-- Она утверждает, что за столиком сидел ты один.
-- А в это время Чарли Льюис находился в мужском туалете, в двадцати шагах от меня.
-- Ты это серьезно?
-- Нет, конечно. Может, он в эту минуту находился в женском туалете.
-- Пусть тебе и смешно, но если вспомнить твое прошлое...
-- У меня такое же прошлое, как у любого нормального мужчины,-оправдывался Рой.
-- Что-то мне не нравится твой юмор на такую щекотливую тему.-- Голос у Алисы начал дрожать.
-- Послушай, бэ...-- Рой смягчил тон, сказал совсем тихо: -- Приезжай ко мне сюда, да побыстрее! Здесь мы все уладим, прекратим весь этот вздор.
-- Прости меня! -- Алиса оттаяла -- она раскаивалась.-- Дело в том, что все эти последние годы мы так часто бывали с тобой в разлуке... Вот почему я и веду себя так несдержанно, так глупо, нервничаю... Кто платит за телефон?
-- Компания, кто же еще!
-- Очень хорошо! Ужасно, когда приходится платить из своего кармана за наши телефонные ссоры. Ты меня любишь?
-- Приезжай, да поскорее!
-- Ты считаешь, что ответил на мой вопрос?
-- Вполне!
-- О'кей! Я тоже такого мнения. До свидания, дорогой! Скоро увидимся!
-- Поцелуй за меня Сэлли.
-- Обязательно. До встречи!
Рой повесил трубку, устало покачал головой -- опять ссора по телефону,-- но тут же улыбнулся: ведь все кончилось мирно. Встав со стула, подошел к письменному столу взглянуть на календарь -- когда ему ожидать прилета жены с дочерью.
Телеграмма пришла на четвертый день: "Билеты куплены на рейс два часа четырнадцатое тчк прилет Бербэнк 10 вечера по вашему местному времени тчк просьба побриться тчк с любовью Алиса тчк".
Рой, улыбнувшись, перечитал телеграмму, и вдруг где-то в глубине души возникло ощущение неловкости,-- его никак не удавалось точно определить, оно сопротивлялось, словно выскальзывало из рук... Весь день он ходил как в воду опущенный, чувствуя приближение какой-то пока еще неосязаемой беды, и только когда лег в эту ночь в постель, все ему стало предельно ясно. Преодолев легкую дрему, встал, подошел к столу, прочитал еще раз телеграмму: да, все точно, четырнадцатое мая. Не выключив лампы, зажег сигаретку и сидел на узкой, безликой кровати отельного номера, обдумывая, как ему быть, как не утратить в такой ситуации самообладания.
По сути дела, суеверным он никогда не был, не приверженец религии, и всегда посмеивался над своей матерью, с ее богатой коллекцией сновидений, предсказаний, предзнаменований, как добрых, так и дурных. У Алисы тоже есть привычки, связанные с суеверием: например, никогда не говорить вслух о желанном событии,-- стоит упомянуть, и ничего не получится, ничто не сбудется, оставь надежду навсегда. Эти ее привычки не вызывали у него ничего, кроме презрения. Во время войны, когда все журналы утверждали, что в стрелковых ячейках на фронте не найти ни одного атеиста, он не прибегал к молитве даже в самые мрачные и опасные для жизни времена. Ни разу за всю свою взрослую жизнь не сделал ничего под влиянием суеверия или дурного предчувствия.
Сидит вот теперь, озираясь по сторонам, в ярко освещенной, нормально меблированной, просторной комнате, все здесь в духе двадцатого века, и чувствует себя полным идиотом. Зачем ему в разгар ночи гоняться за призраками, отдающимися звонким эхом предостережений, за обрывками старинных снов, что рождаются в глубинах его чувствительного мозга талантливого инженера...
Этот выводящий его из себя сон он отлично помнит: сестра его умирает четырнадцатого мая... Такие сны очень редко бывают в руку. И все-таки... Элизабет с Алисой настолько похожи, всегда стараются быть вместе, они хорошие подруги. О снах он знает немало, и в этом мрачном, колдовском мире вполне возможен простой перенос понятий: жена становится сестрой, сестра -женой. И вот тебе на -- его жена с ребенком выбрали как раз этот злополучный день -- четырнадцатое мая,-- чтобы лететь к нему на самолете из Нью-Йорка в Калифорнию... Им предстоит пролететь три тысячи миль, почти через весь Американский континент, с его бурными, широкими реками и высокими горными цепями...
Ну, хватит, надо выключить свет и лечь спать, все равно так ничего не решишь! Лежал, уставившись в темный потолок, прислушиваясь время от времени к шуршанию автомобильных шин: на исходе ночи мчится домой запоздалый водитель...
Не верит он в судьбу, в фатум1; всегда рассматривает окружающий мир в тесной связи причин и следствий; ничего избежать нельзя: что произойдет завтра или в следующую секунду -- ни в коей мере не детерминировано и может проявиться бесконечным разнообразием. Смерть человека, как и место его последнего упокоения, нельзя точно определить; никакие события не стоит искать в книге прогнозов на будущее -- человеческая раса не получает никаких намеков или предостережений от сверхъестественных сил. Все это просто смешно, и ради этого глупо не спать! Сам всегда бесстрашно ходил под лестницами, с радостью разбивал зеркала, ни разу не просил прочитать его судьбу по руке или определить по картам. И сейчас отдает себе полный отчет в своем идиотском поведении. Но при всем том сон не приходит...
Утром Рой позвонил в Нью-Йорк.
-- Алиса, приезжайте лучше поездом.
-- В чем дело? -- забеспокоилась она.
-- Я боюсь самолета.-- И услыхал взрыв ее хохота на том конце провода.-- Боюсь самолета! -- упрямо повторил он.
-- Какие глупости! -- возмутилась Алиса.-- В этой авиакомпании ни одной катастрофы! Что, самолеты начнут падать с завтрашнего дня?
-- Но даже если и так...
-- Ты себе представляешь, что такое находиться в одном купе с Сэлли трое суток? После такого испытания мне придется лечиться все лето.
-- Прошу тебя! -- умолял Рой.
-- К тому же зарезервировать билет на поезд -- значит потерять целые недели. А еще надо сдать внаем квартиру и все такое прочее. Что это на тебя нашло? Ума не приложу!
-- Да ничего. Просто очень беспокоюсь по поводу вашего полета, вот и все.
-- Боже мой! -- воскликнула Алиса.-- Да ты пролетел двести тысяч миль на всевозможных драндулетах -- и ничего!
-- Знаю. Именно поэтому беспокоюсь.
-- Может, ты выпил?
-- Алиса, дорогая,-- вздохнул отчаявшийся Рой,-- не забывай, сейчас у нас здесь восемь утра.