, он мог лучше рассмотреть ее и заметить скрытое мартовской темнотой.

Глаза бывший опер назвал бы особой приметой: не только большие, но и глубокие. Редкий зеленый цвет делал ее похожей на кошку, растрепанные волосы – на кошку дикую, уличную. Руки с длинными тонкими пальцами тоже знавали лучшие времена, маникюр испорченный, но был. Вблизи увидел тонкие, немного обветренные губы, аккуратный прямой носик, дешевые сережки в мочках ушей.

Кожанка.

Длинный вязаный свитер.

Джинсы.

Сапожки на низком каблуке.

И снова этот взгляд затравленного животного.

– Не совсем знакомы. Я Олег.

– А по отчеству?

– Сама же тыкнула. Разве отца поминают тому, с кем так резко стали запанибрата?

– Учитываю разницу в возрасте.

– Не грызись. Не в твоем положении.

– Какое оно у меня?

Расплетя пальцы, Олег протянул руку. Девушка дернула свою, однако не забрала, разрешила накрыть грубой широкой ладонью.

– Смотри сюда, – заговорил Кобзарь. – Ты искала того, кто заберет тебя отсюда. Почему именно отсюда? Почему тебя нужно вывезти? Куда? Ты не хочешь ехать с первым попавшимся…

– Нельзя заходить в лифт с тем, кого не знаешь. Девушке опасно садиться в машину к чужому мужчине. Элементарные правила безопасности, в Интернете прежде всего выпадают при запросе. Или на бесплатных курсах самообороны для женщин расскажут.

– Голову морочить не нужно. Я себя назвал. Ты кто?

– Зови меня Мэри, – услышал он после короткой паузы.

– Кличка?

– Почему? Я не блатная. Ты же хочешь меня как-то звать, Олег.

– Мэри – по паспорту?

Девушка легонько высвободила руку.

– Марией родители назвали. Машкой. Марусей. Скажи, Мэри лучше звучит?

– Пусть так, – кивнул Кобзарь. – Уже что-то проясняется. С родителями живешь?

– Это важно? Я совершеннолетняя, между прочим.

– Вижу.

На вид он давал ей не более двадцати четырех. Но при этом мысленно отметил: жизнь успела ее заметно побить. Так что реально Мэри могла быть лет на пять моложе. И если напуганной девушке меньше двадцати, она слоняется по киевской околице. Которая еще и недалеко от Окружной дороги.

Просит помощи у незнакомцев.

Интересно.

На Окружной и вокруг нее тусуются проститутки.

Уличные.

Отчаянные попытки сбежать от сутенеров – не такая уж редкость. Кобзарь за годы работы в розыске в совершенстве изучил свой район. Часто выезжал на место, где находили изувеченное тело очередной проститутки, преимущественно совсем юной. Так наказывали за намерение резко уйти из профессии, которую выбирают, живя иллюзиями о красивой обеспеченной жизни. Постоянные клиенты, выезды на элитные загородные базы, перспектива пойти к кому-то на содержание… Волшебных сказок не получалось, после первого изнасилования в ответ на «нет» относительно группового секса наступало прозрение – вместе с безысходностью.

– Ты на мента похож, – сказала вдруг Мэри.

– Многих знаешь?

– Или на бандита. – Она будто не слышала. – Те же яйца, только в профиль.

– Грубишь. Резкая очень.

– Заметил? У нас иначе никак. Не выжить, все жестко.

– У вас – это где, извините?

– На Донбассе.

Кобзарь повел плечами:

– Так.

Других слов сейчас не нашел.

– Что – так?

– Ничего. Вспомнил, где сталкивался с таким восприятием мира раньше. Защищаешься и нападаешь одновременно. Не разберешь, что, когда и к чему.

– Но ты не из наших.

– Был там.

– Где?

Это уже напоминало допрос. Олег не заметил, как начал терять инициативу вместе с контролем над ситуацией. Сейчас его вела на своей волне девчонка, которая искала помощи и боялась поверить не тому. Причастность к проституции все равно отбрасывать не стоило, но Кобзарь уже не был так уверен в правильности догадки.

– Район Гранитного, если тебе это о чем-то говорит.

– Почему же, говорит. Там война. Ты воевал. Доброволец или вооруженные силы?