Он съёжился, дрожа и ощущая себя маленьким, и лишь Тан расправился с его одеждой, быстро нырнул в ванну. Вода его обожгла. У Дью глаза вылезали из орбит от боли. Он стиснул зубы, чтобы не закричать, и, дыша носом, заставил себя погрузиться в воду до самых плеч.

— Вот молодец, — сказал Тан из-за голубой занавески. — А я сейчас поднимусь в твою спальню и принесу сухую одежду.

— Нет! — вскрикнул Дью, наполовину выпрыгнув из воды.

<<Только не наверх, только не туда, где папа>>.

Только дверь ванной уже громко захлопнулась. Тан был не тем человеком, которому можно сказать <<нет>>. Дью сидел, парализованный паникой, пока поток жгучей боли не вышиб все мысли из его головы.

Сначала заболели пальцы, затем ступни. Боль поднималась вверх, опаляя всё его замёрзшее тело, и оно понемногу возвращалось к жизни. Всё, на что он был способен, — это замереть и глубоко дышать носом, стараясь как-нибудь перетерпеть боль.

Он возвращался к жизни. Его белая сморщенная кожа сначала посинела, потом покрылась пятнами и наконец покраснела.

Жжение сменилось покалыванием. Дью смог пошевелиться и даже начать думать. Он прислушался. Внизу, в коридоре, раздавались голоса. Дверь ванной их почти не заглушала.

Вот надменный голос Тана:

— Ага-ага, держу. Сейчас я отнесу ему. Он может пить, сидя в воде.

Голос Джиллиан:

— Прекрати, дай ему немного отдохнуть. Он ещё ребёнок.

— Правда? Как ты думаешь, сколько ему лет?

— Лет? Беспонятия. Четырнадцать?

Тан фыркнул.

— А сколько? Пятнадцать? Тринадцать?

— Джиллиан, он ходит в наш колледж. Он всего младше на курс.

— Действительно? — Голос Джиллиан звучал удивлённо и смущённо. — А я думала, он в последнем классе начальной школы.

<<Последний класс начальной школы!>>

Дью сидел, уставившись перед собой невидящим взором.

— Он же в нашем классе по биологии. — В голосе Тана прорвалось раздражение. — Сидит за последней партой и никогда не открывает рта. Впрочем, ясно, почему ты решила, что он младше. В его комнате всяких игрушек до фига. И на стенах фотообои с машинками. Ты лишь глянь на его пижаму! Даже на ней поезда, самолёты, вертолёты.

Эти слова обожгли Дью сильнее, чем кипяток.

Тан видел его спальню, в которой ничего не изменилось с тех пор, как Дью исполнилось двенадцать лет, ведь не было денег на новые шторы и фотообои и не было места в гараже, чтобы отправить туда его любимые игрушки.

Тан насмехался над его пижамой. И перед кем — перед Джиллиан! А Джиллиан… Так она думала, что он маленький! Потому и предложила возить его в колледж. Она думала, что он из младших классов, и была с ним нежна лишь потому, что ей было его жалко! Глаза Дью заслезились. Он разразился всхлипами, кипя от ярости, боли и унижения… Вдруг раздался сильный треск, будто передёрнули затвор винтовки. Затем его сменил высокий протяжный хрустальный звон. Что-то разбилось. Дью вздрогнул, как от удара, застыл на миг, осторожно отодвинул влажную занавеску и высунул голову наружу.

В тот же миг резко распахнулась дверь.

— Это что было? — спросил Тан.

Дью пожал плечами. Он хотел сказать: <<Я надеялся узнать это у тебя>>, — но очень боялся Тана. Тан оглядел ванную комнату, остановил взгляд на запотевшем зеркале и нахмурился.

Он потянулся к нему, провёл рукой… и вскрикнул:

— О, блять!

Тан посмотрел на руку. Дью заметил на его руке кровь. Схватив мочалку, Тан махнул ею по зеркалу. И снова, и снова. Затем отступил на шаг и уставился на него. Дью тоже смотрел на зеркало ванной. Зеркало разбилось.

Вернее, не разбилось, а потрескалось. Оно не выглядело так, словно кто-то по нему ударил: не было следа от удара с разбегающимися в разные стороны трещинами. Всё зеркало было сплошь покрыто сеткой тонких линий, бегущих по нему из края в край, будто на нём оставил свой узор морозный иней.

— Джиллиан! Быстрее иди сюда! — крикнул Тан, не обращая внимания на Дью.

Спустя минуту Дью увидел в зеркале искажённое отражение лица Джиллиан, заглянувшей в ванную из-за двери.

— Ты лишь глянь! Как такое могло произойти? — спросил Тан.

Джиллиан сделала недоумённое лицо и пожала плечами.

— Перепад температур? Жар? Холод? Беспонятия… — Она кинула нерешительный, но достаточно долгий взгляд на Дью, чтобы рассмотреть его лицо за голубой занавеской.

— Тебе лучше? — спросила она, обращаясь к белой вешалке для полотенец на противоположной стене.

Дью не смог ничего вымолвить: в глотке — ком, из глаз ручейком текут слёзы. Однако когда Тан посмотрел на него, Дью кивнул.

— Ладно, забей на зеркало. Давай одевайся.

Тан отвернулся от зеркала. Джиллиан наконец убралась из ванной.

— Проверь всё тело, особенно пальцы на руках и ногах, чтобы они без боли сгибались и разгибались, — сказала она Дью из-за двери.

— Всё нормально. Со мной всё хорошо.

Он пошевелил пальцами, которые плохо слушались, однако не болели. Теперь ему хотелось побыстрее отделаться от Тана.

— Я и сам смогу одеться.

<<Лишь бы не разреветься при нём!>>

Он опять спрятался за занавеской и поплескал водой.

— Ребята, спасибо вам, но теперь я и сам справлюсь.

Тан усмехнулся. Несомненно, он подумал, что Дью неблагодарный мальчишка.

— Хорошо. Вот твоя одежда и горячий чай. Если хочешь, я могу кому-нибудь позвонить, чтобы к тебе приехали.

— Нет. Родители… Мать скоро придёт с работы. Я уже в норме.

Он зажмурился и начал мысленно считать, задерживая дыхание, чтобы не разреветься. И — слава господу! — Тан удалился. Они попрощались с Дью и ушли. Наступила тишина. Дью неловко выпрямился. Он чуть не упал, вылезая из ванной. Он надел пижаму и осторожно, медленно, как старик, вышел из ванной. Он даже не взглянул на разбитое зеркало. Не успел он добраться до своей спальни, как наверху распахнулась дверь папиной комнаты. Папа вышел в небрежно накинутом мужском халате и казеиновых шлёпанцах. Его тёмные волосы — немного темнее, нежели у Дью, — были лохматы.

— Что тут такое? Что за шум? Где мать?

Папа едва ворочал языком. У него получалось примерно: <<Чё ту ткое?>> и <<Де мать?>>.

— Па, ещё нет восьми. Я промок по дороге и иду спать. — Минимум слов для необходимого обмена информацией.

Папа наморщился.

— Сладкий мой…

— Спокойной ночи, па.

Дью юркнул в свою комнату прежде, чем папа успел задать следующий вопрос. Упав на кровать, он свернулся эмбрионом и обнял руками мягкие игрушки. Они добрые. Теперь наконец-то он мог пореветь. Вся боль, все обиды слились в единый слёзный поток, и он громко всхлипывал, утыкаясь лбом в своего любимого мишку. Лучше бы он не возвращался. Ему хотелось назад, на поляну с пронзительно зелёной травой, даже если та была всего-то видением. Ему хотелось, чтобы все жалели о том, что он умер. Все его мысли о ценности жизни — такая чепуха. Жизнь — сплошной обман. Он не мог изменить себя и начать жить сначала. Не было нового старта.

Не было надежды.

<<Ну и пусть. Я хочу умереть. И зачем я вернулся? Ради вот этого? Должно же быть какое-то место, где мне будет хорошо, где я кому-то нужен. Я не гожусь для этого мира и для этой жизни>>.

Он всё плакал и плакал, пока незаметно не провалился в глубокий сон. Когда, пару часов спустя, он проснулся, его спальню заливал странный свет.

Глава 5

Только дело было не только в странном освещении: у него возникло жуткое ощущение чьего-то присутствия в спальне. Такое бывало и раньше: он просыпался от чувства, что в спальне кто-то был, только исчез в тот момент, когда он открыл глаза. Во сне он будто приближался к открытию великого секрета, однако стоило ему проснуться — и это ощущение пропадало. Однако сегодня всё было по-другому. Удивлённо оглядев спальню, он понял, что свет действительно был противоестественным.

<<Я забыл задёрнуть шторы, и это всего навсего свет луны>>.