Вэн был сенатором. Сенатор Вудворд, тот самый, что с самого начала, даже ещё до начала, стоял за Пэттена горой. Я складировал эти сведения в голове. Утром надо будет позвонить Рэю Торнтону и доложиться. Он требует, чтобы я отчитывался через день. Рэй уже знал о том, что я опознал Пэттена и геройски спас его. Теперь я был приманкой, нянькой и соглядатаем.
Я ломал голову над вопросом, достаточно ли хорошо изучил Пэттена, чтобы за следующей шахматной партией спросить его, чем он намерен заняться после того, как Верховный суд вынесет свое решение, когда удочка вдруг вырвалась у меня из рук и ударилась о борт лодки. Я услышал треск катушки и успел ухватиться за пробковую рукоять, прежде чем спиннинг вывалился за борт. Брызги воды полетели от натянувшейся лесы. Чертова рыбина, нашла время клюнуть! - подумал я. Катушка вертелась так быстро, что её белая ручка превратилась в размытую окружность, похожую на вихрь. Я знал по опыту, что сейчас лучше стравить лесу, и наблюдал, как вилка катушки шарахается из стороны в сторону. Я попытался легонько дотронуться до лесы большим пальцем, но только обжег его. Сердечник катушки быстро обнажился, а короткий спиннинг не отличался гибкостью, и мне пришлось вцепиться в него изо всех сил.
Но вот натяжение начало ослабевать. Рыбина не собиралась отплывать ещё дальше. А может, она развернулась и вознамерилась таранить меня? Господи, надеюсь, она не настолько громадна. Не успев опомниться, я принялся выбирать слабину. Каждое мгновение рыбина могла развернуться и снова пуститься наутек, и теперь я был к этому готов. Схватив фалинь, я запихнул его конец в катушку, чтобы защитить большой палец, когда она опять начнет крутиться. Я чувствовал, что рыбина где-то поблизости, и надеялся, что она не заберется под днище лодки. Дай этой твари волю, и она опутает меня лесой как кулек с рождественским подарком.
Намотав на катушку примерно три четверти лесы, я почувствовал, что рыбина предпринимает новую попытку уйти. Это было похоже на перетягивание каната. В кино такие сцены заканчиваются тем, что рыбина непременно попадает в садок, но у меня его не было. Леса натянулась как струна и уходила в воду под острым углом. Потом то ли я, то ли мой большой палец вспомнил, что сбоку катушки есть храповик, который облегчает выбирание лесы. Вскоре к топоту моих ног по раскаленному днищу лодки прибавился и приятный скрежет храпового механизма. На сей раз рыбине не удалось отойти далеко, и я опять принялся крутить катушку. Занятная выдалась рыбалка. .кое-что было мне в новинку, но руки мои, похоже, знали, что делать. Думать не приходилось вовсе. Достаточно было просто спокойно выжидать и не торопить событий. Никуда эта рыбина не денется. Я чувствовал ее: когда крючок просто за что-то зацепился, ощущения совсем другие, а нынешнее подобно электрическому разряду. Это тебе не бедных червяков топить.
Когда, наконец, я увидел свою добычу, то почти пожалел, что выловил её. Рыбина была длинная и толстая, как пирамида консервных банок в универсаме. Спиннинг мой был слишком короток, и мне не удалось не пустить рыбину под днище лодки. Но и рыбина не сумела пустить в ход этот козырь. Я видел её тень, она была все ближе и ближе к поверхности воды. В этот миг я растерялся, не зная, что делать дальше. Без сачка было не обойтись, но где его взять? Придется воспользоваться рубахой. Я намотал её на руку, и когда темно-серая морда рыбины показалась из воды, схватил свою добычу. Рыбина малость побила хвостом, но в конце концов сдалась и присоединилась ко мне на дне лодки.
Я упал навзничь и попытался перевести дух; рыбина (кажется, это была озерная форель, хотя с точностью утверждать не берусь) билась рядом. Я огрел её по голове маленьким ведерком, и она затихла. Зеленовато-бурая чешуя была испещрена светлыми пятнами. Протянув лесу сквозь жабры, я крепко привязал свою добычу к скамейке и бросил обратно в воду. Пройдя с полмили на север вдоль берега, я наклонил мотор. Теперь мне было видно почти все пространство длинного озера за двумя островами. Две гагарки завели было свою серенаду, но быстро умолкли. То ли были не в голосе, то ли всему виной кислотные дожди. Я дошел до середины озера, повернул к берегу и уставился на медленно приближавшуюся усадьбу.
На причале никого не было. Воздух гудел от зноя, будто трансформатор, и мало что напоминало о недавнем ливне. Я лихо бросил свою добычу на причал, но все население усадьбы то ли балдело под крышей, то ли спало, и зрителей не нашлось. Тогда я сунул рыбину в холодильник. Сидя за своим сосновым столом и поглощая соленое печенье, я думал о том, что в Петавава-Лодж живет человек, которому чертовски много известно о моем партнере по шахматам и который, возможно, сейчас вынашивает замысел сокращения поголовья религиозных деятелей в Северной Америке.
4.
Главное здание усадьбы называлось флигелем, хотя соседствовало только с кромкой воды. Это было длинное прямоугольное одноэтажное бревенчатое строение с большим каменным камином в одном торце; в другом располагалась контора и лавчонка. Некрашеные бревенчатые стены были кое-где покрыты гипсом, дабы заткнуть щели, и завешены медвежьими шкурами. В комнате стояло несколько мягких диванов и кресел, сдвинутых к камину, в котором пылали дрова, мало-помалу превращавшиеся в белую золу. Справа от камина стояло древнее пианино, казавшееся совсем крошечным рядом с очагом. Сквозь дыру на месте отвалившейся передней панели виднелись молоточки и струны.
Едва приехав сюда, я спросил Джоан, почему дом называется флигелем. Вместо ответа она указала на южный край участка, где виднелся закопченный и заросший кустарником остов каменного здания.
- Тут была лесопилка, - сказала Джоан. - Ее построили в восьмидесятых годах прошлого века, а лет пятнадцать назад она сгорела дотла. Тут, в кустах, ржавое оборудование. Дети вечно сдирают о него коленки и приносят мне разные детали. Во флигеле размещалось правление. По-моему, глупо до сих пор называть его флигелем.
Ллойд Пирси склонился над старым граммофоном "виктрола", стоявшим возле стола для пинг-понга. Вытаращив глаза, он внимал зычным раскатистым звукам, вырывавшимся из затянутого рваной тряпкой громкоговорителя. Ллойд стоял в той же позе в первый вечер, когда я приехал из Грэнтэма, и на следующий вечер тоже. Я видел, как он садится в лодку и выбирается на причал, но это было днем, а вечером Ллойд старался держаться поближе к граммофону. В моей грэнтэмской конторе мне казалось, что здесь, в парке Алгонкин, разумнее всего было бы подделаться под рыболова. Поэтому я приобрел щуку средних размеров, велел очистить её и привез сюда вместе с оборудованием для прослушивания. Ллойд застал меня за разделкой этой щуки и сразу же понял, что я за рыболов. Он сообщил мне, что двадцать пять лет проработал в Садбери, в комиссии по управлению национальными парками, и поэтому был в усадьбе завсегдатаем. Сейчас он пытался списать с пластинки слова песни. Кажется, это был Пол Робсон. Ллойд то и дело снимал иголку с древнего диска, делавшего 78 оборотов в минуту, и снова ставил её.
"Линди-Лу, Линди-Лу,
Боже мой, сейчас помру!"
У очага играли в карты. За два последних дня я начал узнавать некоторые лица, но нескольких картежников видел впервые. И знакомые, и незнакомые физиономии дружно повернулись ко мне, как только я шагнул в сторону карточного стола.
"Моя крошка Линди-Лууууу..."
На углу стола для пинг-понга стоял бачок с кофе. Я нацедил себе чашку, добавил молока и, по обыкновению, всыпал две ложки сахарного песку, после чего приступил к изучению имеющихся в наличии физиономий. Джордж Маккорд был поглощен игрой. Обладание мощным глиссером делало его главным источником шума во всем озерном крае. Он гонял на своей лодке туда-сюда и бороздил воды озера с таким видом, будто выполнял задания горных спасателей и смотрителей национальных парков. Сейчас Джордж сидел, уткнувшись подбородком в собственную грудь, и изучал карты, а голова его лоснилась от пота. Он исподлобья поглядывал на партнеров и, похоже, делал арифметические выкладки, записывая их кончиком языка на внутренней поверхности щек. Сисси, жена Ллойда, сидела рядом с Джорджем и хмуро пялилась на свои карты, как будто они были слишком маленькими. У Мэгги Маккорд, судя по выражению её лица, была отличная карта. Она пыжилась будто персидская кошка на перине.
