На следующий день время помчалось вскачь. Луиза решила, что не пойдет на встречу, но, вернувшись из школы, переоделась, в половине восьмого открыла дверь, едва дыша от страха, открыла ящик кухонного шкафчика, достала мясной нож и сунула его в сумку.

В холле отеля девушку узнала хозяйка – и не сочла нужным скрыть удивление.

– Тирьон… – бросила Луиза, и старуха протянула ей ключ.

– Триста одиннадцатый. На четвертом.

Луизу затошнило.

Она никогда не была ни в одном отеле – никто из Бельмонтов не посещал «места для богатых», тех, кто ездил в отпуск и прогуливался на свежем воздухе. «Отель» – экзотическое слово, синоним дворца, а если произнести особым тоном, то борделя. Это не для Бельмонтов! Но Луиза пришла сюда, услышала тишину, увидела в коридоре потертую, но чистую ковровую дорожку и остановилась у двери перевести дыхание и набраться смелости, чтобы постучать. В этот момент где-то раздался шум, она испугалась, повернула ручку и вошла.

Доктор сидел на кровати, не сняв пальто, как в зале ожидания. Он выглядел совершенно спокойным и показался Луизе таким старым, что она подумала: «Нож могла бы и не брать…»

– Добрый вечер, Луиза.

Голос прозвучал так мягко, почти нежно, что у нее перехватило дыхание.

Мебели в номере оказалось немного – кровать, маленький столик, стул и комод, на котором лежал пухлый конверт. Доктор снова приветливо улыбнулся и слегка наклонил голову, чтобы успокоить гостью. Луиза больше не боялась.

По дороге в отель она приняла некоторые решения: «Сразу скажу, что сделаю только то, о чем договаривались, и добавлю – если вздумаете дотронуться, я немедленно уйду! Потом пересчитаю деньги, не хватало только, чтобы меня надули, как последнюю дуру…»

Теперь, стоя рядом со стариком в узкой комнатушке, Луиза понимала всю бессмысленность составленного плана: все будет тихо и просто.

Она переминалась с ноги на ногу, но ничего не происходило, и девушка, надеясь взбодриться, бросила взгляд на конверт, потом отступила на шаг, повесила пальто на плечики, сняла обувь и – после секундного колебания – платье, вскинув руки над головой.

Лучше бы он помог ей, сказал хоть что-нибудь! Номер заполняла непроницаемая жужжащая тишина. У Луизы закружилась голова. «Интересно, он воспользуется мной, если я упаду в обморок?»

Она стояла, он сидел, и эта позиция не давала ему ни малейшего преимущества. Его силой была инертность.

Он смотрел и ждал.

Луиза осталась в белье, но холодно стало доктору, он даже сунул руки в карманы.

Пытаясь успокоиться, она искала в облике мужчины знакомые черты посетителя «Маленькой Богемы» – и не находила их.

Прошли две долгие минуты замешательства, и Луиза решилась – расстегнула бюстгальтер и сняла его.

Доктор посмотрел на женскую грудь – она притягивала взгляд, как луч солнца, – но его лицо осталось бесстрастным. Впрочем, некоторое волнение Луиза различила. Она опустила глаза на свои розовые соски и вдруг почувствовала царапающую душу боль.

Пора заканчивать представление. Она решилась, сняла трусики и уронила их на пол, старик приласкал ее взглядом и застыл в неподвижности. Его лицо выражало нечто, недоступное пониманию.

Луиза вдруг ужасно испугалась сама не зная чего, решила разорвать тяжелую завесу печали и резко обернулась.

Доктор достал из кармана пистолет и выстрелил себе в голову.

Луизу обнаружили в номере голой. Она сидела на корточках, дрожа крупной дрожью, старик лежал на кровати, на боку, и словно бы спал. Ноги не доставали до пола несколько сантиметров. Несчастный, видимо, так удивился, встретившись взглядом с Луизой, что у него дернулась рука и выстрелом снесло половину лица. На покрывале растекалось кровавое пятно.

Вызвали полицию. Жилец из соседнего номера кинулся к Луизе, но замер, не зная, как поднять женщину на ноги: за подмышки? за талию?

В комнате сильно пахло порохом, и он, стараясь не смотреть на кровать, присел рядом с несчастной на корточки, положил руку ей на плечо, холодное, как у мраморной статуи, и держал, не отпуская, боясь, что она рухнет замертво.

– Ну же, милая, соберитесь, – тихим голосом уговаривал он, – все будет хорошо…

Она смотрела на старика.

Доктор еще дышал, веки опускались и поднимались, глаза смотрели в потолок.

Луиза вдруг обезумела, издала жуткий вопль, начала отбиваться, как средневековая ведьма, которую засунули в мешок вместе со взбесившимся котом, выскочила из номера и помчалась вниз по лестнице.

На первом этаже толпились постояльцы и соседи, сбежавшиеся на выстрел. Она в буквальном смысле слова расшвыряла людей, со сдавленным криком вылетела на улицу и через несколько секунд оказалась на бульваре Монпарнас.

Прохожие видели не голую девушку, а окровавленный призрак с безумными глазами, какая-то женщина ойкнула, испугавшись, что несчастная кинется под колеса и погибнет. Водители тормозили, кто-то свистел, гудели клаксоны – она ничего не слышала, не видела лиц, махала руками, как будто отбивалась от назойливых насекомых. Никто не знал, что делать, но взволновался весь бульвар. «Кто она?» – «Наверное, сумасшедшая, сбежала из лечебницы, надо бы ее задержать…» Луиза летела к перекрестку. Резко похолодало, она замерзла и посинела.

Фильтры[12], составленные в ряды по двадцать, напоминали бочки из оцинкованного железа. Габриэля не успокаивало их сходство с молочными бидонами, он видел в них окаменевших в тревоге часовых, а никак не защиту от боевых отравляющих веществ. Линия Мажино, эти сотни фортов и блокгаузов, призванных отразить грядущее вторжение немцев, вблизи выглядела чудовищно уязвимой. Даже Майенберг, один из главных узлов защитной линии, имел «старческие» слабости: все военное население могло погибнуть внутри от удушья.

– Надо же, это вы, шеф? – Часовой насмешливо ухмыльнулся.

Габриэль вытер ладони о штаны. У тридцатилетнего старшего сержанта были темные волосы и круглые глаза, придававшие ему вечно удивленный вид.

– Шел мимо…

– Конечно, конечно… – Солдат кивнул и отправился на обход. В каждое его ночное дежурство он видел «шедшего мимо» старшего сержанта.

Фильтры как магнит притягивали к себе Габриэля. Старший капрал Ландрад объяснил ему, как проста, даже элементарна система, позволяющая определить наличие в воздухе угарного газа и арсина[13]: «На самом-то деле все будет зависеть от нюха часовых, главное, чтобы на них не напал насморк!»

Ландрад служил в инженерных частях и был по профессии электротехником. Он разносил плохие новости и «ядовитые» слухи с уверенностью истинного фаталиста и, зная, как сильно Габриэль боится химической атаки, не упускал случая сообщить ему все, что узнавал сам. Скорее всего, это доставляло ему некоторое извращенное удовольствие. Накануне он заявил следующее: «Фильтры должны перезаряжаться по мере использования, но вот что я тебе скажу: никто не сумеет сделать это достаточно быстро, чтобы защитить весь форт. Готов спорить на что угодно!»

Ландрад был странным типом, внешность имел необычную – рыжеватая, туго закрученная прядь волос, похожая на запятую, делила его лоб точно пополам, носогубные складки залегали очень глубоко, тонкие губы напоминали лезвие бритвы – и, по правде говоря, он слегка пугал Габриэля. Они четыре месяца жили в одной казарме, и капрал с самого начала был неприятен ему в той же степени, что и Майенберг. Гигантский подземный форт вызывал в воображении Габриэля образ страшного чудовища с разинутой пастью, готового пожрать всех, кого пошлет ему в качестве жертв Генеральный штаб.

Девятьсот солдат, жившие в форте, без конца мотались по галереям, спрятанным под тысячами кубометров бетона. День и ночь гудели блоки питания, резонировали железные пластины, издавая звуки, напоминавшие стоны про́клятых, вонь от дизельного топлива смешивалась с запахом сырости, затрудняя дыхание. В Майенберге свет дня истаивал уже через несколько метров, и глазам смотрящего открывался сумрачный коридор, по которому с жутким грохотом курсировал поезд, подвозивший к огневым точкам 145-миллиметровые снаряды, которые должны пролететь двадцать пять километров, когда наконец покажется вечный враг Франции. В ожидании этого момента ящики со снарядами передвигали, открывали, пересчитывали, проверяли, закрывали и снова передвигали, не зная, что еще с ними делать. Поезд под названием «метро» транспортировал норвежские котлы, в которых разогревался суп. Все помнили приказ, предписывавший войскам «обороняться на месте, даже в окружении и полной изоляции, без надежды на помощь и подкрепление, пока не закончатся боеприпасы», но с некоторых пор никто не мог вообразить обстоятельства, при которых солдатам придется его выполнять. В ожидании гибели за отечество личный состав форта скучал.