Взволнованная услышанным, я решила еще раз пройтись по выставке, пока «бабушка» отдыхала. В углу на столике стоял проигрыватель – еще один друг моего детства. В ось была вставлена виниловая пластинка. Недолго думая, я поставила головку с иглой на дорожку диска. И вдруг зазвучала мелодия. Через пару секунд низкий и сильный женский голос запел знакомый «Щедрик».
– Тамара! Немедленно выключите! Как Вам не стыдно! Это же не частный клуб, а вставка. Кто Вам позволил заниматься самодеятельностью?
Я удивленно обернулась. Впервые я слышала, как Валентина Ивановна обращается ко мне на повышенных тонах. Я вообще не знала, что она умеет кричать.
– Извините, я не хотела, – смущенно пробормотала я и быстро щелкнула рычажком.
«Бабушка» поднялась и молча пошла к выходу. Я поплелась за ней, на ходу размышляя о том, что нежданно-негаданно разгневала любимую начальницу. Причем, никак не могла понять, чем?
Обычно Валентина Ивановна, живущая в доме напротив Департамента и рано встающая в принципе, успевала перед началом рабочей страды не только сделать укладку и выгулять своего Джетика в ботаническом саду, но и прикупить свежей выпечки к тому моменту, когда я, не выспавшаяся и взмыленная от давки в троллейбусе, прилетала на работу. Слушая про «светлое пятно» и еще что-то про «креативность и ясность мысли», я млела от удовольствия и налегала на нежные круасаны, чтобы скрыть свое смущение.
Иногда к утренним посиделкам присоединялся охранник и по совместительству курьер Вовчик – полноватый лысеющий брюнет с выпуклыми коричневыми глазами и тихим голосом. Ко всем окружающим он относился одинаково индифферентно. У меня с Вовчиком сложились ровно-приятельские отношения на фоне совместных перекуров. Примостившись на допотопном стальном сейфе, неизвестно кем и неизвестно для каких целей притянутом на чердак, Вовчик скупо рассказывал о себе. Я вполуха слушала, мечтая о своем. Как-то был он мне не интересен. Моя жизнь, да подозреваю, и я сама, вообще его не интересовали. Только как объект для распространения информации.
Так я узнала, что он закончил английскую спецшколу, работал в Министерстве иностранных дел, но потом серьезно заболел и вынужден был оставить перспективную службу. Что за болезнь приключилась с ним, Вовчик не уточнил, а я спрашивать постеснялась. Ну не хочет человек вытаскивать свои скелеты – и не надо. Сама исстрадалась от неделикатных вопросов.
– Я, барышня, посольским женам ручки целовал, омаров щипчиками серебряными раскалывал, смокинги в химчистку не успевал сдавать, – мечтательно закатив глаза, откровенничал Вовчик.
– А насчет семейной жизни я так скажу. Все беды от того, что люди пытаются друг друга переделать. Она не так сказала, он не этак сделал, и давай друг друга перевоспитывать. Привычки свои навязывают. Конечно, ничего не получается, вот и начинаются ссоры и обиды. Или вообще разбегаются. Еще хорошо, если по мирному. – Последние слова Вовчик произнес с непонятной злобой. Наверное, из личного вспомнилось, подумала я. Видать и тут не сложилось у бедняги. Говорили, что жена у него была, да сплыла.
Закончив очередной монолог, Вовчик аккуратно тушил окурок «Мальборо», которые предпочитал другим сигаретам, вероятно из-за ассоциаций с прошлой шикарной жизнью, и уходил в свою стеклянную будку пить чай и читать газеты, которые выписывал наш Департамент.
Иногда Вовчик исчезал на две-три недели. «Бабушка» туманно намекала, что он находится на профилактическом лечении и переводила разговор на другую тему.
– Да все с ним ясно! С головой он не дружит, вот и вся болезнь. Ты что, не поняла? – как всегда, категорично, заявляла Милка. – Поэтому и прячется периодически, когда обострение наступает. А жаль, так он парень ничего, можно было бы поближе познакомиться. – Милка подмигнула мне, и нельзя было понять, в шутку это она говорит, или всерьез.
Меня, лично, удивлял ее вкус. Что привлекательного она находила в рыхлом, каком-то заторможенном Вовчике, мне было совершенно непонятно. Вот и «бабушка» его привечала и старалась похвалить в моем присутствии. Она, впрочем, всех хвалила или вообще ничего о человеке не говорила, как например, о своей заместительнице Алисе.
Вовчик «бабушку» тоже выделял из остальных, причем со знаком «минус». Каждый раз, когда она давала ему поручения, он как-то недобро на нее поглядывал и молча уходил. Валентина Ивановна частенько ставила меня к нему в пару, когда нужно было съездить по делам. В таких случаях мы отправлялись «святой» троицей: я, водитель и Вовчик. Не знаю, какую благую цель она преследовала, компонуя нашу кампанию, но я во время подобных «командировок» отчаянно скучала.
– Просто извелась вся, – жаловалась я Милке в ее айчаровсокй каморке. –Изо всех сил напрягалась, чтобы наладить маломальское общение. Как-будто лично все эти тюки с каталогами из типографии в машину перетаскала.
– Подумаешь, дело большое. Не на приеме ведь. Молчала бы всю дорогу и дело с концом. Пусть бы мужики тебя развлекали. – Милка равнодушно отнеслась к моим страданиям.
– Да, они развлекут, как же, разбежались! Один о своей ненаглядной армии будет всю дорогу жужжать, а второй экзамены устраивать, какой вилкой десерты нужно есть, и какого цвета чулки под какую юбку надевать. Очень мне это все интересно! Вообще не буду с ними ездить, пусть бухгалтерию отправляют, это их дело – товар принимать, – окончательно заводилась я.
Однажды «бабушка» попросила меня сходить с Вовчиком к ней домой и принестиь парочку растений в горшках для парадного оформления вестибюля. Со дня на день ожидался приезд городского начальства.
Разведение цветов было любимым хобби нашей начальницы, не считая Джета. О ее рабочем кабинете нечего было и говорить: он утопал в райских кущах из пахнущих и цветущих растений. В период вегетации она щедро раздавала всем желающим отростки и листочки. Благодаря дарам начальницы, и моя квартирка вскоре украсилась живописной драценой, воинственно цветущим спатифиллумом и строгим фикусом.
Итак, для придания роскоши нашим казенным «хоромам», по мнению «бабушки», требовались непременно камелии. За ними мы и отправились…
Холодный ветер гонял по улицам мусор и пыль с обочин. С темного неба срывались струи дождя. Вовчик, закутавшись в пальтишко из плащевки, вышедшее из моды несколько лет назад, быстро шагал впереди, засунув руки в карманы и не оглядываясь. Я семенила сзади, вцепившись в зонт и, как на велосипеде, огибая лужи. Злость на Вовчика, его пренебрежительное поведение распирала меня. Я сверлила взглядом его давно не стриженный затылок и мысленно приказывала убавить шаг и взять мой зонт. Но он этого не сделал. Не поймал мой посыл или не посчитал нужным.
Мы подошли к угловому дому, стоявшему в плотной шеренге особняков старого квартала. Я огляделась по сторонам. Недурное местечко! Прямо передо мной возвышались купола Собора, а сразу за ним, через бульвар – ботанический сад. Живут же люди! За все свою жизнь в Городе, мне еще не приходилось бывать в таких домах. Все мои друзья-подружки проживали в «хрущевках» или панельках, в лучшем случае, в «сталинках». Сейчас же передо мною мрачной громадой возвышался «царский» дом. Через ярку с остовом от ворот зашли во двор. Желтые стены, довольно облупившиеся, были густо покрыты рисунками и цитатами эпистолярного жанра.
– Откуда ты знаешь, где Валентина Ивановна живет? – как можно дружелюбнее поинтересовалась я, решив не обострять ситуацию. – Ты что, уже бывал здесь?
– Да. С Джетом гуляю, когда хозяйка в отпуск уезжает, – неохотно процедил Вовчик. – По хозяйству иногда помогаю. Прибыть или починить что. В женских квартирах вечно что-нибудь ломается. – Мой напарник замолк, явно не желая продолжать разговор.
Покурили, сидя на хлипком заборчике, окружавшем нечто вроде палисадника, и зашли в парадное. Я непроизвольно ахнула. За непритязательным фасадом скрывался пусть запущенный, но настоящий дворец. Потускневшая лепнина на потолке, разбитая узорчатая плитка на полу, кованая лестница с ажурным орнаментом. Оконные проемы между этажами были забиты фанерой, лампочки не горели, но все равно в парадном было светло. Свет лился откуда-то сверху. Я запрокинула голову. Наверху красовался стеклянный световой фонарь. Почти за сто лет он покрылся вековым слоем грязи и пыли, но все равно поражал архитектурно-инженерной задумкой. Выскочила мысль о том, что, может зря в семнадцатом свергли буржуев? Жили бы их потомки в таких вот дворцах, капитализм развивали с «человеческим» лицом, социальные слои бы не перемешивались. Люмпены общались бы с люмпенами, торгаши с торгашами, интеллигенты с интеллигентами. И я бы не мучилась в поисках своего места между успешными, но подлыми, и образованными, но бедными. К сожалению, история не имеет сослагательного наклонения.
