В книге Монтессори «Дом ребёнка» подробно и обстоятельно описаны эти упражнения и их значение для письма, но всё же в коротких словах я изложу здесь эту сторону вопроса. Вкладки эти играют важную роль и в рисовании, но об этом мы поговорим подробно отдельно в главе о рисовании, теперь же ограничимся лишь их значением для письма.

Ребёнок берёт любую рамку, кладёт её на листок чистой бумаги и обводит карандашом контур пустого пространства в середине. Когда он снимает рамку, на бумаге остаётся геометрическая фигура, подобная фигуре, начерченной на карточке третьей серии (карточки для накладывания на них деревянных вкладок). Накладывая затем на свой чертёж не рамку, а вкладку, он производит тот же самый акт, который совершает, накладывая вкладки на карточки с готовыми чертёжами. Разница лишь в том, что в последнем случае этот чертёж он воспроизводит сам. На бумаге у него получаются два, почти совпадающих, одинаковых контура (два круга, два квадрата и прочие фигуры) и этот факт поражает внимание ребёнка. Он удивляется тому, что два таких различных предмета, как рамка и вкладка дали в чертёже одну и ту же фигуру. Впервые у него зарождается объективное понятие геометрической фигуры, как линии, определяющей форму. Кроме того, он учится самостоятельно чертить эти линии, определяющие фигуры, и мы часто видим детей, которые, взяв мел или карандаш, свободной рукой чертят круги, квадраты, треугольники и даже многоугольники, с удовольствием отмечая своё знание. Наступит время, когда они так же свободно и самостоятельно начнут писать графические знаки, означающие буквы или даже слова. Факт, наполняющий ребёнка живейшей радостью. Часто дети, особенно маленькие (трёх- и четырёхлетние), повторяют одну и ту же фигуру, обводя и вкладку, и рамку много раз на одном и том же листке или на разных. Они как бы стараются убедиться в столь поразившем их факте. Другие же пробуют чертить эти фигуры и, начертив все десять, приносят деревянные вкладки и накладывают их на собственные чертёжи.

Получив на бумаге линию, определяющую геометрическую фигуру (контур), ребёнок приступает к дальнейшей работе – штриховке фигуры цветным карандашом. Он выбирает карандаш по собственному усмотрению и заполняет фигуру множеством штрихов. Ребёнку делаются указания, как держать карандаш (как перо при письме), и обращают его внимание на контур, благодаря чему он все больше укрепляется в мысли, что линия определяет фигуру.

Я заметила во многих случаях, что при первых попытках в штриховании ребёнок (маленький) не может сидёть долго за этим упражнением: мускулы его руки быстро утомляются, и он или оставляет работу совсем или занимается ею с перерывами. Все малыши, начинающие штриховать, сильно нажимают карандаш, причём он часто ломается, и рука, его держащая, напрягается: мускулы пальцев ещё очень слабы, и в них нет необходимой для этой работы координации. Но работа сама по себе очень увлекательная, и ребёнок возвращается к ней непрерывно по доброй воле. После нескольких упражнений он отдаётся ей все с большим спокойствием и удовольствием и все дольше и дольше, просиживая за ней зачастую по часу и больше, о чём свидётельствуют мои записи в детских дневниках.

Например, «1917 год, 13 февраля. Ирочка 3,5 года. Взяла железную вкладку – трапецию, обвела карандашом (по моим указаниям) и вкладку, и отверстие в рамке. Я показала ей, как надо штриховать, вложив ей в ручку карандаш и сделав её рукой несколько штрихов. Она быстро высвободила свою руку из моей и принялась за работу самостоятельно. Перед ней лежали два карандаша: красный и синий. Она брала попеременно то тот, то другой и покрывала бумагу коротенькими, неправильными штришками, выезжающими за контур. Я притронулась к её руке, рука была напряжённая, твёрдая, как железная. Девочка оставляла от времени до времени работу, бродила по комнате и вновь принималась за неё. Через некоторое время (в общем, минут 20) она отдала мне листок, измазанный красными и синими штришками в разных местах и внутри, и вовне контура трапеции».

Наблюдая и сличая множество детских рисунков этого рода, мы видим, как расходящиеся во все стороны, выходящие за черту контура, штрихи делаются все легче и определённее и строго держатся в границах. По этим рисункам можно следить за совершенствованием мускульного аппарата ребёнка. Если притронуться к его руке через некоторый (большею частью очень короткий) промежуток после первых упражнений, мы не почувствуем уже напряжения мускулов. И, наконец, когда из-под руки ребёнка выходит совершенная работа (рисунок с лёгкими, свободными, параллельными штрихами, без единой малейшей чёрточки, выходящей за контур), можно сказать, что мускульный аппарат детской руки, необходимый для письма, дошёл до возможного совершенства, механизм установился и вполне овладел карандашом. По этим рисункам ребёнка мы можем с уверенностью судить о степени его зрелости и умения держать перо в руке.

В дневнике Ирочки я читаю следующее: «5 марта 1917 года. Сегодня просидела 15 минут за штриховкой, работая не отрываясь. Обвела круг (отверстие в рамке) и контуры рамки (квадрат) и заштриховала первое синим карандашом, а рамку красным. Штрихи длиннее, правильнее, гораздо меньше выходят за контур, рука почти совсем мягкая». Дальше: «20 апреля 1917 года. За штриховкой просиживает по получасу и больше. Рука легко и свободно скользит по бумаге, карандаш не ломается, штрихи определённые, часто даже параллельные, совсем не выходят за контур. Не довольствуется одной фигурой, начинает строить комбинации: два пересекающихся круга, два прямоугольника, вписывает иногда в круг какую-нибудь фигуру; делает это ещё неловко и неточно, но я не вмешиваюсь, дожидаясь самостоятельного успеха».

После более или менее продолжительных упражнений в штриховке дети уже не довольствуются изображением одной какой-нибудь геометрической фигуры, а приступают к комбинациям из одной и той же в разных поворотах, из двух или нескольких, составляя часто сложные и изящные орнаменты. Добавлением к этим рисункам служат так же контурные рисунки, изготовленные руководительницами, но о них мы поговорим в главе о рисовании.

«Если бы сосчитать штрихи, проведённые ребёнком при разрисовке этих фигур, и перевести их на графические знаки, они заполнили бы множество тетрадей», – говорит Монтессори.

Таким образом, дети подготавливаются к механизму письма без прямых упражнений в письме, и у них вырабатывается такая уверенность штриха, которой нет даже у детей старшего возраста. Когда они берут впервые карандаш или перо для того, чтобы приступить к настоящему письму, они владеют им так же хорошо, как человек много писавший.

Упражнения в штриховке проделывают все дети: и самые маленькие и неумелые, и уже умеющие писать, и пишущие свободно и каллиграфически. Первые готовятся, вторые совершенствуются. Эта работа всецело захватывает детей и оказывается ценной ещё и тем, что равняет всех, как умелых, так и начинающих, открывая им широкую возможность дойти до совершенства.

Второй акт, необходимый для письма, – это знать направление, в котором нужно вести каждый графический знак.

Для этой цели служат гладкие карточки, на которых наклеены отдельные буквы алфавита, вырезанные из наждачной бумаги.

Упражнения с этими буквами устанавливают зрительно-мускуль-ные образы алфавитных знаков и закрепляют мускульную память движений, необходимых для письма.

Буквы в 6–8 сантиметров (строчные) и в 12–16 сантиметров (прописные) вырезаны из наждачной бумаги, имеют рукописную каллиграфическую форму и изображают прямое (вертикальное) письмо. Они наклеены на карточки из гладкого бристольского картона или из простого, оклеенного белой или цветной глянцевой бумагой. Цветные карточки особенно нравятся малышам (трёх-четырёхлеткам): они привлекают к себе детей своими живыми цветами и гладкостью поверхности. Раскладывая их у себя на столике, ребёнок нащупывает на глянцевой бумаге наждачную букву, и этот факт даёт ему первый толчок к ощупыванию наждачной буквы. Разница в ощущении от прикосновения к различным поверхностям поражает его внимание, и он по несколько раз повторяет свой опыт. Руководительнице остаётся только упорядочивать упражнение, следя за правильностью положения карточки и направления движения.