Лица людей плыли, соединялись в поток и тут же расступались в стороны – одинаковые, как надутые гелием пузыри, и в то же время разные – улыбающиеся, хмурые, равнодушные, задумчивые и озабоченные. И все бесконечно чужие.

– Что за ерунда… Так можно свихнуться – я заработался, перебираясь через Таджо.

Король свернул в сторону и выбрался из толпы. Пыльный сквер демонстрировал все те же причудливо стриженные колючие кусты и неудобные скамейки. Среди кустов костисто топорщилась какая-то сложная абстрактная скульптура. Вэл сел и закрыл глаза. По соседству устроились две женщины, Далькроз не видел их лиц, но голоса долетали великолепно – ясно и отчетливо.

– …псионик.

– Да, вот она сама идет мимо.

Вэл приоткрыл левый глаз – тот, который меньше болел. По дорожке, мимо двух собеседниц, шла еще одна женщина – прямая высокая фигура без возраста, с застывшим, каким-то смятым лицом. Коротко стриженые волосы, словно шерстка, покрывали гордо поднятую голову.

– Грустная…

– Она родилась норма-ментальной, зато ее сын был самым настоящим мутантом. У нас в Мемфисе с этим не шутят – когда парень подрос и скрыть мутацию не удавалось, люди приходили к ее дому, требовали выдать псионика. Она запирала двери, но каждое утро кто-нибудь стоял под ее окнами. Полиция запрещала кричать и кидаться камнями, и тогда люди просто приходили молчать… Стояли и молчали, и так с утра до ночи. Она выдержала полгода, потом за мальчишкой пришли реабилитаторы.

– Его, конечно, вылечили от мутации?

– Говорят, что да, только после этого его никто никогда не видел.

– Почему?

– Не знаю, ходили слухи, будто ее сынок сошел с ума и возненавидел свой город, другие говорили, что после излечения он повесился в столице – не захотел жить, как все.

– И она до сих пор остается здесь?

– Так и живет с тех пор, совсем одна. Смотри, какая гордая…

– У нас в квартале такую гордячку быстро заставили бы перебраться на запад.

Король открыл оба глаза и встал. Обе женщины моментально замолчали, словно интуитивно уловили его мысли. Далькроз, не торопясь, двинулся вслед за коротко стриженной, две сплетницы сверлили его взглядами.

– Смотри, как он зыркнул на нас – будто укусить хочет.

– Непочтительная пошла молодежь.

Вэл прошел мимо, деликатно отвернувшись, узкая прямая спина матери псионика мелькала где-то впереди, он прибавил шаг, стараясь не потерять ее в толпе. Женщина шла быстро, как будто летела, подгоняемая неощутимым для других ветром. Далькроз догнал ее и пошел, не отставая. Серо-бежевые дома по сторонам сменились просто серыми, стены узкого переулка почти сошлись, закрыли выцветшее от жары небо. Женщина подошла к громаде высокого дома, открыла дверь и скрылась в недрах темного подъезда. Король выждал минуту и проскользнул следом.

Крутые ступени уходили вверх и в полумрак, он прошел два этажа и остановился возле аккуратно выкрашенной двери. Прямо по свежей, едва ли не вчера наложенной краске, кто-то глубоко, угловатыми буквами процарапал:

МУТАНТАМ – ТРЫНДЕЦ!

Вэл поискал сигнализацию для гостей и не нашел. «Она никого не ждет, она вообще почти не живет». Король тихо, но настойчиво постучал. По ту сторону двери долго стояло настороженное молчание, он уже собирался уйти, когда створка немного, всего на ладонь, приоткрылась. Стриженая грустная женщина стояла на пороге.

– Я псионик, – просто произнес Король.

Она молча посторонилась, пропуская гостя вовнутрь. Маленькая квартирка показалась ему запущенной и аккуратной одновременно.

– Если вы боитесь, скажите мне об этом – я тотчас же уйду.

Мать пропавшего псионика медленно покачала головой.

– Я хочу, чтобы ты остался здесь. Живи, сколько понадобится, я не боюсь, мне уже все равно. Можешь взять его вещи – какие найдутся.

В старом шкафу Вэл отыскал рубашку и брюки, рукава рубашки оказались коротки, но это совсем не волновало Короля.

Потом он заперся в тесной ванной и смыл с себя тонкий осадок от речной воды, переоделся, потом как мог постирал в тазу собственную одежду. Женщина, словно подбитая птица, безучастно сидела на кухне, пальцы худых рук терялись в широких складках летней юбки.

– Меня зовут Вэл. А как вас зовут, мэм? – спросил Король.

– Лора Торрес.

– Спасибо вам большое.

– Не за что. Ты хочешь есть – возьми ужин в термошкафу.

– Вы сенс?

– Нет, но мой покойный сын был настоящим псиоником.

Далькроз заметил, что в угасших глазах Лоры Торрес мелькнуло подобие человеческого интереса.

– Он был бы немного старше тебя, – добавила женщина.

– Почему вы остаетесь здесь? Мне кажется, вам стоит уехать из Мемфиса, в столице люди гораздо терпимей относятся к мутантам и их родне.

– Если я уеду, эти скоты забудут обо всем, а я хочу, чтобы они помнили. Пусть они помнят Вико – пока меня видят на улице, люди испытывают неловкость, это все равно как если бы мой мертвый сын давал знать о себе.

Вэл промолчал и медленно отвернулся, боясь выдать свои мысли выражением лица. «Она сумасшедшая», – подумал Король. Он попытался было мягко, успокаивающе прикоснуться к разуму женщины, но впервые в жизни испугался и не смог – прикосновение не обжигало и не обдавало болью, скорее это походило на тусклый пепел большого, но давно отгоревшего пожара.

– Ну, нет, я не такая сумасшедшая, как тебе кажется, – буднично отозвалась Торрес. – И не подумай лишнего, я не псионичка и не могу читать твои мысли, я просто знаю, на кого я с виду похожа.

– Вы похожи на самого лучшего человека в этом городе. Далькроз доел ужин, вымыл тарелки и поставил их на место.

– Простите, мэм, что я не успел ему помочь. Если бы я был старше на три-четыре года, все могло бы обернуться по-другому.

– Ты тот самый Воробьиный Король?

– Это правда.

– Я только что видела твое лицо по уникому – это была местная передача, с базы возле Мемфиса.

– У меня нет уникома, я ничего такого не смотрел уже несколько дней – с тех пор, как смотался из столицы.

– Можешь не рассказывать, я и так знаю, что тебя везде ищут.

– Боюсь, мэм, что они очень скоро проведают, что я здесь.

– Ты прошел в запретную зону у реки?

Вэл замешкался на мгновение. Лора Торрес была одного возраста с матерью Короля, которую он почти не помнил, ее манеры и печальное лицо внушали доверие. «Я не должен выдавать консуляров. Даже после того, что они выгнали меня. Пусть Бейтс и Художник (особенно Художник) живут спокойно».

Король принудил себя солгать:

– Я бродил в зоне, хотел переплыть реку, но не сумел. Там много пси-жандармов и все утыкано датчиками.

Торрес задумчиво покачала стриженой головой.

– Человек может многое, если не все. Тебе все-таки стоит попытаться. Если бы я только могла вернуть своего сына, я бы сама послала его за реку.

«Нас там не очень-то ждут», – про себя возразил Король, но ничего не сказал в ответ, и это было милосердное молчание.

Ночь прошла спокойно, без ярких снов. После полуночи хлынул сильный дождь, его тугие струи поливали дорогу, которая, словно змея, кольцом охватила Мемфис. К двум часам ночи ливень прошел. Утром вернулась привычная жара и быстро высушила землю до глиняного звона.

Король проснулся очень поздно, в тот смутно-тревожный предполуденный час, когда прохлада ночи, изгнанная зноем, прячется лишь в самых отдаленных комнатах массивных, словно крепости, старых домов.

Король встал и оделся, стены его комнаты еще хранили старые фотографии – незнакомый четырнадцатилетний мальчишка неотрывно и тревожно смотрел в объектив, неощутимый зрителем ветер взъерошил его короткие волосы.

Лора Торрес, кажется, даже не ложилась – она сидела на кухне в той же самой позе, спрятав худые ладони в широких складках юбки.

– Доброе утро, Вэл.

– Доброе утро, госпожа Лора.

– Я только что выходила на улицу – купила продукты. Твои портреты развесили по стенам Мемфиса.

Далькроз ощутил острый укол страха. «Облава началась».