Иллюзия побега

Юлия Глобина

Труба выхлопного коллектора закрывала свет лампы как раз там, где ключ никак не нащупывал головку болта. Это было настолько неудобное место, что все, и дядя Паша и отец, отказались прикручивать патрубок охлаждения, через прокладку которого вытек весь тосол. Вот не советовалась, когда покупала развалину, теперь давай учись, разбирайся.

Находясь в яме, с сожалением смотрела на лохмотья ржавого днища. Ну пусть старенькая, ездит же! И двигатель масло не берёт. А до двух болтов и правда еле добраться. Мужская рука не развернётся, а для неё – это не сложно. Тонкие девичьи пальчики могли достать самые неудобные гайки.

Не торопясь закручивала по четверти оборота за раз. Муркин пришёл и сел рядом с колесом. Рыжий забурчал на другой стороне ямы. Обложили… Жаль, здесь котов не водится. С ними спокойнее…

– Наська, бесова дочка, ты как прокладку поставила? – голос мастера Горва вырвал её из глубоких воспоминаний. Хозяин был разъярён, – Хочешь, чтобы этот чёртов клапан взорвался на пятой версте?

Настя ещё раз проверила натяжение болтов, посмотрела на манометр. На стыке предательски собиралась капля воды, ещё лёгкая, но уже готовая упасть.

– Да не взорвётся он, – заверила она, – Бумага набухнет, и ничего течь не будет. Я три слоя положила.

– Если бы не твои проворные ручки, давно бы выкинул на улицу, грозился Горв, – вечно по-своему всё делаешь! Иди отсюда! Вон Дона, зовёт ужинать. Навязали ж, нахлебницу мне!

Настя промолчала. Она никогда не спорила с ним. Этими попрёками Горв угощал и свою жену, и восемь ребятишек, наплодившихся за долгую спокойную жизнь. Старшие уже помогали отцу, но смышлёным в механизмах был только средний сын, Осьен.

Настя помнила его ещё совсем маленьким и лопоухим, когда только появилась в мастерской Горва, отбывать принудительные работы. Старшие ребятишки очень настороженно отнеслись к Насте поначалу, но Осьен сразу признал в ней человека, способного удовлетворить его любопытство. Насте нравилось рассказывать малышу всё, что помнила о прошлой жизни. Она не хотела забывать родной мир, а Осьен был неутомимым слушателем, порой выводя из себя своими бесконечными вопросами, когда хотелось побыть одной. Неугомонный мальчишка не давал впасть в уныние.

Единственным спасением от него было занятие в мастерской Горва, когда туда привозили сломанные механизмы дирижаблей. В основном маршевые двигатели. Горв восстанавливал их, страшно гордясь своей причастностью к этим могучим летающим кораблям. Хотя сам, никогда не ступал на палубу ни одного из них. Настя даже не была уверена, видел ли он когда их вблизи, а не только на чертежах или частями.

Возможно, благодаря Осьену, Настя смирилась. Она всё реже вспоминала свой дом и бабушку, сожалея, что не успела попрощаться с ней. Наверно, бабушку забрала мама, а дом, скорее всего, продали. Одной старушке было бы трудно его содержать. Настя жила вместе с бабушкой, только пока училась в институте. А теперь некому было ходить на занятия. Насте хотелось думать, что её исчезновение там уже пережили, и вспоминают только в День Рождения, да на Пасху. Она знала – назад вернуться никогда не сможет.

Ей повезло. Инквизиторы не нашли в ней магического дара и не признали ведьмой. Их способы дознания не предполагали пыток и утоплений, как это делали люди. Маги этого мира понимали, кто обладает запредельной силой, а кто нет.

Жена Горва, пышнотелая, хитроватая, ещё не старая горожанка, недолюбливала магов. Называла их узурпаторами, живущими в роскоши, оглядываясь при этом по сторонам, всё-таки побаиваясь, что какой-то маг услышит и наложит страшное проклятье. Однако Настя полагала, что здесь существует кучка людей, захватившая сверхтехнологии и выдающие их за волшебство, а обычным людям достаётся только самое простое и понятное. Сам мастер Горв никогда не обсуждал дела Магистерата, повторяя, что благодаря их магии у него есть работа, пока крутятся лопасти двигателей и наполняются газами баллоны. Он часто ругал жену за злой язык. И боялся он не проклятий, а застенков Цитадели.

Настя очнулась в чужом городе внезапно. Один вдох и один выдох отделил её от мира в котором родилась, перенеся в другой. Сразу не поняла где оказалась, с удивлением рассматривая проходящих мимо дам в изысканных платьях и мужчин в длиннополых пальто и высоких шляпах. Ей показалось забавным, с каким достоинством следовали люди в своих клоунских нарядах. Это напомнило, как показывают в фильмах закулисную жизнь киностудий, где по старинным картонным улицам ходят персонажи разных эпох и миров. Но здесь были представители одного мира. И он всё более начинал казаться реальным.

Её больно толкнул, спешащий юноша, непонятно буркнувший, и даже не взглянувший на Настю. И тут же грубо окрикнул водитель удивительного аппарата, гремящего механизмами, шагающего на восьми ногах, как паук. Настя преградила ему путь. Пришлось отскочить с булыжной мостовой к тротуару, где сновало ещё больше людей, обходящих её и что-то учтиво бормочащих. Она даже не обращала внимания на них, провожая взглядом дребезжащий аппарат.

Окружающее пространство всё менее походило на сон, и Настя стала осознавать необычность своего положения. Она нерешительно оглядывалась вокруг, ища возможности спросить, куда она попала. Увидела уличное кафе и убирающего чашки официанта, спросила, что это за место. Тот оценивающе посмотрел на неё, ответил вежливо, но также не понятно, а затем подозвал мальчишку в вычурном костюме и передал короткое указание. Тот потянул Настю за собой.

Так она оказалась в полицейском участке. Её короткое летнее платье и распущенные волосы заметно отличали от местных жителей. На боку болталась сумочка со смартфоном, переброшенная через плечо и толстая тетрадь с лекциями. Она так и не успела на семинар. Больше ничего не было.

Большое здание из коричнево-красного кирпича, куда привели Настю напоминало старый вокзал с высокими окнами и стеклянным куполом. Её пытались расспрашивать, но их язык был неузнаваемым. Тогда Настя поняла – эти люди не заигрались в историческую реконструкцию, а реально проживают свою жизнь. Её стала охватывать паника. Она почти не слышала, что ей говорят, смотрела растерянными глазами на вопрошающих чиновников и готова была расплакаться.

Она даже не пыталась сопротивляться, когда её повели в камеру, явно для преступников, разделённую железными прутьями на секции. Оставили надолго. Настя, не предполагая, что ждёт дальше, отважилась на сон и устроилась на короткой лавке, подложив под голову сумочку и тетрадь.

Проснулась озябшей. Каменные стены здания ещё не прогрелись весенним солнцем и по коридорам гуляли сквозняки. Проснулась с ощущением, что за ней наблюдают. На скамье напротив сидел человек, увлечённо листающий её лекции. Он был одет в длинный жакет из бархата глубоко-чёрного цвета, вместо застёжки перетянутый широким поясом. Ботинки на грубой подошве, напоминали армейские, совсем не противоречили, выглядывающему из ворота белоснежной рубашки, щегольскому шёлковому платку.

Неужели кому-то интересны конспекты по сопромату, исписанные мелким почерком, часто, с сокращениями, понятными только писавшему, знающему, значения схем и выводов формул?

"Листающий, ещё не значит понимающий," – подумала Настя, наблюдая, как тот рассматривает её записи, опустив голову и она видела его брови, хмурящиеся от прочитанного, ровные, с лёгким изгибом. Острые скулы выдавали юношескую худобу, хотя он не был столь молод. Виски и затылок коротко острижены, почти выбриты. Чёрные волосы, стянутые в тугой хвост, подчёркивали высокий лоб.

Почувствовав её взгляд, человек оторвался от схем. Тетрадь он легонько швырнул, и та приземлилась на скамью рядом с Настей, удивив траекторией полёта, естественной, но в то же время нереальной. Расстояние было такое, что лёгкий взмах рукой вряд ли докинул бы тетрадь точно. Для него это была игра. Человек встал.