Он провел у отца незабываемое лето. На прощание вырезал на одном из тополей свой вензель.

Осенью начались сборы в Москву, где Мише предстояло подготовиться к поступлению в одно из учебных заведений. Выехали с несколькими слугами, но гувернер Жан Капэ, заболев чахоткой, остался в Тарханах.

В Москве Арсеньева остановилась у своего родственника Петра Афанасьевича Мещеринова, который дал ей совет готовить внука в университетский благородный пансион, где учился уже его сын. Кроме того, с золотой медалью пансион окончил Дмитрий Алексеевич Столыпин – брат Елизаветы Алексеевны. Арсеньева наняла квартиру на Поварской, неподалеку от Мещериновых, и пригласила в наставники Мише Алексея Зиновьевича Зиновьева. Это был еще молодой человек, но уже преподавал латинский язык и русскую словесность в благородном пансионе и университете. Мишу он стал обучать сразу нескольким предметам.

«Милая тетенька! – писал Лермонтов Марии Акимовне. – Я думаю, что вам приятно будет узнать, что я в русской грамматике учу синтаксис и что мне дают сочинять; я к вам это пишу не для похвальбы, но собственно оттого, что вам это будет приятно; в географии я учу математическую; по небесному глобусу градусы планеты, ход их и пр. Прежнее учение истории мне очень помогло. Катюше в знак благодарности за подвязку посылаю бисерный ящик моей работы. Я еще ни в каких садах не был, но я был в театре, где видел оперу «Невидимку», ту самую, что я видел в Москве 8 лет назад. Мы сами делаем Театр, который довольно хорошо выходит, и будут восковые фигуры играть (сделайте милость, пришлите мои воски)…»

В московской квартире Арсеньевой, как и в Тарханах, было людно: знакомые, родственники, их дети. Миша из воска лепил для детей сцены сражений, охоты с собаками, а вскоре занялся театром марионеток. Пьесы придумывал сам и головы кукол лепил тоже сам. Один из его приятелей, в будущем став художником, так описывал Мишу: «Наружность его невольно обращала на себя внимание: приземистый, маленький ростом, с большой головой и бледным лицом, он обладал большими карими глазами, сила обаяния которых до сих пор остается для меня загадкой. Во время вспышек гнева они бывали ужасны. Я никогда не в состоянии был бы написать портрета Лермонтова, по моему мнению, один только Карл Брюллов совладал бы с такой задачей, так как он писал не портреты, а взгляды».

В день рождения Миши собралось большое общество, но бабушка говорила только о внуке, радовалась его успехам. И было чему радоваться: он учился прекрасно. «Среди высокой родни Миша нисколько не чувствовал себя дворянином незнатного происхождения, ни малейшего признака к тому не было», – отвечал по прошествии лет Зиновьев тем злопыхателям, которые уверяли, что Лермонтов тяготился своей безродностью. И добавлял: «Он прекрасно рисовал, любил фехтованье, верховую езду, танцы, и ничего в нем не было неуклюжего: это был коренастый юноша, обещавший сильного и крепкого мужа в зрелых летах».

25 октября Московская духовная консистория выдала метрическое свидетельство «вдове гвардии поручице Елизавете Алексеевой Арсеньевой о рождении и крещении внука Михаила для отдачи его к наукам и воспитанию в казенные заведения, а потом и в службу».

Чтобы подготовиться к экзаменам сразу в старшее отделение среднего класса – в четвертый класс, требовались знания арифметики, алгебры до уравнений второй степени, всеобщей древней истории, всеобщей географии, латинской и немецкой этимологии, русского синтаксиса.

Пo просьбе Елизаветы Алексеевны Зиновьев подыскал для Миши преподавателей необходимых дисциплин. Русскую литературу Мише стал преподавать университетский профессор Алексей Федорович Мерзляков, автор слов всенародно известной песни «Среди долины ровныя», а также многих стихотворений, замечательных для своего времени. На мировоззрение Миши он оказал настолько сильное влияние, что через десять лет, когда на всю Россию прогремело стихотворение Лермонтова «Смерть поэта», Елизавета Алексеевна горько воскликнет: «И зачем это я на беду свою еще брала Мерзлякова, чтоб учить Мишу литературе; вот до чего он довел его!»

Для общего развития, как полагалось в дворянских семьях, Миша брал уроки фортепиано, флейты и скрипки, занимался рисованием. Бабушка попросила известного в Москве живописца Александра Степановича Солоницкого давать уроки ее внуку. О занятиях с ним Миша писал Марии Акимовне: «Заставьте, пожалуйста, Екима рисовать контуры, мой учитель говорит, что я еще буду их рисовать с полгода; но я лучше стал рисовать; однако же мне запрещено рисовать свое. Скоро я начну рисовать с бюстов. Какое удовольствие! К тому же Александр Степанович мне показывает, как должно рисовать пейзажи».

Юрий Петрович Лермонтов несколько раз приезжал в эту осень в Москву – подготовить заклад своего имения. Оно приносило 10 тысяч дохода, но не хватало на привычную жизнь. Жили с продажи хлеба, а он в те годы был дешев. Кроме того, Юрий Петрович привез документ на дворянство, который был нужен для поступления сына в пансион. Всё русское дворянство было записано по губерниям в особые «Родословные книги», Ю.П. Лермонтов принадлежал к Тульской губернии. В основе его дворянского герба был базовый герб шотландских Лермонтов с девизом: «Судьба моя – Иисус».

В московском опекунском совете попечителем был Николай Васильевич Арсеньев, родственник Елизаветы Алексеевны со стороны мужа, давний знакомец Лермонтова. С ним Юрий Петрович и подготовил заклад имения. Жил он в доме Арсеньевой, и Миша дарил отцу свои рисунки, рассказывал об успехах в учебе, ездили вместе в театр. Бывали у общих знакомых Лермонтова и Елизаветы Алексеевны – Миша мог видеть, с каким уважением встречают его отца, стал понимать, что бабушка зря обвиняла его в легкомыслии.

Вскоре началась зима и выезды на детские балы. Танцы, красивые девочки в модных нарядах, – это кружило голову Мише. Были катания с гор и на тройках, визиты к родным, где Миша узнал о московском театре своего прадеда. Также узнал он, что прадед собутыльничал с графом Орловым.

Часто бывали у вдовствующей жены Дмитрия Алексеевича Столыпина. Летом она жила в Середникове, зимой приезжала в Москву.

Дмитрий Алексеевич был замечательный человек: образованный, прогрессивный; командуя корпусом в Южной армии, завел ланкастерские школы взаимного обучения, которым в среде декабристов уделялось большое внимание; был дружен с Пестелем. Декабристы предполагали ввести Столыпина в состав временного правительства. После восстания на Сенатской площади о Столыпине стало известно Николаю I, его неминуемо ждала Сибирь; ходили слухи, что Дмитрий Алексеевич застрелился. Остался маленький сын Аркадий, в будущем отец выдающегося российского реформатора Петра Аркадьевича Столыпина.

Жена Дмитрия Алексеевича – Екатерина Аркадьевна была великолепной пианисткой. В 1816 году, когда приезжала в Пензу, Сперанский ходил специально слушать ее. «…Каждый день я слушаю ее и не могу наслушаться. Какой талант! Это второй Фильд».

В московской квартире Столыпиной собиралась молодежь, устраивались танцевальные и музыкальные вечера. Здесь Миша Лермонтов приобщился к классической музыке. И все же уроки были важнее. Елизавета Алексеевна наняла для внука учителя английского языка с оплатой 3000 рублей в год, предоставив ему для проживания флигель, куда он переехал вместе с женой. Обучать Мишу он начал с чтения английской литературы, полагая, что это самый быстрый способ выучить язык, что начинать с английской грамматики – значит отодвинуть владение языком на несколько лет. Он оказался прав: через несколько месяцев Миша стал понимать английский, читал Мура и поэтические произведения Вальтера Скотта. Но писал по-английски плохо.

В середине февраля приехал Юрий Петрович – для окончательного решения заклада своего имения. Оно было заложено на общих основаниях – по 200 рублей за ревизскую душу. За 140 душ он получил 28000 рублей. Теперь ежегодно в течение двадцати четырёх лет надо было платить в опекунский совет свыше двух тысяч – фактически пятую часть дохода с имения.