– Может, он не найдет их, – сказал Джиб. – Может, у него ничего не выйдет.

– Разумеется, у него ничего не выйдет, – хмыкнул Плакси. – Его затея обречена на провал. За ним погонятся все чудовища Пустынного Края, и если он и спасется, то по чистой случайности. Но меня тревожит другое: столетиями между людьми и Братством поддерживался мир, каким бы он ни был худым. Но теперь вспыхнет пожар, все Пограничье окажется охваченным пламенем, и снова начнется война!

– Что-то я совсем запутался, – проговорил Джиб. – Ты ничуть не возражал против того, чтобы Корнуолл шел в Пустынный Край, называл его безумцем, но не возражал. Ты даже согласился отдать ему меч…

– Видишь ли, мой друг, – пустился в объяснения Плакси, – существует громадная разница между книжником, который идет в Пустынный Край, скажем так, из научного любопытства, и церковником, который угрожает ему огнем и мечом. Книжник, про которого известно, что он книжник, может даже благополучно вернуться. Не то чтобы он будет в полной безопасности, ибо в Пустынном Краю хватает тварей, к которым лично я не испытываю ни малейшей симпатии, однако его станут терпеть, поскольку он не представляет собой угрозы. Если его убьют, то убьют тихо, и никто никогда не узнает, как это произошло. Откровенно говоря, мало кто заметит его появление, так что он вполне может возвратиться живым и здоровым. Чувствуешь разницу?

– Да вроде бы, – отозвался Джиб.

– Итак, что мы имеем? – спросил Плакси. – Тебе предстоит путешествие, к которому вынуждает тебя твоя честь: ты должен доставить книгу и топор епископу Башни. Тебя будет сопровождать твой драгоценный книжник, который затем отправится один в Пустынный Край. Правильно?

– Правильно.

– Ты не собираешься пойти вместе с ним?

– Пожалуй, нет.

– Я собираюсь, – подал голос гоблин. – Я видел начало, если повезет, увижу и конец, каким бы он ни был. Я зашел так далеко, что поворачивать обратно нет никакого смысла.

– Ты говорил мне, что боишься открытого пространства, – вмешался Хэл. – Еще называл это каким-то мудреным словом…

– Агорафобия, – сказал Оливер. – Увы, от нее никуда не денешься. Я дрожу всякий раз, когда выхожу наружу. Небо словно давит на меня. Но я должен идти. Все началось с меня, и я не могу бросить Марка на полпути.

– Ты будешь чужаком, – предупредил Плакси. – Ты принадлежишь к Братству всего лишь наполовину, поэтому будешь в не меньшей опасности, чем человек.

– Знаю, – ответил Оливер, – и все равно иду.

– А что это за разговор о епископе Башни? – спросил у Джиба Хэл. – Впервые слышу, что ты куда-то уходишь.

– Я хотел попросить тебя, чтобы ты показал нам дорогу, – сказал Джиб. – Мы собираемся идти лесом, и я боюсь заблудиться. А ты наверняка знаешь дорогу.

– Я ни разу в жизни там не бывал, – ответил Хэл, – но те холмы мне известны. Нам придется избегать проселков и тропинок, тем более что агент Инквизиции движется в ту же сторону. Очевидно, он пройдет через Пограничье. Пока о нем ничего не слышно.

– Если бы он прошел, – сказал Плакси, – мне бы донесли.

– Когда выходим? – спросил Хэл.

– Ну, не завтра, – отозвался Джиб. – Марку надо подлечиться, и к тому же я обещал помочь Друду с дровами.

– Мне это не нравится, – покачал головой Плакси. – Совершенно не нравится. Ветер предвещает беду. Но если книжник держит путь в Пустынный Край, ему нужен меч. Я обещал ему меч и не нарушу своего слова, ибо день, когда гном откажется от своей клятвы, станет для него черным днем.

Они шли уже пятый день. Солнце пригревало. Листва на деревьях мало-помалу меняла цвет, становилась золотистой, багряной, коричневой или розовой, и от богатства красок невольно захватывало дух. Марк Корнуолл убеждался, что за последние шесть лет кое-что утратил. Замурованный в холодных каменных стенах университета, он забыл о цвете, запахе и прелести осеннего леса и даже не подозревал до сих пор, что он это забыл.

Хэл вел их большей частью вдоль цепи холмов, но время от времени им приходилось пересекать возвышенности или обходить стороной пригорки, на которых стояли невзрачные дома – убогие крестьянские хозяйства. В общем-то, крестьян или, скажем, дровосеков можно было не опасаться, скорее можно было рассчитывать на радушный прием, однако путники решили, что чем меньше они будут попадаться на глаза, тем лучше. Компания наподобие той, что сложилась у них, обязательно привлечет внимание, а слухи расходятся по округе с удивительной быстротой. Спускаясь с гребней холмов в глубокие распадки, они словно попадали в другой мир: мир, где было темно, покойно и тихо. Деревья росли едва ли не вплотную друг к другу, крутые склоны холмов незаметно переходили в скалистые выступы, огромные валуны перегораживали русла многочисленных ручейков. Высоко над головами посвистывал ветер, а внизу на него не было и намека. В лесу царила такая тишина, что перепуганное цоканье белки, шнырявшей среди листвы в поисках припасов, отдавалось в ушах раскатом грома и повергало на мгновение в панику, так же как и шум, поднимаемый тетеревом, что срывался вдруг этаким сумеречным призраком с какой-нибудь малоприметной ветви.

Ближе к вечеру они принимались подыскивать место для ночлега в одной из лощин. Хэл обычно приводил их туда, где имелась трещина в скалистой породе или где склон холма выдавался немного вперед, образуя уступ, под которым можно было укрыться от непогоды. Они разводили костерок, и тот отгонял ночной холод и тьму и будто оберегал их от леса, что с наступлением темноты словно преисполнялся враждебности. Хэл, опытный следопыт и охотник, добывал по дороге белок, кроликов или тетеревов, которых потом жарили на костре, а на второй день пути ему случилось подстрелить оленя. Иными словами, мяса у них было в избытке, а потому они почти не трогали припасы, которые захватили с собой: дикий рис, копченую рыбу, кукурузу, то есть то, что не тяжело было нести.

Сидя у костра, Корнуолл всякий раз вспоминал разочарование матушки Друд, когда ей сказали, что прощальной пирушки на все болото не предвидится. Достойная матушка принялась было возражать, но ей объяснили, что такая пирушка обязательно возбудит нездоровый интерес к цели их путешествия, чего следует всячески избегать.

Пять дней светило солнце, а на шестой, где-то, наверно, с полудня, начался дождь. Сперва он не шел, а лишь моросил, но ветер с запада задувал все сильнее, и под вечер дождь превратился в самый настоящий ливень, капли которого вонзались в лицо точно иголки. Несмотря на все старания Хэла, отыскать укрытие пока не удавалось. Корнуолл шагал последним, за Енотом, который, насквозь промокший, уныло тащился по лесу, подметая хвостом палую листву. Впереди виднелись фигуры Джиба и Оливера. Шерсть болотника отливала серебром, он не выказывал ни малейших признаков усталости, тогда как гоблин, судя по всему, с трудом держался на ногах. «А ведь ему здорово досталось, – подумал Корнуолл. – Бегство из Вайалузинга, блуждания в поисках дерева Хэла, этот шестидневный переход – жизнь на университетском чердаке не могла подготовить его к подобным испытаниям».

Корнуолл обогнал Енота и тронул Оливера за плечо.

– Садись, – сказал он, указывая себе на загривок. – Тебе надо передохнуть.

– Добрый сэр, – запротестовал гоблин, – в том нет никакой необходимости.

– Я настаиваю.

Корнуолл присел на корточки. Гоблин вскарабкался ему на плечи и обхватил рукой за шею.

– Уф! – выдохнул он.

– Тебе выпала дальняя дорога, – сказал Корнуолл.

– То, что началось в Вайалузинге, – ответил гоблин со смешком, – закончится еще не скоро. Тебе, разумеется, известно, что я иду с тобой в Пустынный Край?

– Я ждал от тебя глупости вроде этой, – буркнул Корнуолл. – По правде говоря, я очень рад.

– Страх потихоньку отпускает, – продолжал Оливер. – Небо страшит меня уже не так сильно. Боюсь, я настолько привыкну к открытому пространству, что оно будет мне нравиться. Хорошенькая привязанность для чердачного гоблина!