Через силу сжимая кулаки, я пытался сдержать нарастающий гнев: — Извините, мамаша Хейген…
— Вообще-то мама Моника… Хотя пускай будет так. Вы, детишки неуёмные, всегда норовите сделать по-своему. Это ваша самое большая ошибка — идти наперекор более умного и сильного. — На секунду она отвлеклась и ударила плеткой по гнедым. — Хотелось бы узнать твою версию происходящего в деревне…
— Тебя это никак не должно касаться. Я не просил мне помогать или спасать. Я могу сам позаботиться о себе…
— Ой дура-а-ак… — раздался голос парня.
— Зря… Я хотела по-хорошему, — разочарованно произнесла она.
— Что в моих словах было оскорбительного? Я лишь сообщил тебе истину и не более. Ты сама затащила меня сюда, применив силу. Твой пацан решил ограбить меня, а ты не попрепятствовала этому! Как я заметил, ты прекрасно знала, что тут происходит. Твой слух просто великолепен. Почему ты разрешила своему отпрыску ко мне притронуться?
— Ах ты! — Разгневанный моими словами парень решил пойти на защиту чести своей матери. Он уже было встал, как громкий голос заставил его вернуться на место.
— Сядь на место, Дюк… — приказала Моника. Голос сработал на сыне словно того окатили леденящей водой. — Не расстраивай мамочку. Тебе, Лаит, советую быть сдержанным в своих словах. Видишь, как реагирует мой сын. Следующий раз я вряд ли смогу его остановить…
— Тогда остановите повозку, и я выйду. Не хочу портить вам день своим присутствием.
— Вижу, с тобой очень тяжело говорить. Тогда предлагаю тебе договориться со мной. — Тут она стала выжидать моего ответа.
Недолго думая ответил ей: — Допустим.
— Есть контакт, это радует. Так вот, я обязуюсь довести тебя до ближайшего города в безопасности. Так же всё твоё добро, — не знаю как ты его раздобыл, — будет при тебе. Попрошу лишь оплату за остановку у меня в фургоне и еду. Цена символичная серебрушку в день. Взамен ты мне рассказываешь, свою историю происходящего в деревни, — предложила Моника и очередной раз хлестанула плеткой по лошадкам. Звук удара заставил меня вздрогнуть, но не сбиться смысли.
Я обдумывал каждое слово этой добротной дамы. Было тут что-то нечистое, но что именно, я не знал; это меня и пугало. Зачем Монике нужна моя история, если ей уже всё рассказали? Чую, тут есть свой подвох, ведь не просто так она решила начать этот разговор. Не нужно тянуть кота за яйца, а на прямую спросить у неё.
— Прежде чем я дам свой ответ, мой вопрос: зачем?
— Тебе интересно, зачем мне это нужно. Хороший вопрос, думала ты не задашь его. Скажем так, мне интересно, как такой девятилетний мальчишка смог устроить такой переполох в деревне. Сразу за месяц были опозорены и взяты под стражу все Шваи. А я ведь помню, как это семейство разоряло всех и обогатилась за счет других. Не чурались пожертвовать другом, дабы добиться своей цели. Эти подлые аристократы! Как я их ненавижу. Если бы я тогда была на твоем месте, я бы втоптала их в землю, не оставила бы ничего после них. Это из-за них мой Георг погиб… — увлекшись ненавистью к Швай, она сама не заметила, как сболтнула лишнего. — Извини, очень долго я держала это в себе, вот и накипело.
— Жизнь тебя тоже не пощадила после встречи с этим человеком… — произнёс я, проведя рукой по свежей ране на лице.
— Мы с тобой чем-то похожи. Только он разрушил твою жизнь уже в самом начале, наделив этой проклятой меткой. Как раз по ней я смогла тебя узнать.
— Этот ублюдок, отрыжка Гворга, подставил меня, сделал Козлом Отпущения! Использовал словно куклу, вывел на старуху. Затем инсценировал свою смерть, выпустил на меня толпу деревенских, поставил это клеймо, испортил всю мою жизнь… — Все больше и больше я воспылал праведным гневом. Хотелось выйти и вернуться обратно. Уже убить этого аристократа собственными руками. На минуту я замолчал, приводя свои мысли в норму. — Но ничего, я вернул ему долг в сто крат. Коллегия волшебников поймала его с поличным. Я смог нанести ему урон по его гордости и телу. Шрам будет долго мучать нашего общего врага. — Нездоровая улыбка растянулась на лице.
— Я готова слушать часами. Это услада для моих ушей, — раздался мягкий голос Моники. — Я выполню свою часть уговора, Лаит. Только смотри, не обижай мою дочку, она у меня лапочка. Вот с Дюком можешь что хочешь делать, главное не убей. Как он меня не расстраивал своими выходками, но всё так же остается моим сыном. Постарайтесь поладить с ним. Прошу, будьте потише… Особенно это тебя касается, Дюк! Услышу твой голос, пеняй на себя! — строгим голос предупредила мамаша Хейген. — Следующий привал будет через четыре часа. Анна, напои гостя, наверняка он не пил уже долгое время.
— Да, мама! — раздался невинный голос девочки.
Уже через минуту она сидела рядом со мной с кожаным бурдюком. Я недоверчиво принял с её рук, принюхался к горлышку на смесь ядов или снотворного. Ничего такого необычного не учуял, потому сначала прислонился к горлышку и стал маленькими глотками пить из него. Через пару секунд вцепился, жадно глотая воду. Секунда, и я стал тяжело кашлять, скрутило живот жесткой хваткой.
— Анна отбери у него бурдюк! — Из рук вырвали ёмкость. — Зря так много выпил. Теперь советую тебе полежать и не двигаться. Через час должно полегчать, — сообщила мне Моника с иронией в голосе.
Живот крутило очень сильно. Приходилось молча превозмогать боль дабы не показать свою слабость. Но всё равно, скорчившись в позе эмбриона, я казался жалким. Анна каждый раз обтирала мой лоб мокрой тряпицей. Час пролетел мучительно, но слова мамаши Хейнген оказались пророческими. Боль потихоньку отступила, давая мне небольшой перерыв. Уже через пару часов я был как огурчик. Тут раздался голос мамаши, и я навострил уши.
— Скоро привал! Аннушка, лапушка моя, подготовь котел и травы. Дюк, доставай топор; пойдёшь в лес за дровами и хворостом. Лаит, тебя тоже это касается — я не потерплю нахлебников у себя. Вижу, ты уже восстановился и бодрячком. Отправляйся с Дюком. Принеси что-нибудь или хоть сделай вид, что помогаешь. Не привыкла я к тунеядцам, начинает воротить, если человек палец о палец не ударил.
Скривившись, я попытался возразить ей. Ладошка девочки, прикрывшей мне рот, застала врасплох. Я хотел тут же одернуть её руку, но остановился. Васильковые глаза девочки завораживали, и я словно окунулся в омут блестящего чистого озера. Свободной рукой она прислонила указательный палец к своим губам и жестом попросила: «Молчи». Я не понимал, к чему это было, но решил на этот раз послушаться её. Возможно, она хочет мне что-то сказать этим или просто огородить от чего-то. Может, вообще решила так поглумиться надо мной — всё возможно. С её братца не убудет. Они же, как я слышал, близнецы. Так сказать, появились в один день, росли вместе и мыслят одинаково.
На деле всё оказалось куда прозаичнее. Остановка на привал возникла на час раньше запланированного срока. Мамаша Хейген сильно постаралась измотать лошадей до потери сознания в образном смысле слова. Было решено отпустить кляч на вольные хлеба до нового дня и основаться на ночлег в этом месте. Как сообщила мне Моника, тут они уже не раз останавливались и знают это место как свои пять пальцев. От главного тракта в ста метрах находилась избушка. Ни сказать, что новая, но и не старая. Использовалась регулярно — видно, как её кто-то латал. Недавно жили в ней — вот свежие следы от колес и подков лошадей. Само место окружал лес, а неподалеку находился ручей.
— Мама я отойду быстренько в лес, а Лаит составит мне компанию, — уверенным голосом произнесла рыжеволосая кудряшка.
— Хорошо, лапушка, только далеко не отходи, а ты смотри в оба. Не дай бог с её чудесной головы спадёт хоть волосок! — побранила меня пальцем мамаша. — Дюк, пока Анны не будет, ты берешь на себя её работу. Хватит ныть как баба. Взял котёл и пошел готовить…
Как только я покинул фургон, меня насильно потянули за собой. Я попытался возмутиться, но был опять остановлен жестом «Молчать». Это уже начинало бесить, ведь либо она начнёт говорить всё прямо без всяких этих тайн, либо почувствует на себе всю мою скопившуюся ярость. Углубились мы в чашу леса по самое «не могу». Так далеко, что никто не мог нас побеспокоить. Она остановилась, огляделась по сторонам. Теперь, при свете уходящего солнца, я мог разглядеть дочку Моники.
