В реку вторгалась разбитая каменная пристань. У пристани расположился небольшой рынок. Десятка полтора торговцев пеклись на жаре, читая газеты под зонтами и навесами. Они лениво перебрасывались словами, утирали пот, пили газированную воду и смотрели на мир так, словно видят его уже три тысячи лет. В такую жару и без того тихий Каменск совсем обезлюдел – только я и эти отважные предприниматели были в тот час на берегу.
Я прошёл по базарчику, размышляя, кому же они продают свой товар, если никого вокруг нет. Здесь торговали сувенирами и безделушками, связками сушёной рыбы, грибами и вареньем. Кто-то выставил пейзажи – все на крошечных холстах, сантиметров десять на двадцать. Ещё один художник продавал другие работы: на его картинах кошки, собаки и вороны вели себя как люди – сидели за столами, пили чай и гуляли по улицам.
Я обрадовался, увидев на прилавках монеты. Но я постеснялся спросить цену – побоялся выдать свою неграмотность.
Изнемогая от желания приобрести пару монет, я, единственный покупатель, гулял у пристани туда и обратно, и торговцы провожали меня бесстрастными взглядами.
Я подошёл к парню примерно моего возраста. Он продавал монеты и антиквариат. Парень читал книгу и в шутку переругивался с соседом, кудрявым толстяком, который выставил на прилавке плетёные корзинки и деревянные шкатулки. Я решил, что со сверстником вполне смогу объясниться.
– Бери. Сегодня дешевле, – сказал парень, не отрываясь от книги.
– Почему? – спросил я.
– В честь праздника.
– Какого ещё? Нет никакого праздника.
– Сегодня день высадки Кортеса.
– Врёшь! – засомневался я.
– Конечно, вру, – ответил парень. – Кортес высадился поздней осенью. Но так лучше товар берут: слова-то красивые.
– Давай решайся, – поторопил он меня. – Эта – сотню, эта – две, отдам за полторы. Что собираешь-то?
– Монеты княжества Люксембург, – ляпнул я с ходу и достал из кармана брелок.
Нахмурившись, он рассмотрел пробитую монету и сказал с разочарованием:
– Никогда так больше не делай.
На реке тем временем показался пароход. Увидев его, парень вышел из-под навеса. Остальные торговцы тоже заметно оживились.
Туристы на пароходе плыли в город Ипатьев, полный исторических достопримечательностей. Но Ипатьев находился ниже по течению, и торговцы из Каменска на том и зарабатывали: они выставляли сувениры раньше, чем их соседи.
Корабль причалил, и туристы повалили на берег. Парень закричал, сложив ладони рупором:
– Отдам дублон по цене батона,
А два дублона за два батона,
Три песеты за три сигареты.
Четыре марки за вина полчарки.
Пять песет за килограмм конфет.
Шесть крон за молока бидон.
Семь йен за обычный жульен.
Восемь су за колбасу.
Три франка…
Тут он осёкся.
– А дальше? – спросил я.
– Дальше не придумал ещё. Стихосложение – это не моё. У меня аналитический склад ума, – похвастался он. – Целый склад аналитики!
Коллеги по ремеслу посмеивались над парнем. Однако тот не стеснялся и во весь голос кричал стишок, чем смешил покупателей и привлекал их к своему товару.
Он продал пару вещиц и, когда пароход ушёл, сказал:
– Посторожи, я за водой сбегаю. Если кто меня спросит, скажи – Арсений будет через пять секунд.
Я с удовольствием сел на его место, в тень под навесом, откуда мир казался совсем другим: словно ты – владелец важного состояния и снисходительно предлагаешь людям взглянуть на свои богатые кладовые.
***
На следующий день я снова пришёл на рынок и застал там Арсения в полном одиночестве: в будни туристов было меньше. Арсений перенёс лавку на пристань к самой воде. Налетал ветер и трепал газету в его руках.
– Привет, – сказал он, не отрываясь от чтения.
– Здорово, – ответил я. – Как торговля?
– Я стану богатым и счастливым – такой у меня план, – сказал Арсений и вдруг зачитал из газеты вслух:
– Группа археологов ведёт раскопки в областном городе. Как говорит начальник летней экспедиции, профессор, доктор исторических наук, специалист по второй половине XIII века, академик, член-корреспондент, председатель общества медиевистов, заслуженный археолог Полушкин Арнольд Иванович: «Изыскания представляют несомненную ценность …»
Не дочитав, он положил газету на прилавок и, чтоб она не улетела, придавил её позеленевшим медным колоколом.
Арсений, казалось, не был рад моему приходу. Поначалу он хмурился и заносился. Я перебирал товар на его прилавке. Арсений всем видом и короткими ехидными фразами давал мне понять, насколько серьёзно его ремесло и насколько неисчерпаемо моё невежество. Однако вскоре, слово за слово, Арсений разговорился. Мириады мыслей роились в голове у этого парня. Среди своих сверстников я впервые видел такое: много знать, не стесняться этого и не корчить из себя балбеса.
Мимо прошёл пароход – он замедлил движение на повороте, но не остановился. На пристань прибегали приятели Арсения. Они приносили с собой самый фантастический хлам и пытались его тут же Арсению продать. Мой новый друг их находки придирчиво оценивал, но ничего не покупал.
Вскоре Арсений совершенно сбросил свою мальчишескую гордость и спесь и, когда палящее солнце перевалило через зенит, сказал:
– По мороженому?
Мы просидели на набережной до вечера, и я, подросток, узнал за один день о множестве событий и занятий, о которых и малейшего понятия не имел: о добыче металлов, ковке мечей, искусственном интеллекте, изготовлении птичьих чучел, охоте на бекасов и четвёртом крестовом походе (рассказ о последнем Арсений изрядно снабдил выдуманными подробностями и даже диалогами участников).
***
Теперь я приходил на рынок каждый день, а вечером помогал Сене тащить домой тяжеленные спортивные сумки с медными крестами, подсвечниками, деревянными иконами и сотнями монет. Сеня жил в двухэтажке, в тесной квартире. Обстановка там была спартанская: в комнатах самая простая мебель, стены – пустые, без всяких украшений. В прихожей громоздились стопой автопокрышки. Цветов на подоконниках не было – лишь колючее алое и пара кактусов смотрели в окно.
Его мать ни разу не появилась, и Сеня не говорил о ней. Но по вечерам каждый вечер мы встречали его отца. Этот маленький худой человек появлялся поздно вечером – в дымину пьяный и неудержимо буйный. Из нагрудного кармана его рубашки торчали чудом уцелевшие очки. Гнев его был неисчерпаем: он много и раскатисто кричал. По этим воплям и проклятиям любой бы понял, что человек этот борется каждый день с целым миром, ополчившимся на него. Накричавшись вдоволь, отец Арсения отправлялся на улицу – с зажжённой сигаретой во рту, расправив плечи, совсем без следа той затравленности, которую он принёс домой и сбросил здесь, как тяжёлый мешок со спины.
В субботу его отец возвратился домой почти без сознания. Я помог Арсению донести отца до комнаты и стоял столбом, не зная, куда деть себя от стыда. Арсений уложил отца на кровать. Снял с него ботинки, накрыл его лёгким одеялом. При этом Арсений разговаривал с отцом, будто с ровесником. Он укорял его за пьянство, но так бесстрастно, что ясно становилось: такая сцена – обычное дело в его доме. Уходя, Сеня поставил на тумбочку рядом с кроватью бутылку клюквенного морса и положил таблетки аспирина.
На следующее утро я вновь прибежал к Арсению: мы условились идти за город в поле, чтоб тренироваться в метании бумерангов. Тем утром его отец преобразился. В очках, сидя у окна, он читал затрёпанного Джека Лондона.
Отец Арсения говорил тихим, но при этом уверенным голосом. Он расспросил меня, откуда я приехал. Вчера из него вырывался только мат, а теперь он разговаривал как старый школьный учитель и смотрел с пристальным вниманием большими и влажными глазами из-за сильных очков. Он приготовил нам завтрак и поел с нами, но больше я от него не слышал ни слова.
Арсений хоть и жил с отцом в одном доме, но жили они по отдельности – у каждого собственный уклад и привычки. Отец проводил жизнь в большой комнате с телевизором и книжным шкафом. Книга в руке, телевизор работает без звука – словно этот человек читал по губам мировые новости. Сеня жил в длинной узкой комнате среди антикварного хлама, коллекций и различных артефактов, назначение которых было сомнительно, а происхождение покрыто тайной.
