Я тут же спрятал купюры.

Она вошла внутрь, растворившись в сенях магазина, а я остался под козырьком – облокотился на прохладную глинобитную стену, чтобы немного остудиться.

В скверике через дорогу я приметил двух латиносов. Они сидели на скамейке, положив на колени зачехленные мачете, и наблюдали за мной.

Затем на улице появился плешивый пес – тот самый, с которым я столкнулся накануне. Он бежал по тротуару с открытой пастью, капая слюной, и прихрамывая на заднюю лапу.

Внимание латиносов переключилось на пса. Но, проводив того взглядами, они снова синхронно повернули головы в мою сторону.

А я осторожно косился в ответ. Поля шляп отбрасывали на смуглые лица черную полоску тени, в глубине которой было не различить глаз. Зато солнце ярко подсвечивало черные усы, напряженные губы и худые подбородки.

Глядя на этих латиносов, я поймал себя на мысли, что мне полегчало. Подобное разглядывание незнакомцев помогало забыть о духоте и тягучем как гудрон времени.

Наконец, вышла Йоа с двумя тяжелыми сумками, и я взялся за лямки, подхватывая. Мулатка отдала мне одну, подчеркнув: так справедливо – каждому по сумке.

Я ответил, что считаю неправильным, когда женщина рядом несет тяжести, поэтому возьму обе.

Она усмехнулась: локо, ненормальный, пошли уже. Но я уперся, пока не добился своего.

Возвращаться с сумками, набитыми крупой было непросто. В полдесятого уже пекло как в паровозной топке, и от дороги исходил запах топленого асфальта. Каждый блок казался нескончаемым.

Как только мы добрались до дома, я поспешил под прохладный душ.

Хозяйка наотрез отказалась от помощи: ни разобрать продукты, ни с готовкой, ни с уборкой – мол, я ее гость. Но я все равно помог протереть стол.

Затем Йоа на несколько часов ушла из дома.

Я погрузился в записи в блокноте. Но рев сирены вернул меня в знойный никарагуанский полдень – снова выл рупор на здании мэрии.

Глиняная черепица на крыше накалилась, а в дом через открытую дверь летела пыль. Я вышел на лужайку и выглянул сквозь забор на улицу. Порывы ветра, посвистывая, гоняли по тротуару сор и пластиковые пакеты.

Птиц не было, зато мимо пронеслась стайка бродячих псов. Говорят, их по окраинам Леона носятся целые своры: ополоумевшие от пекла, вовсе позабывшие куда и зачем они бегут.

Я обогнул дом и оказался на задней лужайке. Здесь всю траву побило солнцем, а ее кончики пожелтели.

Среди низких кустов агавы я заметил кошку темного окраса. Сидя перед грудой птичьих костей, она водила острыми ушами, глядя на то, как муравьи пытаются утащить ее еду. Когда муравьев собиралось достаточно, чтобы сдвинуть с места косточки, кошка проводила лапой, перетягивая их обратно к себе.

Завидев меня, кошка замерла, принюхиваясь к нежданному гостю. Затем косточки перед ней снова пришли в движение, и она вернулась к своему занятию.

Поперек лужайки к дому тянулось несколько караванов из муравьев, которые растаскивали опавшие ягоды. Я последовал за ними внутрь дома, затем в атриум, где сушилась одежда. Там насекомые уходили через фундамент под землю.

Отсюда же начинался другой муравьиный маршрут, который привел меня в гостиную. Бьеха по-прежнему сидела, слушая радио. Я дошел до кухни. Насекомые здесь ползли по трещине в стене к столешнице, где стояла банка с сахаром – ее крышка не прилегала плотно, и внутри кишели муравьи.

Я налил в глубокую тарелку воды и поставил банку с сахаром в центр. Подоспевшие муравьи забрались на тарелку, встав у кромки воды. Им было не пересечь препятствие. Караван остановился, начал редеть, и трещина на стене уменьшилась.

На полке рядом с крупой лежал кубик-рубика в разобранном виде, покрытый слоем пыли. Я покрутил его несколько минут, собрав, и поставил на место.

Пришла Йоа. На ней было пышное мексиканское платье.

Она сообщила, что договорилась с попутной машиной, и послезавтра меня подбросят до Чинандеги, городка на севере, – оттуда до Гондураса рукой подать.

Хозяйка избегала смотреть в мою сторону. А когда мне все же удалось поймать ее взгляд – он, как и прежде, источал холод.

* * *

Пришел теплый и безветренный вечер. Мы с Йоа сели на веранде, молча покачиваясь в креслах-качалках, и пили сок со льдом.

Под навесом горела лампочка, вокруг которой беспорядочно вились мошки. Лампочка очертила нас желтым кругом, за пределами которого во все стороны простиралась черная бездна. Лишь грузная ветка мангового дерева выпала откуда-то из темноты и неподвижно парила в воздухе.

В доме через дорогу еще одна лампочка очертила свой желтый мирок: соседи скандалили, и в дверном проеме то и дело мелькали силуэты, а в глубине комнаты сменял кадры черно-белый телевизор.

Я снова посмотрел на хозяйку. Она выглядела опустошенной. Ее босые ступни подталкивали качалку, давая сделать ей пару свободных движений, и снова толкали кресло. На полу под деревянными дугами похрустывала налетевшая с улицы пыль.

– Все в порядке? – спрашиваю. – Похоже, ты потеряла искру.

Она посмотрела на меня.

Я приподнял стакан на свет, разглядывая маленькие айсберги.

Йоа следила за мной, задумчиво прикусив губу.

– Ты был женат? – произнесла она.

Киваю.

– Что случилось?

– Иногда люди просто перестают понимать друг друга.

В доме напротив что-то разбилось, и послышались новые возгласы. Йоа молча покачивалась в кресле, глядя в сторону соседей.

– Мой бывший муж служит лейтенантом, – сказала она. – Мы раньше часто ссорились.

Йоа неотрывно глядела по ту сторону дороги, обращаясь куда-то в прошлое.

– Раньше он был другим, но после появления Ниньо мы отдалились. Муж совсем не помогал, и я растила ребенка сама. Затем вовсе перестал приходить.

Она повертела стакан в руках, глядя на попавшую в сок мошку.

– А я все надеялась: была смиренной, по воскресеньям ходила в церковь и молилась. Думала, что-то изменится…

Она вытащила ногтями мошку. Поднесла краешек стакана к темным губам, легонько отпив.

– Затем узнала, что он обрюхатил юную девку. Добилась развода. А город у нас католический2, сразу смотрят искоса, – она снова прервалась на глоток. – Я растила Ниньо сама, денег с трудом хватало на еду. Приходилось много работать, брать дополнительные смены. Когда мальчику исполнилось шесть, бывший одумался – сказал, хочет проводить время с сыном. И теперь забирает его на выходные… Мне от этого неспокойно.

Глубоко вдохнув, она повторила:

– Иногда люди просто перестают понимать друг друга.