Даня Безгрима Ступеньки. Стихи "Пройти от низа до верхов, минуя трещины и сколы, себя готовя к жизни новой – без страха и его оков…" Выражаю благодарность Анастасии Гусельниковой за редакторскую помощь Cold 1 Когда ничем не обозначенный твой путь страдает кривизной и внедорожьем, термометра заниженная ртуть напомнит показаньем о безбожьи. Укутать покрасневшее лицо не от стыда, а холода и стужи? Вступить, когда найдёшь своё крыльцо, в реальность, перевёрнутую в луже? Всё ж лучше видеть холод из окна, сочувствовать редеющим прохожим. Но как же быть, когда убитая весна воскреснуть в сердце заново не может? 2 Жизнь кончится не на отметке ноль. При минус сорока она способна принять обморожение и боль в краях, где всё кругом неплодородно… Где снегом застят без того уж белый свет, и нет чего-либо острее бритв метели… Жизнь кончится, но не от снега, нет, а от того, что неизвестен день недели. 3 Приняв судьбу за летоисчисление, мы можем бесконечно отмечать любые дни, тем более – рождения, не зная, что такое умирать. Планируя сегодня или завтра, ведь, как известно, жизнь – это игра, любой актёр, любого из театров, согреется огнём, что даст искра. 4 Шагая в неминуемую осень, считая дни в преддверии зимы, напомни, что Земля имеет оси, всегда касаясь света или тьмы. Планеты жизнь за гранью очевидна, она в известной степени проста — где Свет, там вечно лето безобидно, а есть навеки снежные места. Пепел Художник видит смысл бытия в надорванности каждого мгновения. На площади вокзальной есть скамья, вокруг неё путей пересечение. Вокруг неё надежды и любовь, тоска по дому, боль и ожидания. И не смотря на то, что есть с метлой служитель чистоты, идут свидания. В руках цветы, а лепестки на лужах, примёрзшие к поверхности воды, когда период наступает стужи, сменивший жизнерадостный и южный, циклон времён, когда наступят льды. Скамья, скамья, о как способно время, что перед ним ничтожны мы с тобой. Твой год – эпоха, где швырялись теми кто мог в стране вести бы за собой. И здесь они роняли табакерку и пепел обрывался в никуда, напоминая, что на башне стрелки как проводник возмездия суда. Скамейка, твои рёбра не трещали когда кончалась чья-нибудь судьба. Стоишь одна на площади вокзальной – безвольная, потёртая раба. Ля минор Мелодия скрипучести двери застыла между «ля минор» и выше. И только птицы (вроде снегири) сидели на деревьях возле крыши… Нет вечного в причастности мгновения, потерянного в снеге… Он блестит под лунностью морозного свечения и блеском этим память бередит… Быть может так, что никуда не деться, когда между домами, как меж плит, больное сердце, словно эта дверца, протяжно и столь трепетно скрипит. Excitement *** С верхней полки виднелся портрет, освещённый заката лучами, приглашёнными в стенный квартет разукрасить обойный орнамент. Пограничное между "сейчас" и покинутым некогда детством, пережитым в линейный каркас и морально-опорное средство. Воздух пахнет зимою и дымкой — результатом диффузии нот снега белого, льда, и снежинки дополняют окна натюрморт. Полоса занавесок танцует под невидимый ветреный вальс. Взгляд с портрета всё так же волнует. Свет заката на стенах погас… *** Стынет время в песочной воронке, но стучат стрелки тех, что на полке. Ритм сердца не чувствую стоя. Как бездонны без красок обои. Всё по сути имеет гражданство, восприятие или пространство. Манит снег чистотой. Ветер дует. Всё что временно – вечно волнует. Нет, прощай, день сегодняшний. Завтра постучит сценарист из театра. Мир знакомый окажется нов. Мир большой, где есть каждому кров. Сколько сил порастрачено всуе. Вечер алые зори рисует. И они акварелью распяты на небесной густеющей вате. |
