– Нин, что с тобой? Тебе плохо?

Я наконец с трудом задышала и замахала рукой ей, что все в порядке, мол, поперхнулась, и приникла к монитору. А с фотографии на меня смотрел мужчина из «ниссана», мужчина из лужи, мужчина из моего сна.

Сообщение его было простым лаконичным «Привет». Я тут же нажала на ссылку, которая предлагала мне перейти на сайт и ответить. Не тут-то было. Моя регистрация действительно удалилась из базы данных, и по ссылке выскакивала ошибка доступа. Конечно же, я моментально зарегистрировалась заново, но ссылка, по всей видимости, работала только с прежней анкетой. Я принялась было шерстить все мужские анкеты подряд, но на какой-то тысяче сдулась.

Зато я поняла, что мне ничего не показалось. Все повторялось. Он опять был рядом и был недосягаем. То, что он смог написать на удаленную анкету, меня совсем не удивило. Уж если Мил когда-то смог отражаться вместо меня в луже, то подумаешь, какое-то письмо…

* * *

Я битый час ворочалась в постели, но не могла заснуть. Кровать была неудобная, подушка душная, а одеяло кусачее. Мне было то жарко, и тогда я раскрывалась, то сразу становилось холодно, и приходилось снова закутываться, и шерстяное одеяло начинало неприятно меня покалывать.

Надо было утром умудриться проспать до двенадцати дня, когда еще теперь засну. Говорят, что взрослому человеку на сон требуется восемь часов. Тогда на бодрствование остается целых шестнадцать. И стало быть, если продрала глаза я в полдень, засну не раньше четырех утра. Бывают, конечно, такие счастливчики, которым стоит голову уронить на подушку, и они уже в отключке. Я не из их числа.

Наконец я начала проваливаться в сон. Но еще не успели перед глазами заплясать картинки, как я была тут же разбужена низкими ритмичными звуками «пум-пум-пум». Кто-то на улице играл на трубе. В два часа ночи, перед понедельником. Играл отвратно, но громко. Пьяные голоса подпевали во время пауз. То звучал джаз, то песня горна «Подъем, подъем», то на одной ноте гудел «Спартак – чемпион», то похоронный марш. Мне даже на секунду стало смешно. Но это быстро прошло, так как заснуть теперь не получалось ни в какую. Когда «музыка» стихала, я начинала вроде бы засыпать, но каждый раз новая песня не давала мне это сделать. Я лежала и угрюмо думала, вызвать ли полицию или подождать, пока это сделает кто-нибудь другой. В таких раздумьях прошло около двадцати минут. Труба не умолкала. Тогда я встала и подошла к окну, стащив по пути со шкафа снайперскую винтовку с ночным прицелом и глушителем. Я приникла к окну и посмотрела на улицу. Трубач с пьяной компанией сидели на лавке посередине двора. Он, в очередной раз оторвав от губ, нежно гладил свой инструмент и что-то говорил. Выставив ствол в щелку приоткрытого окна, я аккуратно прицелилась трубачу в лоб и нажала на курок. Отпрыгнув с винтовкой от окна, я услышала душераздирающие крики и тут же увидела, как в доме напротив стал зажигаться свет в окнах, в одном за другим. Я постояла какое-то время в дальнем от окна углу комнаты, а потом тихонечко водрузила винтовку на прежнее место и спокойно улеглась в кровать. Теперь я с удовлетворением почувствовала, что очень скоро и крепко засну. И проснулась.

* * *

Трубач был живой и продолжал с упоением играть. Я вздохнула и попыталась заснуть снова, но сон на этот раз, кажется, отскочил от меня очень резко и далеко. С еще одним горьким вздохом я поднялась с кровати и накинула халат. Надо поделать что-то обыденное, но не соответствующее ночи, и должно потянуть в сон.

Первое, что пришло мне в голову, это пойти поесть, но я представила свой нынешний набор продуктов, снова ограниченный низкоуглеводной диетой, и есть сразу расхотелось. Вот если бы можно было бы сделать сейчас салат из трех здоровенных сладких помидоров, полить их ароматным подсолнечным маслом, посолить, поперчить, а потом еще вымакать сок черным хлебом… Но увы, сейчас нельзя. Хотя я стала замечать, что в последнее время похудение на такой диете это практически мое перманентное состояние. Как что-то начинает меня смущать, я тут же сажаю себя на эту диету. Как ни вспомню, все ограничения, ограничения.

– Да ну их к черту! – вдруг сказала я и тут же придумала оправдание: – Я иначе не засну.

С этой радостной мыслью я побежала в кухню кромсать помидоры. Огромные, красные, сладкие помидоры. Надо было их съесть еще перед диетой, чтобы не соблазняли. А теперь – увы.

Проделав все манипуляции, о которых я только что мечтала, и съев последний вымаканный кусочек черного душистого хлеба, я поняла, что вот теперь-то, как только голова у меня коснется подушки, я засну, несмотря на злосчастную пьяную трубу.

* * *

Среди людей есть много типажей, от которых лучше держаться подальше. Просто потому что без присутствия их в жизни ты будешь счастливее. Вот один тип я особенно не перевариваю. Это «человек прибедняющийся». Я пытаюсь сейчас подобрать синонимы, но все они уже характеризуют немного другой тип. Есть такие нытики унылые, брюзги, для которых стакан всегда пуст и которые не понимают тех, кто умеет радоваться мелочам. Ты такая восторженная! Ты радуешься такой ерунде! Боже мой, а что же в этом плохого? Чем больше поводов для радости у нас есть, тем лучше. Я не знаю, может, это обычная зависть, потому что они не способны радоваться тому, чему умею радоваться я.

Но я вовсе не о них хотела поговорить. К ним я потом, возможно, вернусь. Люди прибедняющиеся – это другое. Есть такие персонажи, которые очень любят жаловаться на свою жизнь. И по-тихому, и публично. И притом совершенно этого не стесняясь, а наоборот, словно испытывая удовольствие, перечисляя все свои неудачи и показывая, какие же они невезучие. Я понимаю, я просто из другого теста сделана, но когда мне задают вопрос, как дела, у меня язык не поворачивается сказать – хреново. Даже если правда хреново. Для меня немыслимо, что кто-то будет думать, что я сижу и тоскую, что у меня проблемы или что-то не складывается. Я не могу это объяснить, но мне точно не будет легче от того, что я поделюсь с кем-то своим паршивым настроением.

А для кого-то это буквально энергетическая кормушка. Жаловаться, в подробностях рассказывать все неприятности, восклицать «Что же мне делать?» – это возвращает им силы. Хорошо, если попадется такой собеседник, который с удовольствием выслушает про все несчастья, покачает сочувственно головой, а сам подумает: «Так тебе и надо!» или по крайней мере: «Слава богу, у меня все хорошо!» В таком случае, они друг друга нашли, и очень подходят друг другу. Один изливается и получает подпитку, второй выслушивает, как кто-то страдает, и получает подпитку.

Но мне кажется, что прибедняющиеся интуитивно чувствуют таких людей, и им совершенно неинтересно жаловаться тем, кто порадуется за их горе. Им нужны именно те, кто будет на самом деле переживать за них или хотя бы искренне посочувствует.

Самое интересное, что им совершенно не нужны ваши советы. Им просто надо высказаться, причем иногда несколько раз на одну и ту же тему. «Вот ты представляешь, она опять…» И каждый раз такой человек будет тебе это рассказывать, хотя ты уже не выдержал, и задумался, и придумал какой-то выход, и дал человеку совет. Но этому совету он никогда не последует. Ведь если все благополучно разрешится, то как же он будет говорить «Вот ты представляешь, она опять…»? Говорить-то станет нечего. Поэтому чтобы таким людям было хорошо, нужно, чтобы проблема оставалась нерешенной и ее можно было мусолить и обсуждать.

Вот от таких просто надо бежать сломя голову. Потому что высосут без остатка. Либо не советовать ничего, оставаясь равнодушным. Но люди человечные, они не могут просто так слушать, они начинают сопереживать, думать, находить вывод, давать совет… И люди прибедняющиеся скажут: ой, как ты правильно все говоришь, конечно, так и надо сделать, мы согласны. Но это говорится только для того, чтобы у собеседника был стимул участвовать в обсуждении.