Мама собрала меня в дорогу: положила все, что может понадобиться в пионерском лагере, и решила провести этот день со мной, ведь завтра мне уже улетать. А я до этого ни разу не была в пионерском лагере и ни разу одна не летала на самолете. Волнение охватило меня, я никак не могла дождаться того часа, когда сяду в самолет и он унесет меня к чуду. Время тянулось так медленно, что сил ждать больше не было.

Мы лежали на диване и смотрели только что появившееся в нашем городе кабельное телевидение. Показывали какой-то зарубежный фильм про любовь, уже и не помню его название. Герои там пели, танцевали, влюблялись. А их родители, как всегда, были против этого союза. В те годы любой иностранный фильм был для нас явлением.

– Мама, а почему во всех фильмах и в книжках, какую ни открой, родители всегда против выбора своих детей? – спросила я маму.

– Потому что мы умнее вас и лучше знаем, что для вас лучше.

– А кто вам сказал, что вы лучше знаете?

Мама не нашлась, что ответить:

– Знаем, и точка.

– Вот ты всегда так. А как же любовь?

– Какая такая любовь? – скривилась мама.

Когда фильм закончился, я вспомнила, как мама мне рассказывала любовные истории, связанные с моей бабушкой Прасковьей:

– Мама, а помнишь, ты мне рассказывала о моей бабушке Прасковье, той самой дочке Евхимии, и о ее подружках? Расскажи еще раз.

– Я тебе уже сто раз рассказывала.

– Ну еще разок. Пожалуйста! – взмолилась я. – Так и время быстрее пройдет.

– Так и хочешь побыстрее улететь от нас, – пожурила меня мама. – Ну ладно, уговорила. Слушай.

Прасковья родилась летом 1898 года – здоровым, румяным ребёнком. Единственная и долгожданная дочь, младшая в семье.

Девочка лежала в люльке, которая была подвешена к потолку, и, рассматривая свои маленькие, пухлые ручки, тянула их к солнышку, которое заглянув в окно дома ранним утром, не покидало его в течение дня. Поймать этот яркий лучик, который заставлял ее морщиться и прикрывать темно-синие глазки, со временем изменившие свой цвет, как у всех младенцев, ей никогда не удавалось. Но несмотря на это, можно было наблюдать с интересом за движением своих пальчиков, сквозь которые проходил солнечный свет и окрашивал их в красный цвет, а потом ещё и попробовать их на вкус.

Прасковья потянула ручки в рот: «М-м-м, ничего, – подумала она. – А что будет, если и эти попробовать?» – и девочка, ловко схватив свою ножку, потащила ее в рот, кряхтя и чмокая. «Проголодалась?» – нежно говорила мать, брала дочь на руки и прикладывала к своей груди. Прасковья хватала материнскую грудь и, мурлыкая, как котенок, закатывала глазки от наслаждения: «Вот так гораздо лучше», – проносилось у нее в голове, и блаженный сон наваливался на нее, как теплое пуховое одеяло. Мать укладывала дочку обратно в люльку и шла заниматься своими домашними делами.

– Ну, как моя малышка сегодня спала? – спрашивал Василий, подходя к люльке и рассматривая свою дочь.

– Хорошо, – отвечала Евхимия. – Что ей сделается?

– Ты, мать, смотри за ней.

– Смотрю-смотрю я за твоей любимицей. Не волнуйся, иди с Богом.

Ребенок рос не по дням, а по часам. Отец Прасковьи, как и многие отцы, любил дочь больше других своих детей, гордился девочкой и души в ней не чаял, баловал.

Когда Прасковья подросла, она все так же не забывала играть со своим другом – солнечным лучиком, в котором летали мелкие пылинки, отчего тот был хорошо заметен в комнате. Ей думалось, что если постараться и как-нибудь изловчиться, то можно присесть на этот лучик и покачаться на нем, как на качелях. И опять у нее ничего не получалось. «Наверное, я слишком тяжелая», – думала девочка и убегала во двор, чтобы там покачаться на настоящих качелях, которые уж точно ее выдержат. Ее заливистый смех был слышен далеко, вдоль всей улицы.

Завидев отца, возвращающегося с работы, Прасковья бросалась к нему навстречу, раскидывая руки, как птичка. Отец подхватывал Прасковью на руки и кружил, кружил вокруг себя. А та, раскинув руки, заливисто смеялась и кричала: «Я птичка! Я птичка!» Отец, раскрасневшись и выбившись из сил, с улыбкой ставил дочь на землю. «Дай петушка! – тянула к нему руки девочка. – Дай!» Она привыкла, что без гостинца отец домой никогда не приходил. Тот вынимал из кармана сладкий леденец-петушок, целовал дочку в румяную щечку, трепал по головке: «Ну, беги!» – с улыбкой говорил отец и легонько толкал Прасковью в спину. Та опять бежала на свои качели, снова ее смех разлетался по улице, и душа отца наполнялась светом и любовью.

– Девочка, что тут скажешь, – млея, рассказывал Василий своим сотоварищам. – Это вам не пацаны – какая с них радость? Бывало, придешь с работы домой уставший, свет белый не мил, только бы до постели добраться и спать, спать… Подбежит Прасковья, заберется на колени, прильнет головой к груди, обхватит шею своими маленькими ручками, притянет к себе, чмокнет в щеку, заглянет в глаза, а в ее глазах столько нежности и любви, что ничего другого в этом мире уже и не надо. Так бы и сидел остаток дней своих с Прасковьей на коленях.

Девочка росла и теперь, проходя мимо лучика, уже не пыталась присесть на него и покачаться, как на качелях. Она только проводила рукой сквозь луч и смотрела, как меняется цвет ее ладони от розового до кроваво-красного. Улыбалась Прасковья, вспоминая свое детство. «Наивная глупышка», – думала она о себе.

И вот перед нами уже молодая девушка – красивая, стройная, тонкая, как березка, шестнадцати лет от роду. Ее огромные орехово-зеленые глаза могли рассказать о ней все: в хорошем или плохом настроении сегодня проснулась Прасковья, злится она или радуется. Проснувшись рано утром, сидя на краю постели, потянется Прасковья, улыбнется и примется расчесывать свои густые каштановые волосы гребешком, жмурясь от утреннего солнца. Гребешок – тоже подарок отца, резной, с причудливыми узорами, уж очень он нравился Прасковье, она с ним никогда не расставалась. Заплетет волосы в тугую, тяжелую косу, уложит вокруг головы, воткнет в нее гребень – и на двор.

– Как быстро растут дети, – сокрушался отец Прасковьи. – И как было бы хорошо, если бы они всегда оставались маленькими, нежными птенчиками. Ты о них заботишься и не переживаешь, что их ждет в будущем. Какая судьба им уготовлена? Но, увы, это невозможно.

Жила девушка без особых забот, без особых хлопот. Два старших брата опекали девчонку как могли, и Прасковьюшка знала: они ее в обиду никому не дадут. Родители работой по хозяйству ее не напрягали, помощников в доме хватало и без неё. Отец был занят своими пушными делами, мать – хозяйством. Скучно было Прасковье одной в большом родительском доме, одна забава – сбегать в лесок неподалеку за грибами и ягодами. Так же, как и ее мать Евхимия в юности, Прасковья без венка из полевых ромашек с полянки домой не возвращалась и белочку в лесу не забывала гостинцем угостить.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.