Внедрение в 1950-е годы обучения в практику массовых детских садов, как процесса систематического, целенаправленного, обязательного, к сожалению, не избежало той опасности, о которой предупреждали сами авторы дошкольных программ того времени. Процитируем фрагмент из книги А.П. Усовой – ленинградского учёного, которая и ввела традицию занятий в практику отечественных детских садов: «…характер обучения, основанный на подражании образцам, несомненно, несёт в себе опасность развития механического, чисто подражательного мышления»[2].
Игнорирование положительного опыта самих детей, недооценка активности и самостоятельности ребёнка, переоценка роли взрослого (который якобы «даёт детям не только знания и умения, но и самый способ овладения ими, активно воздействуя на детей») сыграли в практике становления дошкольной дидактики непростую роль.
«Ребёнок учится сам, по своей программе» – небрежное отношение к этой мысли и сегодня вызывает горькие размышления и даже сомнения: «А следует ли вообще учить дошкольника?»
Можно с грустью констатировать тот факт, что детский сад увлёкся предметным обучением: в одном из них нам показывают кабинет физики, в другом демонстрируют работу учителя на занятии, а воспитатель присутствует в роли, ему не свойственной.
Кто же насаждает в детском саду подобную культуру? Наверное, трудно ответить однозначно, но роль заведующей детским садом в этой практике не последняя. Или мы не понимаем, что творим, или обстоятельства нас вынуждают?
Но какими бы ни были обстоятельства, ответственность за детей должна стоять выше этих обстоятельств.
Какие бы специалисты не пришли работать в детский сад – художники, хореографы, историки, математики – задача руководителя выяснить: понимают ли они, как надо учить дошкольника, подсказать, каким образом выстроить занятия и разговоры с детьми, чтобы программа, предложенная взрослыми, была принята ими как собственная, чтобы детская любознательность очевидно присутствовала при этом.
Ведь именно «вопросительность» выступает показателем активности детей. В ходе обучения именно она может служить обратной связью, показателем нормальной работы, когда дошкольника обучают не результату, а выбору способа действия.
Дайте ребятам в детском саду наиграться, выслушайте всё, что они придумали, удивитесь их смекалке, находчивости, сообразительности и сделайте это серьёзно и с доброй требовательностью.
Если мы хотим, чтобы в детском саду ребёнку было весело, интересно, полезно, надо постараться не превращать детский сад в школу. Полноценно прожитое детство всегда сказывается на успешном обучении в начальной школе, а успех в начальной школе – на обучении в среднем звене.
Грустно смотреть на детский сад, который в угоду взрослым амбициям изменяет своему основному назначению: сохранить, приумножить, обогатить самобытное дошкольное детство.
Размышляя о прошлом, посмотрим на день сегодняшний
Сегодня многим всё кажется простым. Есть режим детского сада, и ему надо следовать. Но порядок жизни детского сада возник не сам по себе. Над этим работали люди, причастные и к научным исследованиям, и к практической организации.
Мы с интересом перечитывали статьи журнала «Детский сад», выходившего в 1866–1868 годах. Его издатели, Аделаида и Яков Симоновичи, – организаторы одного из первых детских садов в Петербурге, пишут о множестве вопросов[3]. Как организовать общую работу детей и предоставить им свободу? Как организовать питание? Чем занимать детей, как устроить их жизнь согласно природе детского развития, как учить таких маленьких? Вопросы были сложны для того времени, когда детский сад только зарождался, но многие из них не выглядят простыми и сегодня.
Есть вещи, на которые современная наука о детстве смотрит по-другому. Какие-то проблемы за вековой путь развития решены, но тревога «не навреди» осталась.
Наш сегодняшний день живёт другими мерками. Но бесценный опыт первопроходцев дошкольного воспитания – это источник наших новых мыслей о детях. Обращаясь к прошлому, невольно сравниваешь себя с предшественниками. В чём мы похожи, чем отличаемся в нашей практике? Интересны акценты в их работе, проблемы, над которыми мы сегодня даже не задумываемся.
Их опыт помогает за множеством привычных событий увидеть те вечные проблемы, которые тревожат педагогов в работе с маленькими детьми, а именно: как не исказить внутренний мир ребёнка, как сделать его интересным, отвести от скуки, бездеятельности и подготовить к непростому бытию в сложном мире.
Он позволяет ощутить незыблемость самых фундаментальных дошкольных идей. Так вновь подтверждается истина, что без прошлого нет настоящего.
Диалог во времени убеждает нас в том, что в жизни всё изменяется, набирает силу, опираясь на прошлый опыт. Разрабатывая сегодня концепцию, модель детского сада неплохо бы взглянуть на своих предшественников: а как это делали они? Быть может, всё об этом уже давно сказано, надо только описать созвучно времени? Например, о том, что чередование игры и обучения, отдыха и активной деятельности, свободного времени и организованных занятий должно непременно иметь место в режиме детского сада. О том, что своеобразие жизни детского сада – это наполненность содержательной деятельностью в соответствии с возрастом детей. Или о том, что уйти в своей внутренней жизни от похожести на школу – это одна из ключевых задач, которая стояла перед организаторами ещё первых детских садов.
Впрочем, ведь и самой школе хорошо бы стать другой.
Когда-то, в 1863 году русский педагог и журналист Иван Дмитриевич Белов посетил первый петербургский детский сад; вот какие мысли спешил сообщить он тогда читателям в первом «дошкольном» газетном репортаже[4]:
«Система Фрёбеля непременно должна пошатнуть школу с её мертвящим однообразием, с её свойством мешать детям жить тогда, когда так хочется жить. Вспомним сухость преподавания, формальность и точность занятий, многочисленность предметов для изучения, убийственное однообразие хода всей машины, – иначе нельзя назвать такую школу, – вспомним всё это и мы согласимся, что настоящая школа, мешая ребёнку жить, кладёт зародыш мрачного взгляда на жизнь и людей, зародыш страшной апатии и равнодушия к труду, который со школьной скамейки делается чем-то возмутительно тяжёлым.
Мы твёрдо веруем, что система Фрёбеля рано или поздно должна будет вступить в отчаянную борьбу с настоящей школой, что она преобразует школу в те же детские сады, устроив их на началах новых, хотя и согласных с требованиями более строгого и систематического обучения, что она соединит в гармоническом целом условия развития тела и души, так неразрывно связанных между собою».
«Школа для детей или дети для школы?» – нам кажется, этот вопрос, сформулированный ещё полвека спустя Станиславом Теофиловичем Шацким, по-прежнему очень актуален для нашего образования. Большой мыслитель и дальновидный политик школьного строительства первой четверти двадцатого века С.Т. Шацкий надеялся, что новая школа с провозглашением в ней революционных изменений станет именно школой для детей:
«Не от программ начнётся работа, а от живых детей, от их опыта, от их знания мира, от особенностей возраста и своеобразия развития».[5]
Идеалам Шацкого и его сподвижников почти сто лет, но в современных подходах, которые мы теперь называем инновационными, мало что изменилось. Школа не стала «для детей» и, если судить по нашей практике, диагностике, тестам, классам выравнивания и прочим административным экспериментам, торжествует принцип «дети для школы».
Ведь добрая, заботливая, умная школа будет не столько измерять развитие детей, сколько постарается бескорыстно помогать им расти и развиваться, раскрывая свои возможности.
