Вот Вам. Вы одни. Вы куклая. Вы просыпаетесь сквозь сито. Я Вас собираюсь есть. Я хлеб. Ян Невструев. «Море лежало широко…» 75 ; Чудесно – в гроб меня улечь! Твоя мечта, о том и речь, должна цвести, ронять кирпич, когда иду я челку стричь. Ax, ты мой зайчик, друг поэтый, сто лет живи с мечтою этой, не мрачен будь и не болей, — с такой мечтою жить светлей, налей мне кофе с мышьяком, с мечтой о чем-нибудь таком… Юнна Мориц. «Серенада» 76 ; Он падлой женщиной рожден в чертоге уксуса и брома. Имелась в тюфяке солома. Имелся семикратный слон. Александр Левин. «Новая история» 77 ; Ужасна месть слепой природы Какой-то осьминогий спрут Уже разводит огороды Там где сверкал зубов редут Анри Волохонский. «Эгей» 78 ; Увозил бы в лес бианок, беатричей самых разных, и катал бы их, гондолых, распевая кватроченту Андрей Воркунов. «Увозил бы в лес бианок…» 79 ; Куколка ты моя, куколь, чучелко, человечико, неприличико, величинка, толикое околичие, буква «зю» моя, зюзелица, символичико, недотыкомка-жуколица, ногомногое многотычие, стой на слове своем, многоярустно наступай на горлó буты́лое, бóтлое собственно песне, на язык-миногу. Светлый сказочный расстебай испечешь и язык проглотишь. Хоть тресни, насухую стой на слове своем, пускай свое место знает, пусть хоть сдохнет, но помнит, кто в доме его хозяин. Владимир Строчков. «Куколка ты моя, куколь, чучелко, человечико…» 80 ; о, глаз, разглазься до очей лицо – вломись в себя до лика прорвись до дьявола, о бог себя листая до до крика черт обезкаликих калеких черт Владимир Климов. «О, глаз, разглазься до очей…» 81 ; Удобряй свой мартиролог, мальчик: пусть растет развесистым и клюквым, чтобы, знаешь, эдак сесть в тенёчке среди тех, кто сраму не имеет, чтобы эдак ягодкою кислой закусить того, кем закусилось пополам с каким-то серым хреном под холодным небом Вустерлица. Линор Горалик. «Удобряй свой мартиролог, мальчик…» 82 ; Часторастущий, тыщий, трущий глаз прохожему осенний лес, — вот клёкот на его сквозной каркас летит с небес, вот некий профиль в нём полудивясь полуисчез. Владимир Гандельсман. «В полях инстинкта, искренних, как щит…» 83 ; Все кошки кошие, все кошки хорошие, а это мёртвая кошка, эта вот кошка мёртвая, она говорит спасибо, лежит красиво. Екатерина Боярских. «Мёртвая кошка» 84 ; Жираф-гумилефф из Африки заглянет в лицо лазурное, в ночные зрачки подвижные, в двоящийся трепет век, и скажет «привет» приветливо, с во рту полуголой веткою, пятнистый, как все жирафые, улыбчивый человек. Надя Делаланд. «Взлохмаченную и сонную, прошедшую мимо зеркала…» 85 ; Это ряское рябое, почти болотца, стало мне дорогое воды лицо. Ирина Машинская. «Заводь» 86 ; Когда мы были как привив… Мы были как прививки оспы И кожиц наших некрасив пейзаж шероховат и рыхл как апельсин в презерватив свалилось солнце в мглую осень. Испуг погас, застыв как гипс. Мы стали то ли писком, то ли терпеньем. Неминуем смысл. Алина Витухновская. «Скрипит костями черный город…» 87. В игровом тексте Ольги Арефьевой прилагательные из существительных получаются при обмене слов слогами:
Собачка колбасатая, Вернее, полосатая, А с ней пятниска кисая (ну вот – наоборот!) Обедали мясисками, Вернее, колбасисками, И невозможно высказать, Как было вкусно им! Кормил их дедый седушка (опять я что-то путаю!), Зелёнка травенелася, И пахло чесноком. На лизыке растаяли Куски собачьей радости… Но тут мясиски кончились — И сказочке конец! Ольга Арефьева. «Сказка про мясиски» 88. |
