— Как будто у меня в жизни в последнее время было что-то приятное, — огрызнулась.
— Речь пойдет о твоих эмоциях, — особо не обращая внимания на мои слова, продолжал он, — дело в том, что после приёма эликсира, который я тебе давал, наступает… так скажем, побочный эффект. Эмоциональная нестабильность, повышенная… — он закашлялся, — возбудимость…
— Повышенная что? — я распахнула глаза.
— Возбудимость, говорю, повышенная! Не делай вид, что ты не расслышала или не поняла! Именно поэтому через несколько часов после приёма эликсира пьют тонизирующую настойку, которая приводит мысли и чувства в порядок.
— Как мило, — позволила себе улыбку и, хоть он не мог её видеть, но слышал однозначно, — и где же эта твоя тонизирующая настойка?
— В комнате, — ответил Лойнос, — поэтому послушай меня, просто постарайся успокоиться. Абстрагироваться от всего. Вас же учили контролировать эмоции.
Да, учили. Вспомнить бы… А попробуй вспомнить, когда тебя со всех сторон захлёстывают приличные и не очень мысли. Например, о торсе дознавателя.
— Если ты сможешь успокоиться, то эмоции отступят. На время. А этого времени нам может хватить, чтобы выбраться из этого места.
— Хорошо, я постараюсь, — я закрыла глаза и глубоко задышала носом. Запах болота постепенно отходил на второй план, уступая место картине, которую я задалась целью увидеть.
Тёмная комната. Пламя мягко лижет дрова в камине. На каминной полке — разные резные фигурки, пара томиков стихов. Под ногами пружинит ворс ковра. В руках мягкая собачка из ткани — моя любимая.
Делаю пару шагов вперед, в предвкушении заглядывая за спинку кресла. Рослая рыжеволосая женщина нежно улыбается мне и протягивает руку:
— Дара, ну наконец-то! Тебя отпустила верра?
Я киваю и улыбаюсь. Протягиваю ей собачку и забираюсь на тёплые мягкие колени. Меня с готовностью укутывают в уютный плед и прижимают к груди.
— Я люблю тебя, девочка моя, — раздаётся нежный голос над ухом.
— И я тебя, мама, — отвечаю, жмурясь и подставляя щёку для поцелуя.
А дрова всё потрескивают, уводя меня в тёплый полумрак беззащитного детского сна.
Я открыла глаза и ощутила, будто нахожусь в зеркальной тишине. В голове не раздавалось ни звука. И постепенно, как учили в Сером Шпиле, я начала включать эмоции.
Обоняние. В нос ударил прогорклый запах болота, и я пожалела, что начала именно с него.
Слух. Гул, вода, мерное дыхание дознавателя за спиной. Спит, что ли?
Осязание. Осторожно пошевелила пальцами и ощутила ответное пожатие.
— Ты здесь? — тихо спросил Аверис.
Я кивнула, озираясь по сторонам, будто впервые видела это место. Мысли покинули меня, их не было. Но теперь я знала, что это временно.
— Здесь, — ответила так же тихо, — вроде всё хорошо. Спасибо за совет.
— Не за что. Давай думать, как отсюда выбираться.
— Да никак, — прищурившись, я обвела взглядом комнату. Стены сверкали от навешанных на них силовых линий: — Это, наверное, камера для магов, — решила, чуть погодя, — здесь очень сильная защита. Мне не преодолеть.
— Обо мне и говорить не приходится, — поддакнул Аверис.
Кстати…
— Слушай, а ты же не маг
Тот рассмеялся.
— Я всего лишь обычный человек, правда, с большим количеством артефактов в своей комнате. И без напильника…
— А тогда, в камере, когда ты снял мою головную боль?
— Тоже артефакт. Я не маг, Дара. Ещё вопросы или попробуем встать? Здесь, знаешь ли, мокро.
Вопросы у меня были. Точнее, один.
— Лойнос, а что это была за птичка? Там, в жреческой?
Дознаватель помедлил, прежде чем ответить.
— Это артефакт. Для выявления…
Он замолчал, а я ощутила раздражение.
— Для выявления чего?
— Понимаешь, Дара, — обтекаемо начал он, — в Древние Века нравы были куда свободнее, а вот при заключении брака между знатными особами требовалось, чтобы невеста была… м-м-м…
— Девственницей, понятно, — я откинулась на спину дознавателя и закрыла глаза, — и если девушка была девственницей, птичка оставалась без изменений.
— Да.
— Поэтому она у меня и засветилась, — констатировала я и замолчала.
Некоторое время воцарившуюся тишину прерывали лишь гул и капающая вода. Затем дознаватель всё же подал голос.
— Скажи, а зачем….
— Зачем я это сделала? — хмыкнула. Несмотря на то, что такие вопросы девушкам обычно не задают, я почему-то не усмотрела в любопытстве дознавателя чего-либо крамольного. Поэтому всё-таки решила ответить. — А не знаю, Лой.
— То есть как?
— А вот так, — я вздохнула, — я же не девочка уже, мне двадцать семь лет. Плюс репутация хуже некуда. Знаешь, когда ты можешь смириться и с репутацией, и с шепотками за спиной, ты не можешь сделать только одного — смириться со своим одиночеством. Поэтому, когда мне выпал красный свиток, я подумала, может… может, действительно я могу…
В горле поселился предательский ком, поэтому, прежде чем продолжить, я откашлялась.
— Возможно, я просто устала. От однообразия жизни, от мыслей в голове, от того, что жизнь всегда проходит мимо меня. В мире, знаешь, всё меняется, а ты остаёшься сторонним наблюдателем и просто смотришь. Как меняются времена года, как стареют и уходят люди, как рождаются новые души. А ты смотришь, смотришь… Может, я действительно хотела быть счастливой. На что-то надеялась и рассчитывала. Что мы разберёмся со всем этим, — я хмыкнула, — вместе. И будем счастливы. По крайней мере, я надеялась. Надеялась.
Не в силах продолжать, я замолчала. Почему-то легко было признаться в том, в чем я не смогла признаться даже Альсу. Да что там… даже самой себе.
Слова вылетели у меня изо рта, а я даже не почувствовала их веса. Почему-то было неимоверно легко сидеть, не видя его лица, но понимая, что тебя слушают. Опираться спиной на теплую спину и чувствовать, как отпускают тебя ледяные пальцы холода, держащие крепким хватом твою душу.
— Я тебя понимаю, — наконец он хрипло вздохнул, — как никогда. У меня ведь тоже…
— Что у тебя? — выдохнула я, чувствуя, что не должна это упустить.
Просто не могу упустить.
— Однажды я тоже сильно разочаровался в людях, — последовал нескорый ответ, — так сильно, что до сих пор стараюсь избегать высокого общества, да и вообще всего, что связано с ним.
— И поэтому работаешь дознавателем?
Дознавателей в Террании не любили. Нет, даже не так — ненавидели. Грешны все, но высший свет иногда все-таки грешнее. Так или иначе, дознаватели освобождались от посещения светских мероприятий, кроме королевских, разумеется. И посещали их только по долгу службы.
И что-то мне кажется, что его выбор работы связан как раз с этим. Последовавший за этим ответ подтвердил мои слова.
— А ты что, думала, что на должность королевского дознавателя уже выстроилась очередь?
Я помотала головой. Нет, конечно, нет. Должность опасная, рисковая.
— Я ведь был помолвлен девять лет назад. Двадцать три года, мальчишка ещё совсем, — смешок, раздавшийся вслед за этим, был отнюдь не весёлым, — на красивой девушке. Красивой и очень расчётливой.
— Расчётливой? — позволила себе улыбку: — Так это же хорошо!
— Не факт, — судя по голосу, он тоже улыбался, — нет, ну то есть это хорошо, конечно, но не тогда, когда собираются провернуть дело c расчетом на то, чтобы получить неустойку за разрыв помолвки. Отец тогда вовремя всё понял, но я уже увлёкся. Было… неприятно, я даже из дому уходил. На целых полгода.
Я не смогла сдержать улыбки. Картина под названием “Молодой Аверис уходит из дому” была уж очень интересна.
— А где ты жил? — не сдержала любопытства.
— Будешь смеяться. Первые два месяца жил в каком-то селении в глухом лесу, прятался в доме у колдуньи от подчинённых отца. Они, помню, под забором ходят, а я в подвале сижу.
Не выдержала и фыркнула.
— Потом отловили, конечно. В Кагоре, прямо на центральной ярмарке. Суматохи было… Даже в армию хотели отдать, в воспитательных целях, но обошлось. А затем поступил в Королевскую Академию и спустя каких-то полгода понял, что в каждой девушке я вижу какой-то корыстный мотив. К выпуску из Академии я знал о теневой изнанке придворной жизни, да и обычной… которая такая же, как и придворная, просто одежда дешевле и жесты попроще. А жизнь та же: предательства, измены, сплетни. Женщины такие же. Все, — пренебрежительно выплюнул он последние слова.