Последняя рейка послушно легла под нижний край туго натянутой бечевы и, прихваченная гвоздем, замерла на своем месте. Легонько пристукнув молотком по шляпке гвоздя, я отошёл от забора полюбоваться на дело своих рук. Красиво получилось! Пройтись олифой да потом слабым раствором морилки, и забор украсит нашу улицу.

Вот так уже нашу! А всего в начале марта купил я небольшой, по нашим городским меркам, домик в соседней деревне, и мы с женой принялись его обихаживать да благоустраивать. В жилье мы не нуждались : городская квартира вполне нас устраивала. Было в ней достаточно места и для нас, и для подрастающих детей. Но город есть город!

Не только суета и постоянный шум, а воздух, порой так пропитанный выбросами комбината, что першило в горле и щипало глаза, заставили нас задуматься о дачном домике и свежем деревенском воздухе. Я, было, упёрся: какой может быть свежий воздух в пятнадцати километрах от города? Однако поддавшись на уговоры супруги, съездил в гости к её тетке и удивился не только утренней прохладе, но и пронзительной чистоте неповторимых деревенских закатов. Так что загородное приобретение было просто кладом – к концу апреля с десяток грядок с разной зеленью требовали полива и прочего ухода. Поначалу деревенские откровенно косились в нашу сторону: выпендриваются городские богатеи! Потихоньку разузнав наши биографии, потеплели: здороваться стали, улыбались при встрече и даже приглашали на чай. Да и мы не скрывали своих сельских корней… Мне, выросшему в таком же селе, не чужды были никакие сельские инструменты, а если прибавить умелые руки, да к тому же растущие, откуда надо, не в тягость было наводить порядок на своем подворье. Супруга – селянка в пятом поколении, прекрасно знала все тонкости деревенского быта. И то, что у нас на двоих было пять высших образований, деревенские жители быстренько истолковали в свою пользу.

«Вот видишь, – говорили они своей ребятне, указывая на нас пальцем, – учись лучше! И у тебя будет такой красивый домик! И у тебя будет хорошая жена и автомобили, как у пришлых!»

Пришлыми нам предстояло быть долго. А пока все любопытствовали , почём такие гладкие да белые доски? А не будет холодно от этих пластиковых окон? И главное – сколько это стоит? Узнав цену, качали головами:

«– У вас, городских, заработки вон какие! Нам за вами не дотянуться!»

Мое изготовление забора прошло без многих советчиков. Несмотря на воскресный день, на улице почти не было народа. Только один раз сосед Дмитрий, которого все звали Митрий( да тут у всех были клички – «науличные» имена), так селяне звали – именовали друг друга. Я даже знал свою деревенскую кличку– «электрик», это в честь моей профессии на комбинате, там я работал главным энергетиком. Должность ответственная, хлопотная. Но, три зама и восемь инженеров – электриков, по числу цехов, прекрасно знали свою работу, и поэтому мои выходные редко прерывались звонками с комбината. Конечно, сам я часто звонил диспетчеру или инженеру дежурной смены, но больше для успокоения нервов. Из всех ведущих специалистов я был самый молодой. Пятый год, как на этом посту, хотя самому уже стукнуло тридцать шесть!

Так вот подошёл ко мне этот самый Митрич, потрогал пальцем гладкую белизну досок забора:

– Ты чевой – это, сосед, понавыдумывал? У нас отродясь никто заборов струганых не делал! Да кто в первое мая работу ладит? Бросай ты это дело – молотком на всю улицу стучать!

Не внял я его совету, и вот результат – новенький забор лёгкой вязью отгородил мою усадьбу от улицы.

– Наташка в колодец упала! Наташка в колодце утопла! – звонкие ребячьи голоса разбудили сонную тишину улицы. Я мгновенно обернулся на истошные мальчишечьи крики. Трёх сорванцов, играющих невдалеке, я заметил ещё в начале работы. Несмотря на начало последнего месяца весны, утро выдалось прохладное, и яркие курточки ребятни пятнами мелькали на улице. Синей курточки не было. Это я машинально отметил про себя, задыхаясь от быстрого бега. До деревенского колодца, что был метрах в двухстах от меня, я добежал быстро. Заглянул вниз. Метра четыре до воды, цепь размотана и остро кольнуло сердце – неподвижное синее пятно на поверхности воды. Далее я действовал, как автомат.

Перехватывая руками холодную цепь, лихорадочно ища ногами точки опоры на скользких бетонных кольцах колодца, спускался вниз. Когда до поверхности воды оставалось около метра, выпустил цепь из рук, скользнул вниз, стараясь не задеть медленно погружающуюся в воду курточку. Глубина была метра два , и я оттолкнувшись от дна, вынырнув, одновременно подхватив одной рукой ребёнка за курточку, а второй уцепившись за проволочное кольцо, подтянувшись, почти по пояс вылез из воды.

Дальше было легче. Ещё парочка подтягиваний, хорошо, что кольца были узкие, так мог опереться спиной и ногами, и я вышел весь из воды. Купание в ледяной воде колодца сделали мой ум ещё яснее. Подтянув девочку за воротник куртки вверх, положил её к себе на колени, перевернул её лицом вниз. Чуть отпустил свою ногу, и вода потекла у неё изо рта.

«Успела нахлебаться! Надо делать искусственное дыхание!» Как безвольную куклу перевернул её и дернул замок молнии. Ладонь не прослушивали биение сердца на холодном тельце. «Раз, два, три, четыре, – машинально считал я бережные толчки своей руки, – и вдох!» – зажав ей, нос вдохнул воздух в начинающиеся синеть губы.

«И ещё раз! Дыши, девочка! Дыши! Тебе жить, да жить!» – умолял я её. Где-то на пятом массаже сердечко отозвалось слабыми толчками, потом лихорадочно затрепетало, набирая темп. Судорожный вздох, перешедший в кашель, и я понял, что мне удалось вырвать девчонку из лап смерти.

– Мурзик! Дяденька, где Мурзик? – всхлипнула она.

И только тут я услышал жалобный писк, едва похожий на мяуканье котенка. Цепляясь острыми коготочками за выступ бетонного кольца, мокрый, дрожащий от холода комочек, полз к нам. Подхватил его рукой, сунул под штормовку.

Кружок света наверху потемнел и, прерывая голоса и горестные вопли женщин, ко мне вниз скатился голос:

– Эй, Николай! Ты там живой?! – Митрич, склонившись над колодцем, пытался рассмотреть, что там внизу.

– Живой! Мы тут все живые! – гулким эхом отозвался я.

– Цыц, вы, мокрые курицы! – прикрикнул он на женщин, – из-за вас не слышно мне ничего! Все они там живые! Не верещите! Сейчас мы вас вынимать будем!

– Сначала девочку! – я осторожно перебирал холодную цепь, поползшую вверх, – я её в ведро поставлю и привяжу к цепи. Осторожнее там!

Ведро, коснувшись моей ноги, замерло. Вылив воду, я поставил ноги девчонки в ведро:

– Наташа, ничего не бойся! Я сейчас тебя привяжу к цепи, и ведро вытянут наверх.

– Дяденька Коля, а я не боюсь! Вы только Мурзика вытащите, а то мальчишки его в колодец бросили!

– Хорошо, хорошо! Вот он, твой Мурзик! – я потрогал мокренький комочек, который пригрелся у меня на груди.

Выдернув брючный ремень, я прочно привязал девчонку к цепи.

– Давай, пошёл потихоньку.

Колодезный ворот заскрипел, и ведро, с грузом, покачиваясь, пошло вверх. Женщины запричитали, завопили хором, подхватили девочку, и ведро спустилось ко мне.

Цепь снова натянулась и медленно повлекла меня к солнцу.

Несколько рук подхватили меня, помогая вылезти, кто-то их женщин, сорвав с головы платок, вытирал мои волосы, кто-то пытался стряхнуть воду со спины моей штормовки.

– Держите вашего Мурзика,– я вынул запищавшего котенка из-за пазухи и, не обращая внимания на хлюпающую в ботинках воду, направился домой.

Бабка, живущая по соседству, оторвав руку от костыля, перекрестила меня.

Дома я быстро сбросил мокрую одежду, хлебнул глоток обжигающего коньяка – надо же было унять бьющую меня дрожь, включил обогреватель и, укутавшись в махровый халат, нежился в потоке теплого воздуха.