Сатирик Ювенал живописует крайне неприглядную картину разгула насилия на улицах Рима, перечисляя в своей третьей сатире множество опасностей, подстерегающих бедного ночного прохожего (Сатиры, 111.281–308). Если верить этим строкам, то римлянин, отправившись вечером на пир, не оставив завещания, поведет себя крайне безрассудно. На каждом шагу его поджидает смертельная опасность. В лучшем случае ему на голову из окна опорожнят ночной горшок. Или он нарвется на кровожадного пьяного громилу, который держится подальше от богачей под охраной рабов, а вот пришибить бедняка для такого в самый раз. Или же падет жертвой банды пришлых бродяг с ножами… Подобную картину мы обнаруживаем у историка Ливия, творчество которого приходится на правление Августа. Он описывает эпизод, имевший место пятью столетиями ранее: как-то раз, гуляя ночью по городу, простолюдин Вольсций и его брат столкнулись с группой пьяных молодых гуляк из числа аристократов, питавших глубочайшее презрение к представителям низших социальных классов. «Сперва они глумились над нами и всячески оскорбляли, – рассказывает Вольсций, – поскольку юнцы, когда пьяны и заносчивы, имеют обыкновение подвергать безропотных бедняков надругательствам». В последовавшей драке братья были избиты до бесчувствия (История Рима, III.13)[7].

Насколько достоверна эта картина? И можно ли верить свидетельствам Ювенала? О жизни сатирика нам практически ничего не известно, но то, что он в совершенстве владел стихосложением, говорит о его высокой образованности и, следовательно, происхождении из знатного и богатого рода. Если так, то с какой стати ему было бродить по грязным римским закоулкам в неурочное время? И главное: сатирик на то и сатирик, чтобы использовать гиперболу и утрировать события смеха ради. Похоже, это не самый надежный свидетель, и его слова не стоит принимать за чистую монету.

В римских кодексах вообще крайне мало внимания уделяется нападениям, в том числе и с причинением вреда здоровью. Так что же, это говорит о безопасности городских улиц? Вовсе нет, лишь о пренебрежительном отношении римской юстиции к подобным мелочам, которые даже до суда доводить недосуг. Ведь законы писались теми самыми богатеями, на которых, как сетовал Ювенал, никто не нападает, поскольку они всегда пребывают под защитой эскорта. Поэтому они считали уличное насилие чем-то банальным, предметом, не заслуживающим правового регулирования. Эпизоды, мелькающие в некоторых текстах, кажутся слегка утрированными, ими можно пользоваться лишь в теоретических дискуссиях. Так, в «Дигестах», масштабном собрании выдержек из юридической литературы, созданном в VI веке по приказу византийского императора Юстиниана I, мы находим следующий случай. Как-то ночью на улице некий лавочник поставил фонарь на камень перед своей лавкой. Какой-то прохожий взял его, и лавочник последовал за этим человеком и потребовал вернуть вещь. Вор начал бить лавочника плетью, и тут действие приняло новый оборот. Лавочник выбил вору глаз. После этого владелец магазина обратился к адвокату с вопросом, виновен ли он в причинении увечий, ведь вор ударил первым. Юрист ответил, что, поскольку вор был вооружен куском металла и нанес первый удар, то сам он и виноват в потере ока. Но если бы лавочник ударил первым, виновным назвали бы именно его (Дигесты, IX.II.52.1).

Это весьма характерный пример уличного насилия, такие чаще всего и рассматриваются в римских судебниках. На первый взгляд этот казус можно счесть показателем будничности насильственной преступности на улицах Рима, заключив, что ночной город прямо-таки кишел грабителями и самооборона была единственным средством, на которое оставалось рассчитывать честным гражданам в надежде отстоять от посягательств свое имущество. Однако можно задуматься и установить, что перед нами всего лишь гипотетический пример, предназначенный для обсуждения на занятиях и целиком выдуманный теоретиками права. Он вполне созвучен задачкам о пределах допустимой самообороны при защите собственности от посягательств из современных учебников. Более того, это почти карикатура на представление о жизни улиц, которое составлял себе типичный патриций. Но даже если в этом отношении мы заблуждаемся, а пример имеет под собой реальную основу, допустимо ли экстраполировать его до масштабов общей картины, позволяющей судить об уровне преступности в римском обществе? Можно ли с уверенностью утверждать, что Рим был наводнен преступным отребьем? Лично я живу в Кембридже, одном из наиболее безопасных городов мира, но изредка и у нас попадаются пьяные хулиганы и дебоширы, в том числе и в самом центре города. Если прекрасным поздним субботним вечером мне доведется услышать, как кто-то крушит мусорные баки у меня на задворках, едва ли я ринусь на улицу унимать хулиганье. А если мне приспичит подраться, так я, наверное, отправлюсь в паб, где, как правило, и собираются любители подобных развлечений. Как бы то ни было, в нашем городе ни то ни другое и близко не считается нормой поведения. Так и в случае с римским лавочником: сам факт, что он спокойно оставил светильник за порогом, свидетельствует о том, что это было его повседневной привычкой, то есть он делал так каждый вечер, и ничего криминального обычно не случалось – ни попыток хищения, ни драк.

Или возьмем другой пример из того же источника. Мальчишки на улице развлекались метанием дротиков. Один из них бросил дротик слишком сильно и по неосторожности попал им в руку цирюльнику, который в это время брил раба (распространенный в те времена уличный промысел). В результате цирюльник, не имея на то умысла, перерезал рабу горло. Вопрос: кто отвечает за ущерб, причиненный владельцу раба? Юнец, метнувший дротик? Брадобрей, повадившийся ставить кресло для клиентов посреди улицы, где, между прочим, не запрещено играть в дротики? А может быть, сам раб и виноват в том, что доверился цирюльнику, поставившему свой стул в опасном месте (Дигесты, IX.II.11, преамбула)?

Тут, опять же, обращают на себя внимание до неправдоподобия колоритные детали – бритье клиентов не где-нибудь в тихом переулке, а на оживленной улице; то, что раб ходит к цирюльнику. Да и сама причина гибели раба нелепа, словно взята из анекдота. Неужели можно думать, что подобное случалось регулярно? Снова перед нами нарочито гипотетическая ситуация, придуманная исключительно для рассмотрения соответствующих правовых коллизий. Мы не хотим сказать, что на римских улицах царили тишь да гладь: всегда имел место тот или иной риск. Но законом предусматривалось наказание, к примеру, и для заклинателей змей, которые показывают прохожим своих питомцев, – на тот случай, если рептилии причинят кому-нибудь вред (Дигесты, XLVII.XI.11). Но мы же не будем всерьез считать, что заклинатели змей встречались в Риме на каждом углу, а их пресмыкающиеся питомцы то и дело нападали на зевак?

Оценивать степень распространенности уличной преступности в античном Риме довольно сложно еще и в связи с тем, что во всех отношениях этот город был неповторим. В пору расцвета Рима численность населения в городе достигала миллиона человек. Армии доступ в город был, как правило, закрыт, а охрана порядка поручена vigiles (дозорным) из учрежденной при Августе ночной городской стражи; однако их первоочередной задачей было всё-таки пожаротушение (город-то по преимуществу оставался деревянным), а пресечение воровства являлось вторичной функцией. Богатые обитатели больших домов имели возможность защищать себя от вторжений самостоятельно, выставляя охрану, состоявшую из рабов, и отстраивая высокие заборы. За городской чертой Рима для поддержания порядка значительно чаще использовали солдат, тем более что многочисленные войска как раз и были расквартированы за городом. Как правило, этого было вполне достаточно для обеспечения мира и спокойствия. Начнем с того, что правительство и так очень рьяно следило за поддержанием общественного порядка: так, любые мятежи, восстания и налоговые бунты пресекались в зародыше. Солдаты были расквартированы по городам и весям, что явно подразумевало их помощь в поддержании правопорядка. Центурионы (сотники) на местах принимали жалобы от населения по поводу даже относительно мелких нарушений и имели возможность зорко следить за смутьянами. Мы не хотим сказать, что малочисленное, но повсеместное присутствие военных в должной мере обеспечивало стабильность на всей обширной территории империи; это лишь опровергает мнение, будто правительство не питало ни малейшего интереса к борьбе с мелкой преступностью на местах. А сегодня – часто ли вам доводится видеть полицейских на улицах? А разве их отсутствие в поле нашего зрения говорит о высоком уровне преступности или пассивности властей? Напротив, малочисленность полиции вполне может свидетельствовать о законопослушном населении; о том, что буквально нескольких офицеров достаточно для удерживания подавляющего большинства граждан от реализации каких бы то ни было преступных замыслов.