– Простите, что вмешиваюсь, наверно, это меня не касается…

Элиот обернулся, и ему понадобилась секунда-другая, чтобы узнать ее. Это была та самая молодая мать с маленькой девочкой.

– …Вы не должны были ее отпускать.

Он хотел было ответить резко, повинуясь рефлексу или из гордости, но мир вокруг него еще не обрел привычных очертаний. Это был мир, населенный сомнамбулами, чья жизнь ему безразлична, мир с разреженной атмосферой. В этом мире портрет Сэм мог красоваться повсюду крупным планом в коридорах метро, в то время как настоящая Сэм, хорошенькая метиска, раз и навсегда исчезла из его жизни.

Однако настойчивость молодой мамаши, а еще больше – ее ясный и ласковый взгляд заставили его поколебаться. Она обращалась к нему напрямую, не выбирая проторенных путей разговоров между незнакомцами, как будто время поджимало, она знала это и чувствовала себя вправе вторгнуться в его историю.

– Она на нее похожа, правда? – сказала она, показывая на афишу.

Он махнул рукой, словно отгоняя муху.

– Всё равно был облом с самого начала.

– Вы не имеете права так говорить. Вы знаете, куда она пошла?

– Зачем? Не идти же мне за ней. Да она и не хочет меня видеть…

– Вы ошибаетесь. Она же вернулась к вам. Эта история не закончилась, нет, эта история только начинается.

На перрон по одному выходили новые пассажиры. Маленькая девочка переминалась с ноги на ногу и тянула мать за рукав. Она была одета как для лыж: шерстяная шапочка, шарф и вязаные перчатки с серебряными нитями. Ей не терпелось слепить снеговика в парке.

Элиот нерешительно улыбнулся.

– Ее зовут Нана, – сказала молодая женщина, обняв девочку за плечи. – А меня Алиса.

– Элиот.

– Я знаю. Ваша подруга назвала вас по имени, перед тем как уйти.

Он залился краской до корней волос.

Женщина снова повернулась к афише.

– Элиот, поверьте мне, вы не должны отступаться. Она того стоит.

– Она встречается с друзьями в Камдене. Что я, по-вашему, должен делать? Вы представляете себе, как искать кого-то там?

– Всё же попробуйте. Уж очень жаль, когда всё рушится. Терять вам нечего… Жизнь порой творит чудеса.

Элиот вдруг вспомнил танцующую шевелюру Сэм, когда она удалялась в толпе. Черные кудри, тугие, струящиеся, точно эбеновый каскад. Он почувствовал, как та же боль, мучительная, острая, необъяснимая, пронзила ему ребра и ввинтилась в сердце.

Он кивнул и протянул руку.

– Спасибо, Алиса.

Она тепло пожала протянутую ладонь.

– Ступайте, Элиот. Вы знаете, что я права.

Он резко развернулся и ускорил шаг, оставив позади маму с дочкой, которая помахивала своими маленькими пальчиками на прощание.

Только выйдя в Камдене, он понял, как скудны шансы на успех. Он потерял время и слишком отстал.

Как он найдет Сэм в этом лабиринте улиц и крытых рынков, среди тысяч человек, бродящих из бутика в бутик? Он думал, что легко будет высмотреть красное пятно ее ветровки, но в толпе вокруг перемешались всевозможные люди, одетые более или менее экстравагантно. За час Элиот видел Сэм не меньше десятка раз. Сэм рылась в ящиках со шмотьем на рынке Инвернесс. Сэм стояла, облокотясь на решетку шлюзов Камден-Лок. Сэм пила пиво за окошком ирландского паба (но пила ли Сэм пиво?). Сэм шла под ручку с двумя подружками, навеселе, с зажатой в уголке рта сигаретой (но Сэм не курила). Сэм рассматривала образцы в витрине татуировщика (а была ли у Сэм татуировка?). Сэм торговала джинсы у продавца с большими бицепсами, под громкоговорителями, изливающими техно в полную силу, на громкости, достаточной, чтобы треснул череп и пошла кровь из ушей.

Можно было подумать, что в этот час вылупился целый выводок Сэм. Эти копии были подобны бомбам замедленного действия, потому что каждый раз, подойдя ближе, он ее не узнавал. Или Сэм странным образом постарела, или потолстела, и разочарование погружало его всё глубже в зыбкую печаль. Были цветные девушки, такие же как она, африканки, латиноамериканки, уроженки Кариб, но всегда это была не она. Чуть посветлее, поменьше ростом, слишком такая или недостаточно этакая. Одни неуклюжие клоны, рассыпанные в толпе с единственной целью его помучить. И снег бесшумно падал вокруг него, снег празднично кружился, окутывая город, словно тихонько приглушая голос. Мир лгал ему. Мир говорил с ним тихо-тихо.

Был момент, когда Элиот, как ему показалось, действительно увидел девушку за столиком в каком-то фастфуде, точнее, он не увидел ее, а уловил на короткий миг ее жест. Будь этот жест звуком, Элиот узнал бы его из тысячи: легкий и воздушный, как хрустальная нотка. Движение, которым Сэм отбрасывала назад волосы, излом руки, пальцы, затерявшиеся в черных кудрях, это длилось не дольше вздоха, маленький легкий танец украдкой, такой быстрый, что никто рядом с ней, казалось, не замечал его грации. Но он-то нашел в нем, запечатленном в памяти, интимный знак, уже взволновавший его прежде.

На этот раз ошибиться он не мог. Она была там, за стеклом, по другую сторону улицы, сидела в абрикосовом свете, одна, безразличная к окружающим разговорам. Полускрытая бликами, затерянная в своих мыслях, она не ведала, что за ней наблюдают, была так красива, сама того не зная, и от этого еще более трогательна.

Она повернулась на табурете, чтобы встать. Пока Элиот перебегал улицу, пока прокладывал себе дорогу между прохожими, пока собирался с духом, держа руку над дверной ручкой, в поисках первой фразы, верных слов, чтобы не обидеть ее, она исчезла. В панике он обшарил глазами зал, приставив руку козырьком к глазам, чтобы не мешали блики стекла, заметался над посетителями от столика к столику, задержался в каждом уголке. «Она здесь, я уверен, – подбадривал он себя. – Я знаю, что она здесь».

И он увидел ее, она шла к кассе в дальнем углу, в самом конце стеклянного прилавка, где лежала в ряд дешевая выпечка. Но это была не Сэм. Девушка была одета в ужасную куртку, что-то вроде пуховика в крупных цветах, мишленовский Бибендум, да и только. И когда она наклонилась, пересчитывая сдачу, он увидел только половину профиля, скрытого под шапочкой футбольного болельщика. Разочарование было так велико, что ему и в голову не пришло подойти поближе.

«Это не она», – убито подумал он.

Очередная обманка, новая имитация.

Жизнь творит чудеса – какая злая шутка!

Он выпустил ручку двери и отвернулся.

Еще несколько секунд – и он узнал бы рюкзачок у нее на плече с плюшевой гориллой, висящей на язычке молнии.

Перед мысленным взором Дианы стояла юная фигурка Сэм в аэропорту, удаляющаяся от ворот металлоискателя, и маленькая горилла весело танцевала жигу, отправляясь вместе с ней на каникулы. У нее защемило сердце. Пусть Ричард любил Сэм как родную дочь, он не мог понять. Он ее не носил девять месяцев, не видел младенцем, не наблюдал, как она росла…

Они встретились на цикле лекций о войне Севера и Юга в Американском центре в Париже. Ричард должен был читать последнюю, в начале лета. Нанятый для него переводчик в последний момент отказался, требовалась замена, и Диана сразу согласилась. Придя заранее, она прошла по пустым галереям аудитории и представилась маленькой группке, оживленно беседовавшей у кафедры. С ней рассеянно поздоровались. Ричард пробовал микрофон. Он едва на нее взглянул.

«Хам», – подумала Диана, обиженная профессиональной грубостью этого нескладного дылды.

Ричард был одним из крупнейших специалистов по войне Севера и Юга, заведующим кафедрой истории в университете Милуоки, доктором honoris causa[6] престижнейших университетов Европы.

Ничего этого Диана не знала. Впрочем, если бы и знала, это никак не облегчило бы ее стресс. Она села к микрофону для переводчиков и пробежала глазами свои записи, наспех сделанные перед тем, как прийти. Она не видела особого интереса в том, чтобы пережевывать подробности войны полуторавековой давности: подумаешь, большая драчка маленьких парней в сером и синем под предводительством старых вояк, такая подошла бы, пожалуй, Джону Уэйну или Дональду Трампу.