— Я не хотела с ним целоваться.

— В смысле?

— Ну вот так, это просто так получилось… и вообще, чё ты пристал, с кем хочу, с тем и целуюсь.

Для парня это был как удар под дых.

Он почувствовал себя совсем подавленным, и пробубнил больше себе:

— Да ведь ты сама жаловалась, какой он козёл.

Закончив танцевать, Маша обиженно посмотрела ему в глаза и заявила:

— Блэквайтер, а ты вообще подумал, каково мне там было? Ты знаешь, что у меня ни балетки не подошли, и платье ещё пропало… всё из-за этого, как ты выразился, козла, и мне пришлось в срочном темпе импровизировать, я, блин, штору на себя нацепила. А ещё я там весь текст нафиг позабывала, так что он, можно сказать, спас нас. И поцеловал он меня вообще-то против моей воли, но что я могла сделать, когда на меня все смотрели… и мама с папой тоже смотрели?

— Ну извини, я же не знал.

— Да ты ваще ничё не знаешь… ой, да пошло оно всё в жопу.

Встав, Маша зашагала к двери, Блэквайтер же, испугавшись, что она сейчас уйдёт, схватил её за руку и крикнул:

— Ну Маш!

— Да пусти!

Девушка отдёрнула руку, а он предложил:

— Ну хочешь, я с ним поговорю?

— Я-то с ним разобраться не могу, ты-то куда лезешь? Всё, отстань.

И девушка вышла, демонстративно хлопнув дверью, а Блэквайтер остался тут стоять на месте, и на душе стало как-то совсем паршиво.

Потом наступил понедельник.

Весь вчерашний день Блэквайтер просидел в своей комнате, не хотел даже есть ничего, все мысли у него всё были о Маше, он ей пробовал пару раз написать, но она проигнорила его сообщения, хотя была в сети, и ещё ему было неприятно, что Маша считает, что он не может за себя постоять.

Вот он и сидел подавленный на скамейке в вестибюле, и к нему тогда подсела проходившая здесь Лара с бутербродами, и заметив подавленность Блэквайтера, протянула ему один и предложила:

— Будешь бутер?

— Нет, спасибо.

Они помолчали ещё немного, пока Блэквайтер пялился в одну точку, а Лариса прожёвывала бутерброд, и потом парень решил её спросить:

— Слушай, Ларис, а как ты считаешь, я могу за себя постоять? Ну, в смысле, я мог бы навалять кому-нибудь, вот если бы тебе было надо, ты бы ко мне за помощью обратилась?

С набитым ртом Лара пробубнила что-то невнятное, а Блэквайтер своим выражением лица ясно дал ей понять, что ничегошеньки не понял.

Проглотив всё, девушка пояснила:

— Ну, я так надеялась уйти от ответа. Ну вот смотри, есть парни, которые сильные, а есть парни которые милые. И ты почти вторая категория.

— Класс… ещё и почти.

— Ну не обижайся. А кому ты собрался морду бить?

Блэквайтер вздохнул, потом ответил:

— Да я хотел поговорить с этим вашим Морозовым, мне Маша рассказала, что он её против её воли на сцене поцеловал.

— Ой, лучше не надо. Это я тебе как друг говорю.

Блэквайтер обиженно взглянул на неё.

— Ну просто мы с этим Морозовым уже столько воюем и без толку всё, а ты в это даже не лезь.

— Так, знаешь что, — разозлившись, Блэквайтер поднялся со скамьи и громко сказал, — хватит, я не тряпка. Я вот щас прям пойду и поговорю с этим твоим Морозовым.

И зашагал в сторону коридоров, остановившись, правда, перед турникетом на минуту, чтобы найти пропуск, но потом пошёл дальше, искать Морозова.

Лара посмотрела ему вслед с интересом и приулыбнулась.

Найти Павлика Морозова оказалось не так-то уж и сложно: он, как и было ожидаемо, сидел во Дворце Культуры на скамейке, залипая в телефоне.

Возле него некоторое время крутились какие-то девчонки.

Дождавшись, пока они уйдут, Блэквайтер подошёл к Морозову и спросил:

— Морозов? Я… я друг Маши Роговой, Блэквайтер.

— А я друг Ани Ростовцевой, Германа Семёнова и Андрея Егорова, очень интересно, да?

Смелость куда-то вдруг начала проходить, но Блэквайтер, собрав волю в кулак, сказал:

— Слушай, оставь Машу в покое, она же не хочет с тобой быть.

Усмехнувшись, Морозов сразу положил телефон в сторону, поднявшись перед Блэквайтером, и спросил:

— А с кем она хочет быть, с тобой, что ли? Сохнешь по ней, да?

— А какая разница, — пряча глаза, пробубнил Блэквайтер.

— Ха-ха, значит, сохнешь. Ну, у нас с ней было несколько ну очень страстных поцелуев, показавших, что между нами особая связь. А у вас что было? Дай угадаю: ничего?

Блэквайтер гордо промолчал, а Морозов снова усмехнулся.

— Или ты её сто пудов приглашал куда-нибудь, а она либо ливала, либо общалась с тобой ЧИСТО КАК С ДРУГОМ, — последние три слова Павлик специально произнёс с акцентом, чтобы поиздеваться над уже кипящим Блэквайтером, — ну не выйдешь ты из френдзоны, смирись, чувачок.

— Да не хочет она с тобой быть.

— Хочет. Не поняла этого ещё просто. Вот давай так: спорим, кто первый её добьётся, а второй сразу отваливает, — и Морозов протянул Блэквайтеру руку, — У?

— Она тебе не вещь, я не буду на неё спорить.

— Ссыкло, что ли? А потому что знаешь, что проебёшь.

Блэквайтер уже больше ста раз пожалел, что вообще пришёл сюда, и двинулся к выходу.

Но с криками «Стой, стой, стой» Морозов догнал его, преградив дорогу, и сказал:

— А в принципе знаешь чё. Считай, война уже началась, — и повернув Блэквайтера в сторону остального ДК, приобняв его за плечо, крикнул, — девчонки, идите сюда!

Те самые девушки, небольшой группкой крутившиеся возле Морозова, подошли, кто с любопытством, а кто и вроде с презрением поглядев на Блэквайтера, и Павлик Морозов сказал:

— Смотрите, вот этот вот мальчик по нашей Маше Роговой безответно сохнет. Ну не прелесть ли, а?

Девушки захихикали, а Блэквайтер, одёрнув руку Морозова, двинулся к выходу и зашагал прочь из Дворца Культуры.

Ну ладно, ладно, мы ещё посмотрим, чья она будет.

Когда началась большая перемена, Маша сидела в столовой за столиком с Аней и обсуждала с ней прошедший концерт, потому что с ней они тоже толком не успели поговорить.

— Ой, ну и тварь этот твой Морозов конечно, — усмехнулась Аня, когда Рогова рассказала ей про всё случившееся, — но чё я могу поделать, он у нас там главная звезда, а ты новенькая.

— Да знаю я, знаю. Чуть со стыда там не сгорела.

Аня захихикала, и Маша вскоре вместе с ней, хотя, по сути, было ей не до смеха, вспоминая всё это.

Тут к ним подошёл тот самый объект обсуждения, Морозов собственной персоной, который наклонился к их столику и сказал:

— Привет, девчонки. Слушай, Машуль, можно с тобой поговорить?

Маша вздохнула, нервно глядя на Аню.

— Ну пожалуйста-пожалуйста, — самым милым, чуть ли не ангельским голосочком из всех возможных проговорил Павлик.

Аня глазами сказала Маше пойти, мол, я рядом если чё, и та, приготовившись держать кулачки за саму себя, отошла вместе с Морозовым, встав в гордую стойку, выпрямившись и скрестив руки на груди – напоминая как бы, что она держит оборону.

Морозов сказал:

— Маш, ты меня извини пожалуйста за то, что там было на концерте, не знаю даже, что на меня нашло, наверно гормоны-феромоны вот эти вот всякие разум мой отуманили, мне правда неловко, что я тебя так подставил.

— Это всё?

— Ну Маш, ну я же от искреннего, чистого сердца, я же дружить с тобой на самом деле хочу, чтоб мы не были как на штыках, чтоб всё у нас было нормально, чтоб поддерживали друг друга как нормальный коллектив.

— И прям без подстав, и даже в одних колготках на сцену выходить из-за тебя больше не придётся?

— Ну Маш, ну обижаешь, ну слово Морозова.

— Что-то сомнительно верить такому слову, — хмыкнула Машка, — за человека говорят поступки, а не слова, слышал такое?

— Конечно слышал. И я подготовился.

Морозов махнул рукой, и в их сторону подошли ребята из музыкального кружка, притащившие с собой трубу, трамбон, гармошку и ещё что-то там, треугольник вроде, отчего Рогова сразу прошептала:

— А это ещё, блин, что?

Блэквайтер в этот момент тоже поднялся в столовую и стал выискивать глазами Машу, намереваясь нормально поговорить с ней и предупредить, что Морозов хочет её в постель затащить и сделать своей собственностью, но увидел всех этих «музыкантов» и остановился, и всё в нём рухнуло – опоздал.