Мы знали его как общительного простого парня, чуткого и способного быстро сообразить, когда лучше промолчать, а когда — сказать слова поддержки или пошутить, разряжая накалившуюся обстановку, но у него выходило в два счёта переключиться на самоуверенного, насмешливого, едкого задиру, каким Слава вдруг становился, стоило кому-то задеть близких ему людей. Даже боевая Наташа могла только хлопать глазами и открыв рот смотреть за тем, как быстро и беспощадно он поставил на место одного из одноклассников Риты, не вовремя осмелившегося отпустить унизительный комментарий в её адрес.
И чем дольше мы знали Чанухина, тем чаще я думала, как они могут быть друзьями с постоянно угрюмым, высокомерным, заносчивым, лишённым всякого такта и моральных принципов Ивановым. И хоть мне ни разу не довелось вживую оценить их общение, ведь как только Слава направлялся в нашу сторону, его друг буквально растворялся в воздухе (за что я на самом деле была ему благодарна, ведь в противном случае уходить из неприятного общества Максима приходилось бы мне самой), Ритка уверяла, будто они полностью на одной волне, совсем как братья-близнецы, в чём у меня лично оставались огромные сомнения.
Последние три дня до каникул прошли относительно легко, хотя на душе до сих пор было неспокойно. Не знаю, чем руководствовался этот напыщенный индюк Иванов, но он неожиданно перестал где-то скрываться и теперь с раздражающей частотой попадался на глаза, при этом всем своим видом игнорируя моё существование и не произнося ни слова, пока вокруг нас были люди. А я всё равно каждый раз напрягалась, с ужасом представляя возможность вынести очередной поток изливаемой им желчи при десятке свидетелей, поэтому готова была прыгать от счастья, когда он наконец снова оказывался на безопасном расстоянии.
Зато Дима, к огромному удивлению и лёгкой настороженности всей нашей компании, стал подозрительно любезен и внимателен, начал здороваться со мной первым и в последний учебный день даже пропустил нас с Колесовой перед собой в очереди в столовой, чем ввёл в состояние ступора на оставшиеся три урока. И если первые пятнадцать минут после каждого мимолётного контакта с ним я витала в облаках, порхала над землёй и ощущала неописуемое счастье, как и положено нормальной влюблённой девушке, то потом радость произошедшего отступала под настойчивым чувством тревоги, без устали твердящей, что это неправильно, слишком похоже на сказку или жестокий розыгрыш.
Большую часть каникул, к моей огромной радости, мы проводили дома у Марго, наслаждаясь великолепной возможностью прокрастинировать и вести многочасовые бессмысленные беседы обо всём и ни о чём одновременно. У моих родителей на всю неделю как раз по плану стояли операции, поэтому они уходили на работу с рассветом и возвращались домой только ближе к полуночи, и примерно по тому же графику я перемещалась из нашей новостройки в душевную «сталинку» подруги и обратно, по пути забирая с собой Наташу, ради наших посиделок прогуливающую даже свои занятия по борьбе.
Помимо прослушивания музыки, просмотра первого попавшегося фильма и наших с Марго споров о последней прочитанной книге, во время которых Ната принципиально каждые две минуты громко вздыхала и показательно закатывала глаза, мы жадно поглощали приготовленные Зинаидой Васильевной домашние котлетки и усиленно готовились к Хэллоуину, в честь которого в гимназии должна была пройти дискотека в первую же пятницу после завершения каникул. На прошлогоднюю я не ходила, сославшись на запрет родителей, а на самом деле просто испугавшись возможности столь неформального общения со сверстниками, судя по рассказам подруг, предпочитающими именно на подобных мероприятиях напиваться до беспамятства и заводить более близкие отношения со всеми вытекающими последствиями.
Нет, вы не подумайте, что я закомплексованная ханжа с синдромом отличницы. Хотя, может быть, подобная характеристика имеет намного больше общего с реальностью, чем мне самой бы хотелось. Просто я всегда старалась быть очень осторожной в своих поступках и решениях.
Мой брат умело совмещал выдающиеся успехи в учёбе с вечерними посиделками у костра под гитару, гулянками до утра и убийственными дозами алкоголя и сигарет, после которых он мог выглядеть самым цветущим и энергичным человеком в мире. Я же, в сравнении с ним, казалась полной неудачницей, на любое предложение выпить, покурить, пойти на свидание реагировала широко распахнутыми от испуга глазами и настойчиво пульсирующей в голове мыслью: «Что скажут родители, если узнают?» На его фоне я всегда выглядела трусихой, слишком зажатой, зашоренной теми наставлениями о правильном поведении для девочки, что с младенчества вдалбливала мне мама.
Если бы не Костя, я бы, наверное, никогда не решилась попробовать спиртное, не научилась бы поддерживать хоть смутное подобие беседы, оказавшись в компании незнакомых людей, не услышала бы сотни проникающих прямиком в сердце мелодий, не узнала бы так много действительно важных вещей, оставшись просто очередной сугубо правильной и принципиальной отличницей, какой меня растили родители.
А если бы не я, он, возможно, до сих пор бы жил.
— Это Слава! — воскликнула Марго, когда в окно её комнаты внезапно ударило что-то, очень похожее на тонкую ветку. Вот только с той стороны дома, куда выходили её окна, не росло ничего выше куцых полудохлых кустарников, любовно выращиваемых страдающими от безделья престарелыми жильцами. Ни я, ни Натка бы в жизни не заметили этот звук, или не придали бы ему особого значения, но у Риты со Славой уже выстроилась собственная система взаимодействия, приводившая в восторг и одновременно вводящая в недоумение своей странностью.
Анохина быстро остановила идущий на ноутбуке фильм, какую-то очень восхваляемую критиками артхаусную драму, под которую мы с Колесовой упорно старались не заснуть, погружались в собственные мысли и изредка тыкали друг друга пальцем в бок, стоило лишь заметить, как одна из нас начинала откровенно клевать носом. До конца каникул оставалось два дня, и все мы медленно сходили с ума; не зная, чем ещё себя занять, охотно подписывались на все инициативы Ритки, подталкивающие к состоянию анабиоза вкупе с пасмурной холодной погодой за окном.
Сама же Марго выглядела достаточно бодрой, очень ловко распахнув настежь старые деревянные рамы, и, наполовину свесившись из окна, непринуждённо болтала со стоящим внизу Чанухиным. Благо, жила она на втором этаже.
— Сейчас скину тебе эту книгу. Мы с Полей чуть не загрызли друг друга, споря по поводу главной героини, — я чуть поморщилась, услышав своё имя, и повыше натянула колючий плед, пытаясь хоть как-то спастись от идущего с улицы холода. Всё же конец октября — не самое подходящее время для окон нараспашку.
— Не хочу показаться занудой, — раздался вдруг с улицы слишком знакомый, недовольно-насмешливый голос, заставивший меня по привычке замереть на месте и испуганно озираться по сторонам. Рано или поздно Слава ведь должен был явиться сюда вместе со своим другом, но я всё равно оказалась абсолютно не готова к такому раскладу событий. Радовало лишь то, что Иванов сейчас понятия не имеет о моём присутствии поблизости, — но вообще-то люди давно придумали двери и лестницы.
— Да все знают, что ты зануда, Макс, — со смешком отозвался Чанухин, а потом сдавленно чертыхнулся под смех своего друга, причиной которому, как я поняла, стала пролетевшая мимо адресата книга, смело выброшенная Ритой прямо в окно. — Люди, дружище, ещё придумали общественный транспорт, о существовании которого ты наверняка знаешь только по фильмам.
— И ты, Брут! — неестественно пафосно воскликнул Максим, пока остальные участники сцены весело смеялись. Я перевела взгляд на Наташу, так некстати успевшую всё же заснуть под скучнейший фильм и теперь сладко посапывающую у меня под боком, а потом сильнее вцепилась пальцами в край пледа, ощущая себя лишней на этом празднике жизни и боясь хоть чем-то выдать своё незримое присутствие в чужом разговоре, словно я исподтишка подслушивала то, что мне совсем не предназначалось. — Ну давай, Слав, скажи что-нибудь про такси, я уже дня три точно не слышал подобных шуток и тааааааак соскучился.
