Смуту вносили очень мужская стрижка, совсем мужская одежда и даже лицо Вали, никогда не встречавшееся с косметикой. Фигура тоже была непонятная. Некоторые надевают сережки в уши для простоты опознания, тут и этого как назло не было. Но женщины всякие бывают, как и мужчины. Покупатели, чтоб не обидеть, говорили просто: кассир и все.

Но Вера Петровна была психологом на пенсии, она была немного подслеповата, но голова работала еще отменно и она всегда стремилась наладить контакты. Жила она на улице Облепиховой в доме рядом с «Десяточкой». Каждый день ходила в магазин за хлебом и баранками, а чеки выбрасывала в урну. Но однажды, то ли она засомневалась в стоимости баранок, то ли ей читать было нечего, потому что в почтовый ящик забыли положить бесплатную газету с рекламой народной медицины, но Вера Петровна прочитала чек из супермаркета от первой до последней точки. И там черным по белому было написано: кассир Боцман Валентина Андреевна.

– Точно девушка, – пронеслось в голове пенсионерки. Мужчина был бы Валентин Андреевич.

Вера Петровна любила налаживать контакты. На следующий день, посетив магазин, она набрала продуктов на целую неделю. Подойдя к кассе, она сразу обратилась к Вале:

– Девушка, я возьму еще чай вот этот по акции.

Широкая улыбка озарила лицо кассира. Пенсионерку обслужили по высшему разряду, предоставив все возможные скидки. Так возникло взаимопонимание. Вера Петровна каждый раз называла кассира девушкой, а кассир улыбался, даже не заметив затесавшийся в пакет с репчатым луком дорогостоящий имбирь. Скидки сыпались на Веру Петровну персонально. Она ходила за баранками именно тогда, когда была смена Боцман. Этот день она определяла так: видела из окна своей квартиры, как Боцман курит у служебного входа в магазин с грузчиком Ильдасом.

– Сегодня моя девушка, пойду – собиралась она.

И как всегда, взяв баранки и все, что по акции, и побольше имбиря в луке, пенсионерка устремилась к своей девушке. Все прошло идеально, как всегда. Вера Петровна даже разговорилась с кассиршей, похвалив свежесть товара и ассортимент. Очереди у кассы все равно не было. Кассир предложила ей кофе по акции и Вера Петровна взялась читать его состав.

– Ну, ты понял, понял? Ты мне не верил, что разбились два коньяка. А разбились таки! – шумно подлетел к кассиру грузчик Ильдас.

Вера Петровна оторопела. Что значит, понял? Не поняла, понял? Так она, он что, не девушка! Она смотрела на кассира округлившимися глазами, прижав кофе обеими руками к животу.

– Я случайно вам пробил уже кофе. Будете брать? – сказала Валя Боцман.

У психолога Веры Петровны закружилась голова.

Ася Балахонова любила духи. В детстве она обожала копошиться в бабушкиных ящичках комода и доставать по очереди то «Красную Москву», то «Красный мак», совершенно одуревая от таинственных завораживающих этих запахов, выливая их на кукол. Затем появился мамин «Ноктюрн», духи «Тайна рижанки», он отливала их подругам. А потом она тайком плескала на себя матушкины «Клима», и на танцах косила под иностранку. Ой, не надышишься…

Повзрослев, она с каждой зарплаты покупала новые духи. Она научилась разбираться в парфюме. Раскладывала по нотам. В юности ее манили сладкие тяжелые ароматы. Потом чумела от альдегидов Шанель, они действовали на нее как наркотик. Каждый аромат могла разложить: сердце, шлейф… Вот иланг-иланг, вот лимон, тут пион, а здесь вертивер. А потом, с годами, потянуло на свежесть. Голубую коробочку «Дольче габбана лайт блю» готова была съесть, как нравились. Это же мандарины, бергамот… Ах, не надышишься.

Затем она стала не только разбираться в духах, но и слышать их на окружающих. Она слышала «Дольче габбана» на каждой третьей, и они ей наскучили. Она заходила в метро и различала «Плохую девочку» на каждой четвертой, потом «Лакост», «Мадмуазель Шанель», «Нарцисо Родригес», все их клоны. И самые дорогие. Ей становилось грустно.

Все эти запахи стали для нее банальными. Бывало, что ей встречался мужчина с интересным парфюмом. Тут вам и кожа, и вертивер, и амбра, и нероли. Но рядом с ним была девушка с плоским запахом. Это как ты в вечернем платье и на каблуках, а рядом парень в кроссовках, джинсах и толстовке. Нет взаимопонимания.

– Да, мужчины оборачиваются на запах персика, вишни, дыни. Но это так просто, как еда, – думала она.

Асе хотелось чего-то нестандартного. Она разнюхала уд и пачули. Запах земли, подвала, медицинских бинтов, носков Папы Карло. Ноты сердца, ноты базы, ноты шлейфа… Средневековье и готика. Умри все живое. Так пахнут ведьмы и колдуньи. Мох и сырость. Она сидела на трухлявом пне, разогретом солнцем, вдыхая нестандартный аромат своего «Кокона». Не надышишься…

Ася стала парфюмманьяком. Духи она покупала дорогие, очень дорогие. Ниша, селектив, бюджет уже никогда. Но чтобы новенькое, странненькое, интересное. Она могла себе позволить, работала бухгалтером на нефтебазе, Всю зарплату тратила на духи, с нефтью в стране было нормально. Но нефть ее не интересовала, а вот запах духов – да. Мужчин на нефтебазе было много, но они в основном пахли нефтью, бензином, маслом. Эти запахи Асе не нравились, да и эти мужчины. И ей не нравились, и маме ее. Женихов она всех отсеивала тоже по парфюму. Когда молодые люди приходили на свидание, то она сразу улавливала лимон, зеленый чай, в лучшем случае дерево. А хотелось чего-то странного. И до глубокопроникающих отношений дело не доходило. Она ездила на отдых за границу с мамой, обе были парфюманками, привозили новые духи, но женихов не привозили. Маме тоже нравился запах пачули: земля, мох, зелень. Не надышишься.

Асе было уже за сорок, когда в июле она потеряла любимую маму, у которой была астма.

Через год Ася ставила ей памятник на кладбище. Ася стояла, смотрела, как работники «Вечной памяти», двое молодых мужчин, медленно и старательно ровняют землю лопатами, устанавливая камень на место. Она вспоминала маму, голова куда-то плыла, запах земли ее завораживал. Пахло еще чем-то, кажется, от одного из работников. И он так ей понравился! Запах или рабочий. В голове проносилось: вертивер, уд, амбра, сандал, пачули? Что же это? Не надышишься.

Асе пришлось перечеркнуть все свои принципы. Она до тряски, до боли хотела …

И она сказала ему:

– Мне так плохо, боюсь, будет хуже. Может быть, вы проводите меня?

– Конечно, провожу.

Только я весь грязный, мне бы в душ.

– Не, не, не… Так пойдемте, пожалуйста.

Проснувшись утром рядом с мужчиной своей мечты, Ася Балахонова спросила его:

– Что у тебя за духи, вчера, когда мы познакомились, какими духами ты пользовался? Может быть, туалетная вода? Может, «Мемо»? Вот и сейчас пахнет

– Духами никогда не пользовался. Тем более на работе. Пельмени были. Потом лапша «Доширак», чеснок. Это, еще виски, Сергеич гонит сам на хвое. Потом пиво. Зажевал лавровым листом. Чтоб не пахло. Все. И работал, понятное дело, памятник тяжелый, вспотел…

– Ах, не надышишься. Ася обняла его. И вдыхала, раскладывая на ноты.

Лида Писарева искала себя. Экономический техникум ей никак не пригодился. В бухгалтерии она засыпала прямо за рабочим столом. Хотелось творческой работы. Впрочем, в детстве она посещала несколько месяцев художественную школу, рисовать хорошо так и не научилась, художку бросила, не хватило терпения.

Теперь в очередной раз была в поиске. Мечтала о творчестве, мечтала о деньгах. Подруга Женя Орлова сказала:

– Иди в бровисты. Брови всем нужны. А сейчас это изюм. У каждой женщины должна быть своя изюминка. И это брови. Да ты посмотри вокруг.