Павел повернулся на козлах вполоборота, но слышал далеко не всё. Зато громкий голос Ивана донесся до него отчётливо:

– Это ты о своей Зиночке. Я вижу, ты до сих пор её любишь. Так что же ты так легко уступаешь её другому, «разбойнику с кудрявых полей»?

– Именно потому, что я её люблю. Ей с Серёжей будет лучше.

Подъехали к гостинице. Алексей пошел за своими друзьями. Иван рассказывал:

– Серёга парень бойкий, не то, что наш смирный Алёша. Тоже стихи пишет. Говорят, в Москве о нём слава идет. Они в армии подружились, оба служили в госпитале, в Петрограде. Алеша был фельдшером, а Сергей просто санитаром. А сейчас им отпуск дали. Алеша возил Сергея и Зину к себе на родину, в деревню Коншино, под Кадниковом. Погостили, а теперь возвращаются в Петроград. Зина там работает машинисткой в редакции газеты «Дело народа».

Наконец, все трое вышли из гостиницы. Сергей оказался очень похожим на Алексея, и одеты были оба в одинаковые светло-серые костюмы, только волосы у Сергея были красивые, волнистые. А вот Зинаида совсем не понравилась Павлу. «Нерусская. Цыганка, что ли? И кос никаких нет, стриженая. А вот на русалку похожа. Видно, привораживает». Вспомнилась иллюстрация из журнала «Нива»: «Сирены заманивают мореплавателей».

Бойко стучали копыта, пролётка летела по наезженной дороге. Пассажиры о чём-то весело переговаривались, до Павла то и дело долетал беспечный женский смех. Когда выехали из города, все примолкли, любуясь окрестностями. Мимо тянулись деревни, перелески, золотились на солнце купола церквушек, уходили вдаль поля колосящейся ржи. Запах спелых колосьев стоял в воздухе. Алексей нарушил молчание:

– «И выгибаются дугою, целуясь с матерью землёю, колосья бесконечных нив». Так, кажется, у Некрасова сказано. А, Сергей?

Сергей молчал, погружённый в свои мысли.

Проехали по Пошехонскому тракту, версты три, потом свернули налево и, проехав по проселочной дороге ещё три версты, оказались у загородного дома Девятковых. Это был добротный деревянный дом в два этажа, стоящий на пологом склоне холма. Места вокруг были красивейшие. Внизу текла неширокая речка, на другой стороне тянулись холмы, поросшие хвойным лесом.

Их встречали братья Ивана: Митя, недавно закончивший гимназию, и десятилетний Коля. Все были радостные, возбуждённые. На крыльце появилась их сестра Лена, за ней вышла мать и пригласила гостей в дом. Но тут вдруг Сергей, держа свою девушку за руку, громко объявил:

– Мы с Зиной решили обвенчаться. Я вижу, у вас тут церковь рядом.

Кажется, никто особенно не удивился. Алексей, который уже собирался заходить в дом, спустился с крыльца и каким-то глухим голосом сказал:

– Я пойду с попом договариваться.

Павел, который распрягал коня и давал ему корм, видел, как Сергей с Митей пошли на холм и вскоре вернулись. Сергей держал в руках большой букет полевых цветов.

– Хороши у вас поля, – говорил он. – У нас на Рязанщине к концу июля травы уже сникают. Вот только васильков в букете не хватает. Зина васильки обожает. Где тут у вас рожь растет?

– А вот по этой дорожке идти – и будет ржаное поле, – отвечал Митя, – только это более версты будет.

– А можно, я на лошадке поскачу? – Сергей отдал Мите букет, подошел к жеребцу и похлопал его по холке.

– А седла-то у нас нету, – сказал Павел.

– Ничего, мы и так привыкшие. Узда есть и ладно.

Он снял рубашку и, оставшись голым по пояс, с ловкостью крестьянского парня вскочил на коня, с места перешел на рысь.

– Брожу по синим селам, такая благодать, отчаянный, весёлый… – только и донеслось до Павла. Он смотрел, как подпрыгивает в такт коню по-мальчишески упругое тело Сергея, и развеваются на ветру его льняные кудри…

Венчание Сергея Есенина и Зинаиды Райх состоялось в старинной каменной церкви, освященной в честь святых Кирика и Иулитты, в деревне Толстиково Вологодского уезда. Совершал таинство венчания священник Виктор Певгов, псаломщиком был Алексей Кратиров, шаферами Алексей Ганин и Дмитрий Девятков, В церкви присутствовала почти вся семья Девятковых. Лица у всех были радостные, всем казалось, что их ожидает долгая счастливая жизнь.

До октябрьского переворота оставалось три месяца.

Дверь за спиной захлопнулась, лязгнули засовы, и Хвостов очутился в большой камере, заставленной деревянными нарами. На всех нарах сидели люди, было жарко и душно. На него посмотрели, но без особого любопытства. Лишь один заключенный махнул рукой:

– Алексей Николаевич, это вы? Идите сюда, здесь пока свободно.

Хвостов подошел к бородатому старику, вглядываясь ему в лицо. Неужели Маклаков?

– Николай Александрович? С трудом вас узнал.

– Так ведь и вас узнать не просто. Только по мундиру вашему и опознал. Правда, теперь он вам великоват.

Да, действительно, мундир сидел на Хвостове мешком. Со дня ареста в марте 1917 года он сбавил, наверное, килограммов двадцать. Алексей Николаевич устроился по соседству с Маклаковым, которого он знал как беззаветно преданного Царю человека. Когда-то он, Хвостов, сменил Маклакова на посту министра внутренних дел, потом они вместе заседали в Госсовете, вместе вошли в руководство Союза русского народа.

Хвостов огляделся. Он видел знакомые лица: вот Степан Петрович Белецкий, бывший глава департамента полиции, сенатор, а вот Иван Григорьевич Щегловитов, бессменный министр юстиции. Видно, здесь собрали активных сторонников монархии.

Хвостов провел руками по лицу:

– Николай Александрович, а побриться здесь нельзя?

– Нет, это вам не Петропавловские казематы, здесь тюрьма московской ЧК. Отпускайте бороду, как я.

Вы про расстрел Государя Императора слышали? – спросил Хвостов.

– Недавно узнал. Какое злодеяние! Говорят, всю семью… – голос у Маклакова сорвался.

– Все как во Франции: штурм Бастилии, казнь королевской семьи, якобинцы, Дантон, Робеспьер…

– Ну, вы хватили, Алексей Николаевич. Во Франции гильотина работала не переставая.

– И у нас начинается то же самое. Только вместо гильотины маузеры. Вы думаете, большевики нас пощадят? Не надейтесь.

– А какой им смысл нас убивать? Ну, Государя Императора – это понятно: он мог послужить живым знаменем сопротивления. А мы что?… Мне тут сказали по секрету, – Маклаков перешел на шепот, – большевики хотят нас на свою сторону привлечь. Предложат: или с ними сотрудничать, или уезжать за границу. Поведут нас на переговоры к Ленину или к Троцкому. Для этого и в Москву привезли. Им наш опыт государственников нужен.

Хвостов не стал спорить. Маклаков всегда был слишком доверчив, пусть тешит себя надеждой. Он-то хорошо знал этих революционеров, знал их логику убийц и разрушителей. Шансов у патриотов России никаких нет. Рухнула огромная империя, и все они погибнут под её обломками. То, что так произойдет, стало ясно, когда все эти родзянки, гучковы, Шульгины обманом вынудили Государя подписать отречение. Разве они, эти присяжные поверенные, знали, как управлять государством. За несколько месяцев развалили армию, полицию и вообще все важнейшие государственные механизмы. В итоге, шайка пройдох без всякого труда взяла власть. И теперь сидят в Кремле хитрые бестии, лишённые каких-либо нравственных устоев. Они обманули доверчивых бедняков, посулив им богатство; уставшему от войны народу обещали мир и, главное, моментально создали карательные органы из наемников и освобожденных из тюрем бандитов-головорезов. Теперь пойдет по России такая резня, по сравнению с которой бунты Разина и Пугачева покажутся детской шалостью.

Он, Хвостов, изо всех сил боролся с надвигавшейся революцией. Сначала на посту вологодского губернатора, потом нижегородского, потом в Государственной Думе, где возглавлял партию правых. Борьба шла не на жизнь, а на смерть. Число убитых от рук террористов исчислялось тысячами. Его дядя, Сергей Алексеевич Хвостов, пензенский губернатор, погиб в 1906 году при взрыве на даче Столыпина. Другой дядя – Алексей Алексеевич, черниговский губернатор, после покушения лишился зрения. Тогда патриотам удалось подавить революцию, уничтожить террористов. Всё это благодаря твердой воле Столыпина, хотя он и сам погиб в этой кровавой схватке.