Летом школу сноубординга вывозили в лагерь. Это был первый раз в моей жизни, когда я не чувствовала себя какой-то не такой. Да, было сложно, и нас гоняли по кроссам, заставляли делать зарядку и пробивали тапки за опоздание. Но после обеда, когда мы отходили на солнце после долгих тренировок, кто-нибудь говорил: «Представляете, как сейчас мы в Шерегеше едем по целине и снег так фшууууухх делает». И все вздыхали.
Ребята привозили с собой постеры сноубордических фирм. Мы брали друг у друга журнал, разглядывали доски и тыкали в картинки – это я делаю трюк. Нет, я делаю трюк.
Выбирали свои идеальные доски на сезон. Представляя, что у нас хватит денег купить себе новую доску «Бертон» с классной графикой. Все это объединяло нас и делало немного не такими, как подавляющее большинство детей. Мы потихоньку становились субкультурой.
Впрочем, после первого сезона меня переставили на жесткую доску, потому что у меня и главного тренера были разногласия. Он засуживал меня на соревнованиях, и я приезжала домой в слезах. Мама приняла решение убрать меня из субъективной сферы спорта и отдать в секунды (спорт на время). Школа сноуборда стала ДЮСШ, а потом школой олимпийского резерва. И вот так я попала в большой спорт.
Все начинается с фестивалей, городских соревнований, конкуренция становится острее, вас отбирают среди других. Отправляют на региональные старты. Ждут каких-то результатов. Ставки повышаются, родители покупают более дорогое снаряжение. Вкладывают деньги в выезды и сборы. И все, ты уже на крючке.
Я начала ездить на Кубки России по сноуборду и очень посредственно выступать. В это время в Красноярске и Таштаголе уже были сильные школы. Было много детей моего возраста 1988–1989 годов рождения, конкуренция была очень сильная. Я не знала, по сути, ничего о поворотах и жесткой доске, кроме того, что она была в два раза тяжелее фристайл-доски и была сущим мучением. Мои ботинки были 40 размера и на 5 размеров больше, чем нужно. Я натерла себе мозоли размером с Австралию на обеих ногах. Я ненавидела все, что было связано с поворотами. Меня взяли под крыло красноярские тренеры и поставили какую-то технику, наладили крепления, разрешили тренироваться с ними на сборах. Я абсолютно не могла понять принцип поворотов по трассе. Оставалось только смотреть на более взрослых спортсменов, все они вышли из горных лыж, ходили по трассе с впечатляющей скоростью и очень близко к вешке.
Мои родители – мама и ее гражданский супруг Андрей Яковлев – создали частную команду. Они хотели, чтобы у их детей были успехи в сноуборде. Возможно, слишком много усилий уже было приложено, и никто не хотел сдаваться. Они купили вешки, дрель, бур, оборудование для подготовки досок и нашли тренера по рейсовым дисциплинам. Нас было около 5 детей у одного тренера. Деньги на все эти мероприятия были моих родителей. И если я посчитаю это сейчас, это немало. Чтобы вывезти трех человек на две недели на снег, даже в России стоит значительных денег. Не говоря уже о зарплате тренера, его квартире, бензине. Усилия прикладывались огромные, а мои успехи оставляли желать лучшего.
Мой первый тренер на жесткой доске, которому я обязана всем, что помогло мне попасть в сборную России – Андрей Сергеевич Яковлев (тезка маминого супруга). Он был в сборной России и Кемеровской области, тренировался у Фоминых В. В. (тренер больших чемпионов в горных лыжах и сноуборде), и стиль тренировок у него был жестким. Сдохни или сделай.
Зимой он ставил мне технику, и я делала огромное количество спусков, чтобы хотя бы как-то приблизиться к своим соперницам из Красноярска и Таштагола. Летом тренировал на стадионе два раза в день. Наказанием за плохое катание зимой был кросс с горы, а летом – штрафные пистолеты (приседания на одной ноге). Опоздание на 1 минуту – 100 пистолетов. Если опоздал на 20 минут, тебе лучше не приходить.
Мы ездили по Сибири на поездах. Поэтому, когда иностранцы говорят мне о том, как хотят путешествовать по Транссибирской магистрали и мечтательно смотрят в горизонт, у меня сворачивается нутро. Потому что для меня Транссибирская магистраль – это станция без перрона и остановка поезда 40 секунд, и ты со всем снаряжением запрыгиваешь в вонючий плацкарт. На верхних полках лежат баулы из Нерюнгри, не дающие засунуть твой огромный чехол, который не влезает никуда. Это путепроводы с оледеневшими покатыми ступеньками, по которым ты тащишь снарягу без колесиков. Потому что колеса – это лишний вес. Это доширак, роллтон и вареные яйца и 38-е место у туалета. Нет уж, спасибо, я не составлю вам компанию.
Однажды мы с сыном маминого супруга тренировались в Междуреченске. Мне было 14 лет, и я была на пике своей сознательности как спортсмена. Тренера не было, и приходилось ставить трассу самим. Ставить трассу не так уж просто. У всех есть свои трюки, как мерить расстояние между воротами и какой рисунок ставить. Мы пытались ставить на глаз так, чтобы хотя бы можно было по ней проехать. С первого раза поставить никогда не удавалось, и к тому времени, когда ты делал первый спуск, сил уже никаких не оставалось. В Междуреченске гора находится за рекой, и я помню, как тащила на себе свою сумку, ботинки, две доски в чехле плюс вешки по тропинке на реке, а в найки Dunk засыпался снег, и лодыжки мерзли. Чертово время.
Я не знаю, как я выдержала эти первые годы в спорте, честное слово, заново бы я ни за что не согласилась через это пройти. В 15 лет я хотела бросить и заняться виндсерфингом. Я пришла к маме и с серьезным видом представила ей идею моего будущего в виндсерфинге. Она спокойно согласилась, но с условием, что мне придется зимой быть как все и ходить на контрольные по математике, как сверстники. Я все взвесила и решила не бросать начатое. Бросить начатое – это ключевая фраза моего детства. Я очень часто бросала, но научилась не бросать. Этот навык отрабатывается.
Где-то в 16 лет мне пришлось сделать первый очень тяжелый жизненный выбор – остаться в спорте или заняться учебой. В спорте у меня были какие-то посредственные третьи места на юношеских соревнованиях и не было тренера и финансовой поддержки от родного города. Училась хорошо, несмотря на все пропуски. И, в принципе, подавала академические надежды. Но не была одной из лучших (как и в спорте). В спорте я осталась без тренера и команды, так как в Новосибирске никогда не любили сноуборд и тем более слалом и финансирование нам урезали настолько, что проехать весь сезон было невозможно. Дальше этим заниматься не имело смысла. Ключевую роль в это время сыграл Артур Злобин, тренер из Красноярска. У него было много успешных спортсменов, которых он устроил в сборную России. Он пообещал мне помочь, если я перееду кататься за Красноярск. Я отказалась от своей малой родины и привезла документы в Красноярск.
Уже летом он договорился о том, чтобы меня взяли на просмотровые сборы со сборной России.
Спорт – это, конечно, талант и работа. Но также личное отношение и связи. Если у тебя есть харизма и ты располагаешь к себе людей, они более склонны тебе помогать. Артур Олегович никогда меня не тренировал, но он повлиял на мою карьеру как продюсер. За что я очень его уважаю и ценю. К слову, он был единственным, кто приехал поговорить со мной, когда я сделала заявление об уходе в 2018 году. Он реально обо мне заботился. И иногда – это все, что нужно.
На первых сборах я понравилась главному тренеру – Денису Тихомирову, и он взял меня на снег. Это был 2006 год, сразу после Олимпиады в Турине, начало нового олимпийского цикла и время финансовых вливаний в спорт и новых надежд. В 2006 году от нашей команды выступали три человека – Денис Салагаев, Света Болдыкова и Катя Тудегешева. Ребята выступили неплохо, но без медалей. Однако начало было положено, сноуборд посчитали перспективным и дали финансирование на основную и юниорскую команды. В этот замес я как раз и попала.
