Он держал её секунд тридцать, и всё это время безотрывно смотрел в лицо. Сначала Лена ужаснулась, затем закатила глаза и мелко затряслась. Она сама обхватила руками Василия, так как ноги её подкосились. Бёдра женщины бешено заплясали, и по ногам потекла жёлтая пахучая жидкость.

Уписалась, догадался Потаскушкин и перепугался не на шутку. Неожиданно вспомнилась лейтенант. Вася подхватил женщину и усадил на ближайший стул, затем заскочил в кабинет главного редактора и отсыпал из его банки кофе в кружку Лены, залил горячей водой из кулера и прибежал к пострадавшей.

– Если ты, козлина, хоть кому-то расскажешь, что видел, – Лена глубоко вздохнула, – клянусь чем угодно, я тебя уничтожу.

– Да я ничего не видел, – залепетал Потаскушкин, медленно отползая на своё рабочее место, – совсем ничего.

После кофе Лена сразу же умчалась домой переодеваться, а через полчаса редакция наполнилась голосами.

– Потаскушкин, где тебя черти носят? – раздался скрипучий зов главного редактора, Семёна Сергеевича Ряба.

– Я здесь, – настроение Василия было всё же получше, чем с самого утра.

– Поступил сигнал из молодёжного театра в пятой школе.

– Приглашают на премьеру?

– Хуже, – главред нахмурился, и только собрался объяснить, как его перебил телефонный звонок, – слушаю. Да сдам я эти анализы, сдам. Что ты напоминаешь каждый день по три раза. Сказал же, сдам. Сегодня пойду и сдам.

Семён Сергеевич всё также хмуро посмотрел на замолчавший аппарат и немного растерянно – на Потаскушкина.

– Сестра звонит, – он положил телефон на стол и прикрыл листком бумаги, – её муж врач и следит за здоровьем всей семьи. Заставляет проходить обследования каждый год. Так про что я?

– Сигнал из пятой школы.

– Да, точно, ты поосторожней там, не наломай дров.

– Так в чём дело?

– Пожаловались на молодого режиссёра. Вроде как пристаёт к актрисам. А они все школьницы и, сам понимаешь, это уголовная статья.

– Понимаю, – Потаскушкин уже пять лет работал журналистом криминальной хроники, и многие статьи Уголовного Кодекса знал наизусть, – к кому пристаёт?

– Не сказала, голос молодой, запиналась. Наверное, школьница звонила.      Василий кивнул головой, статьи о подростках всегда отличались трудностью написания и непредсказуемыми последствиями.

– Олег Пятиваткин.

Гони пятихатку, чуть не вырвалось у Потаскушкина, но он сдержался.

– Главный режиссёр театра «Звёзды», – представился молодой высокий юноша и многозначительно улыбнулся.

История дурацких рифм уходила корнями в далёкое детство Василия. Как только его одноклассники осознали смысл слова «потаскуха», то ежедневно, в самой изощрённой форме, стали подшучивать и прикалываться над достаточно скромным мальчиком. Как результат, Васенька быстро научился хамить в ответ, придумывая особенно нелепые, а зачастую и злобные, рифмы на фамилии одноклассников и прочих друзей. Нередко случалось, когда на простое «Привет» мальчуган радостно орал «Гони обед», «Сам трафарет», «Левый штиблет», «Сигарет нет» и другую прочую фигню. Последнее весьма раздражало, так как учителя, услышав про сигареты, моментально начинали третировать школьников. И поди докажи, что ты не куришь по задворкам и школьным туалетам.

Очень скоро недоброжелатели перестали унижать Потаскушкина переиначиванием его фамилии, однако, и друзья у Василия перевелись напрочь.

А умение быстро и точно рифмовать пригодилось юноше при поступлении на журфак, где он смог поразить приёмную комиссию пересказом новостей в полустихотворной форме с едкими комментариями.

– То есть, Ваша газета хочет сделать репортаж? – глаза Пятиваткина загорелись.

– Только, если будет интересно, – уклончиво ответил Василий.

– Интерес я Вам гарантирую! Пойдёмте.

Режиссёр посадил журналиста в первый ряд, а сам запрыгнул на сцену и крикнул помощнице:

– Аня, срочно собери всех на очень важную репетицию!

Воодушевлённый предстоящим пиаром, Пятиваткин с большим творческим подъёмом принялся охмурять молодых и опытных (по замыслу автора пьесы, а фактически – старшеклассниц) женщин, совращая и собирая в галдящий гарем. Актрисы радостно визжали, когда главный герой обнимал их за талию, гладил по спине и нежно держал за руку. Пятиваткин изображал страсть так, словно учился по порнофильмам.

Происходящее всё меньше нравилось Василию. И совсем не тем, что молодой режиссёр иногда путал талию с попой очередной школьницы, а к тем, у кого лифчик излишне выдавался вперёд, прижимался так, что девичья грудь превращалась в плоский блин.

Потаскушкину не нравилось то, что писать было не о чем. Ведь режиссёр всегда мог оправдаться нескромными запросами автора пьесы. На Вашей ягодице остался след от мужской ладони? Это драматург виноват! Вы ощущаете себя так, словно Вас прилюдно поимели? Это всё больные фантазии бумагомарателя, полагающего, что создал шедевр на все века.

– Ну, как? – раскрасневшийся Пятиваткин спрыгнул со сцены, – Сможете написать красиво?

– Не хватает драйва, – задумчиво ответил Потаскушкин, – слышал я об этой пьесе, но как-то она у Вас блекло выглядит. Может, добавить огоньку?

– Что же ещё придумать? – Олег развернулся к сцене, – А если всем пуговицы на груди расстегнуть? Юбки покороче, колготки в сеточку?

– Олег Евгеньевич, – откликнулась девушка с самым большим бюстом, – под короткие юбки надо бельё полупрозрачное надевать.

– Я не хочу там бриться, – возмутилась одна из «любовниц» – меня мама за это всё время пилит.

– Это же не гигиенично, – насмешливо засмеялась самая высокая школьница, – у меня волосы только на голове остались.

Интересно, подумал Потаскушкин, и кто же тогда жаловался на приставания режиссёра?

– Да и вообще можно в купальниках играть, – предложила школьница в очках.

При её осиной талии и точеной груди, подумал Потаскушкин, она будет смотреться явно лучше других. А без купальника так и…

– В минибикини, – тут же подхватила идею самый большой бюст.

– Нет, – Пятиваткин задумался и почесал в затылке, – в минибикини не разрешат.

– Отлично, – Василий протянул режиссёру визитку газеты, – когда переделаете режиссёрское решение пьесы на более продвинутое, позвоните мне, я обязательно заскочу к вам в театр. Мне у вас понравилось, до свидания.

Потаскушкин развернулся и вышел в длинный коридор, ведущий из актового зала пятой школы к главному выходу.

Улица встретила нашего героя птичьим щебетом и негромким возгласом:

– Подождите.

Василий оглянулся, в голове мелькнуло: «За трусы держите». Его догоняла школьница в очках.

– Вы из газеты?

– Да.

– Приехали по жалобе?

– По какой жалобе?

– Не врите, – наивная девушка внимательно вглядывалась в лицо журналиста.

– Что ты знаешь о жалобе?

– Ничего, – наивность девушки поражала.

– Тогда откуда тебе известно, что жалоба вообще существует?

– Я слышала краем уха, – школьница отвела глаза.

– В таком случае я ничего не обязан тебе говорить, – усмехнулся Василий.

– Хорошо, – девушка потащила журналиста за угол школы, где никого не было, и виднелся только кусочек улицы, проходящей за высокой оградой, – это я звонила.

– О чём жаловалась?

Школьница подробно пересказала свой звонок.

– И Вы хотите сказать, что Пятиваткин не использует спектакль, чтобы всех девчонок перещупать? Он всё время за задницу хватает, Машку за грудь лапает. Когда мы остаёмся одни, она жалуется на синяки и другие девчонки недовольны.

– Давай по порядку, – Василий принялся загибать пальцы, – первое – не ваш режиссёр утверждает репертуар, второе – что-то я сегодня не заметил недовольства среди актрис, наоборот, они сами предлагали прозрачные трусики или минибикини…

– Во-первых, – перебила журналиста, не дослушав, школьница в очках, – Пятиваткин сын замдиректора школы и сам выбрал пьесу, никого не спрашивая…

– Но когда он при полном зале на сцене станет всех за попу хватать, то по голове получит тот самый замдиректора. Причём получит больнее всех.