Цепи будней слишком тяжелы, слишком густая кровь даже в самых красивых и молодых венах. А перо мастера так недостижимо далеко. И стоял я посреди будней, распятый фактом рождения, не понимая, что делать дальше. Ум слишком нестабилен, рассеется как утренний туман при виде истины. Тело слишком конкретно. Невозможно изменить утвержденную богами систему координат физического мира – таблицу сновидца Мендлеева. Вознесение и прозрение возможно лишь в сердце – единственном центре человеческого существа, способным выстоять в сокрушительном очаровании Образа Изначальных Миров. Посмотрев на биологические часы, я понял – либо сейчас, либо никогда. Иначе быт поглотит последние капли жизни, навсегда оставив золотые колосья на полях Гения нетронутыми.

Ответ пришел как обычно из сна. Живописность этих миров воистину фатальна. И снилось мне: каждое божество желает увеличивать свое присутствие в проявленной вселенной. Зеленый. Синий. Красный. Тайна Трех Зеркал, в которых отражается всё. Отраженный же бог принес Вечный Вопрос и запечатлел его в каждом. И не вынуть его и не ответить на него. Лишь промолчав, звезда воспарит. Звезда двоична. Адам и Ева в ней. От мальчика отреклись – дав полную свободу. Но молитва и покаяние навеки в нём. Он думает, что так вернется к Правде. И вечный зов гонит его. Девочка же собственность Зеркал. Она независима от власти бога отраженного и не признает его своим создателем, летая в тишине, свободная от клятв. Молчание Евы громче молитвы Адама. Так вуаль будней падает со святого лица гения.

Будильник прервал моё путешествие по дюнам воображения, отправив в ванную комнату. Сбривая станком щетину трёх дней, я всё думал о той молчащей женщине из сна. Я простоял так наверно минут 10 и спасибо тому упавшему куску пены для бритья, что вернул меня в реальность. Взгляд уперся в трюмо. 21 век на дворе, о каком трюмо может идти речь? Одно мне стало ясно – случайности подготовлены. Случайно не ради понимания этого сна, 30 лет назад был куплен этот предмет антиквара? Кем куплен? Смотря в струю воды в надежде получить ответ, я вспоминал статью из модного журнала, где описывалась эта техника медитации. Дед! Точно! Это он притащил его из поездки на какой-то симпозиум. Что я знаю о нем? Да ничего, кроме того, что он профессор. Никогда не рассказывал чем занимается, постоянно был в разъездах, но самое главное – что жизнь била из него ключом, а ум был настолько ясным, что никогда не скажешь, что человек живет уже больше 80 лет. Да, порой модные журналы дают дельные подсказки.

Остатки завтрака я дожевывал уже в автомобиле. Два часа пути до Академии под звуки штатной аудиосистемы пронеслись незаметно и даже утренний час пик остался без шанса испортить настроение – настолько я был заряжен желанием найти разгадку сна и старого трюмо. У неприметного серого здания без опознавательных знаков стояли точно такие же автомобили. Стараясь не выделяться, я припарковался чуть дальше основной стоянки. Поднимаясь по мраморным ступеням, мое внимание похитила табличка имперского темно-зеленого цвета с непонятным шифром А 17/22. Я сделал сверхусилие, подталкивая себя вперед – к входу. Каменному лицу охранника я смиренно назвал фамилию и меня охотно пропустили. Видимо за три года, которые я не был здесь, авторитет деда не упал. Я стоял в фойе, возле окна, наблюдал, как снег исправно скрывает под своей совершенной геометрией недостатки города-миллионника. Канун нового года придавал атмосфере особый мандариновый оттенок. В этом учебном заведении никогда не было звонков, занятия заканчивались тогда, когда и преподавателю и студентам этого хотелось. Фиксированным было лишь время работы здания – с 9 до 00.00. Странный распорядок работы для учебного заведения, не так ли? Двери аудитории были распахнуты рукой в деловом костюме. Еще не видя лица, я понял, что это один из студентов, поскольку дед явно не мог себе позволить носить Ermenegildo Zegna в будни. Я заглянул и увидел его в свойственной атмосфере – в окружении молодой женской крови на высоком каблуке и в строгих костюмах. Они что-то обсуждали около доски. Рисунки, которые я видел и прежде, всегда были для меня загадочными. Они напоминали рецепт борща и чертеж космического корабля в одном флаконе, плюс куча неизвестных символов на непонятном нормальному человеку языке. Дед сразу заметил меня и кивнул с улыбкой дав понять, что общество дам детородного возраста ему не менее приятно, чем мое и продолжил общение с ними еще пару минут.

– Ты как здесь дружище? Неужели решил сходить вместе со мной на тренировку?

Я обнял деда и сказал, что мой визит совершенно не связан с его страстью к тяжелой атлетике и цель приезда странный сон, который отразился в его старом трюмо ярым желанием понять суть происходящего.

– Ну что ж, подожди меня в машине. Я соберу вещи и по пути в спортзал постараюсь быть полезным тебе, ты ведь подбросишь старика? А то у меня сегодня присед 120кг не хочу утомлять ноги раньше тренировки.

Было что-то в этом человеке, от чего у меня мурашки по спине бежали. Приседать с центнером на спине на 9ом десятке и пользоваться спросом у женщин до 35, это надо курить что-то очень ядреное.

Я попрощался с охранником на входе, боковым зрением оценивая скромность убранства Академии, которую охраняло более 30 человек с табельным оружием. Все-таки система есть система. Сила и тишина. Кто бы мог подумать, что за этими серыми стенами 24 часа в сутки происходит нечто, что требует защиты целой группы богатырей. Дед дал отмашку своему водителю и прыгнул ко мне в машину.

– Ну, так что там у тебя за сон друг мой? Наверняка девчонки нагишом по пляжу? Или такое снится только мне? – он опустил окно и позволил ладони ловить северный ветер.

На эту дурную привычку постоянно жаловался его водитель – “ну невозможно ездить зимой постоянно с открытым окном. Постоянно приходится быть в шапке”. Дед никогда не объяснял этого феномена, но мне тоже пришлось надеть головной убор. За окном было -27.

– Нет, дед, не девчонки. Точнее одна. Да вообще речь не о теле, а о душе, наверное.

И я изложил ему суть. Приступ смеха в ответ прервал телефонный звонок. По разговору я понял, что его приглашают на конференцию или какое-то мероприятие. Отдышавшись, он сказал:

– Ну ты и тормоз, только только начал вспоминать.

– Что значит вспоминать?

– Видишь ли, ты был очень энергичным ребенком и уложить тебя в кровать было практически невозможно. Ты засыпал только под чтение Архивов. Я читал тебе то, что ты увидел во сне.

– Дед, ты читал ребенку на ночь какие-то сакральные манускрипты?

– Не какие-то, а именно сакральные. Фрагменты рабочих Архивов Академии. Для меня самого это было странно, но как видишь, это работало. А от народных сказок и мультиков ты ревел, как от стоматолога. Впрочем, странно, что ты этого не помнишь. Видел бы ты себя, когда я заканчивал чтение очередной стансы – чистые глаза полные осознанного умиротворения. Не совсем стандартная колыбельная для ребенка, не так ли?

– Я подумать не мог, что такое могло происходить… Слушай, так все-таки, если ты читал мне об этом, расскажи понятным языком, что это за боги, звезды и почему это приснилось мне в качестве ответа на вопрос о вечном поиске несуществующего и недосягаемого счастья?

– Это очень просто.

Он попросил поставить музыку с его носителя. Авто наполнилось странными, но приятными синтозвуками, позволяя мозгу ослабить хватку и перейти в пограничное состояние бытия.

– Итак, увиденное тобой описано в документе под названием Молчание Евы. По сути ничего сверхсекретного в нем нет. Я вообще не понимаю, почему он получил статус под грифом. Да, этот документ освобождает человека от многого, но не от труда и усилий. Поэтому, когда выносил его копию из хранилища, не чувствовал себя преступником.

– Ты что тягал грифовые документы втихаря?

– Ну, во-первых, до снятия графической пломбы ему оставалось пару дней. А во-вторых достаточно того что во-первых, а в третьих его читали всего 9 человек на земном шаре, включая меня и тебя. Даже родителям твоим я не говорил о наших колыбельных, – игривая улыбка оголила его белые зубы и мы тронулись дальше.